The Religion of Death

Противная трель будильника заставила Тэхёна распахнуть глаза и подлететь с кровати, чтобы вырубить треклятый телефон, пока тот не разбудил Хосока. Чон лишь причмокнул губами и перевернулся на другую сторону, натягивая на голову одеяло и скрывая свою наготу. Тэхён отключил будильник и лёг к нему, позволяя себе понежиться в тепле ещё чуть-чуть. — Тебе не пора поднять свою задницу и пойти работать? Сегодня Ванджунг и его делегация приедет из Пусана, — прохрипел красноволосый, не открывая глаза и притягивая к себе Тэ, позволяя ему уткнуться носом в свою шею. — Знаю лучше тебя, — фыркнул Тэ, обнимая Чона и поглаживая его спину под одеялом. — Тэхён-и, — снисходительно улыбнулся Хосок, оставляя нежные поцелуи на макушке парня, — ты всё ещё дуешься? — Ты никогда не говоришь мне, что я нужен тебе, не позволяешь целовать в губы, но вот президентского сына чуть ли не сразу обозначил самой важной персоной в своей жизни, — пробурчал парень, наслаждаясь такой редкой нежностью. — Не дуйся, ты знаешь, почему он так важен для меня и для предстоящей войны, — прошептал Чон, хватая ловкими пальцами Тэ за подбородок и побуждая его поднять голову. Удав уставился в обиженные медовые глаза и оставил лёгкий поцелуй на кончике его носа, прямо на небольшой родинке. — Да и для кого ещё мои люди таскают дохлятину и самоубийц, потому что ты будешь лучше голодать, чем проявишь свою истинную природу, — скривился Чон, громко смеясь. — Мне не нравится этот Чимин, — Тэхён дёрнулся в сторону, вырываясь из цепкой хватки, и закатил глаза. — Тэхён, — предупредительно зарычал Удав, не контролируя наливающиеся красным зрачки. Он вмиг перевернул Тэ на спину и навис сверху, опускаясь вниз и закусывая нежную смуглую кожу на тонкой шее. — Я избавлю тебя от этой ревности, — зашипел он, раздвигая ноги ухмыляющегося блондина и вдавливая его в кровать. Младший, позабыв о страхе, наслаждался лёгкими поцелуями и укусами, что чувствовались касаниями крыльев миллионов бабочек на чувствительной коже. Он низко простонал, когда в него проскользнули сразу два пальца, смоченные слюной. Чужое тело ощущалось приятной тяжестью, что прижимала его к чудесному эластическому матрасу, которому бы позавидовали самые ярые представители Нейлонового века. — Такой податливый, ты всегда так хорошо принимаешь мои пальцы, — выдохнул Хосок, заставляя его дрожать от возбуждения. — Тебе ведь нравится, когда я нежен? — серьёзно спросил он, заглядывая в прикрытые от блаженства глаза. — Не важно как — грубо или нежно, я готов принять тебя любым, — прошептал Тэ, выгибаясь, когда к двум пальцам добавился ещё один, растягивая податливые нежные стенки. — Я знаю, Тэхён, и не забывай эти слова, — Хосок всосал кожу ниже ключицы и застонал, когда Тэ впился ногтями в его спину, проводя по ней и оставляя кровавые полосы. — Возьми меня, я достаточно растянут, ты вчера вечером хорошо постарался, — с выдохом прошептал младший, приоткрывая и облизывая юрким языком соблазнительные влажные губы и зазывая Хосока, раздвигая ножки ещё шире. — Только я буду решать, достаточно ли, — зарычал Удав, резко загоняя пальцы внутрь разработанного входа. Тэхёна выгнуло дугой и он вскрикнул, а когда пальцы резко сменились толстым членом, увитым венками, он вцепился зубами в плечо красноволосого, пытаясь не закричать от переполняющих его чувств. Хосок откровенно забавлялся, наслаждался мелкими толчками и срывался на быстрый темп, натягивая лежащего под собой парня словно тряпичную куклу. Он стонал, позволял кусать себя и млел от такого Тэхёна — не перепуганного, словно котёнок, который молчаливо утыкался мордочкой в собственные лапки, пытаясь уйти от боли, а соблазнительного и аппетитного юноши, выгибающегося и стонущего его имя, забываясь в остром наслаждении. — Хосок-и, — на выдохе. Хосок обхватил своими длинными пальцами его подрагивающий член и, не прекращая фикций, стал резко водить по нему, оглаживая чувствительную головку, потирая пальцем уретру. — Я не могу, — захныкал Тэхён, мечась по кровати. — Не сдерживай себя, — прошептал Хосок ему прямо на ушко, оставляя лёгкий влажный поцелуй на его щеке. — Хосок-и, — надрывно. Тэхён резко выгнулся, закидывая голову назад. Его зрачки стали меняться от медовых к красным с удивительной скоростью, и он протяжно простонал, кончая на пальцы Чона и свой живот. — Хосок-и, — из последних сил. — Вот так, котёнок, вот так, — прижал его к себе Удав, делая несколько завершающих толчков. Он вышел, изливаясь на живот Тэ, смешивая свою белесую жидкость с его, водя подрагивающим членом по чувствительной коже, целуя опухшие и покрасневшие губы. — Мне нужно, чтобы в следующие дни ты был предельно осторожен, — выдохнул Хосок, скатившись с тела Тэ. — Нам нужно договориться с Ванджунгом, подготовить всё для стихийных восстаний, и я думаю, что президентская гвардия и зачистка будут лезть в наш дистрикт в поисках Чимина, поэтому нужно провернуть всё тихо и незаметно. Также тебе нужно будет заняться Чимином — сделай так, чтобы мать его не узнала. Нам нужно показать его схожесть с нами, убери лоск и блеск, оставь только выжженные волосы и кричащую внешность. Он очень красив и мне хочется, чтобы все узнали, что Минхо теперь один, без наследника. Его мнимая поддержка быстро рассеется. — Я переживаю за тебя, — тихонечко ответил светловолосый, ложась на вздымающуюся грудь Чона. — На тебя и раньше охотились и покушались, но если у тебя получится провернуть задуманное — ставки возрастут. Они начнут настоящую бойню, президент бросит все свои силы сюда. — Вот именно в этом и есть вся прелесть стихийности последующих восстаний — она вызовет панику и страх государственных крыс. Я представлял, как раскрошу его череп с самого детства, когда он избавился от моих родителей и хотел убить меня. Пак Минхо забрал у меня самое ценное, и я заберу у него всё.

***

— Что ещё, кроме подозрений об общении с гулями, ты заметил в последние дни, проведённые с моим сыном? — спросил мужчина, глядя в окно на работников, собирающих в саду опавшие листья. Он опёрся рукой о подоконник, а второй держал бокал с плескающимся алкоголем чистого янтарного цвета. — Могу ли я делать предположения, не боясь вызвать один лишь гнев? — вежливо поинтересовался парень, ни единым движением не выдавая своё беспокойство и переживания. — Юнги, ты волен говорить всё, что захочешь, — улыбнулся президент, отталкиваясь от подоконника и затягивая тяжёлые шторы. — Я бережно растил зачатки демократии на протяжении стольких лет не для того, чтобы люди боялись своих мыслей и чужой реакции. — Тогда я посмею предположить, что молодой господин не совсем понял сущность гулей. В прошлый раз я говорил о его заинтересованности в этих тварях, но нас прервали, и я не успел подчеркнуть уклон своих мыслей. — Совершенно не понимаю тебя, — нахмурился президент. — Я о том, что интерес господина Чимина мог быть вызван естественным любопытством и сочувствием. — Я показывал ему накануне лабораторию с гулями — после такого возникает только отвращение, — задумчиво ответил Минхо, медленно водя пальцем по грани стакана. — Ты подписал договор о неразглашении, но напоминаю тебе о том, что это секретная информация, — как бы между прочем добавил Пак. — Почему он не активировал «Валькирию»? — спросил Юнги, имея в виду систему безопасности и крошечный девайс, который Чимин носил как украшение в виде цепочки с подвеской, редко снимая. Нажав кнопку можно было сообщить о тревоге. — Она валялась под кроватью в его комнате. Кто-то снял её с него, но ни единого отпечатка не обнаружилось, — потирая глаза, ответил Минхо. — Господин… — глаза Юнги загорелись новыми подозрениями, но президент остановил его, подняв руку. — Пожалуйста, иди, — попросил он, садясь за свой рабочий стол и роняя голову на руки. Как только дверь за Мином захлопнулась, Пак достал из письменного стола потрёпанную фотографию и потёр щипающие от слёз глаза, глядя на семью. — Будь благоразумен, мальчик, — прошептал он, смотря на старшего из двух черноволосых мальчишек.

***

На окнах квартиры Чонгука были решётки, а на входе в здание по приказу Удава стояло несколько охранников, о которых Чимину в первый же день сообщил хозяин квартиры. — Не хочу, чтобы мой образ жизни менялся из-за тебя, — после ужина сказал Чон, раскатывая по полу старенький футон и бросая на него несколько подушек и потрёпанный плед. — Спать будешь здесь, а правило номер два — не мешаться у меня под ногами. Усёк? Пак кивнул. Ему выделили целую пустующую комнатушку, что по размерам была меньше уборной в президентском дворце. Из-за плохого отопления стены немного отсырели, на них паутиной тянулись тёмные разводы, а потолок был полностью покрыт трещинами, штукатурка отваливалась. Чимин знал, что он не вправе жаловаться, поэтому молча снял с себя оборванный, подаренный Юной, красный свитер с двумя оленями, аккуратно сложил его и переоделся в простую белую футболку, которую Чонгук оставил на краю футона. Джинсы снимать он не рискнул, но поморщился от мысли, что частый душ ему теперь не светит. Он лёг, укрываясь тонкой тканью пледа, и положил руку под щёку, второй зачёсывая непослушные чёрные волосы назад. Аналитическое мышление было первоосновой всего обучения в жизни Пак Чимина. На самом деле, его образование было несколько иным, нежели общепринятое, что являлось вполне ожидаемым. С раннего детства самые лучшие учителя испытывали его эрудицию и смышлёность, умение мыслить критически и принимать важные решения. На ряду с этим он поглощал теоретические знания, хорошо готовился к поступлению в университет и обладал незаурядным умом, что не могло не радовать его отца. Общеизвестно, что в Южной Корее самые лучшие технологии и наилучшее образование, что экзамены — самый важный этап в жизни человека, так как они определяют его дальнейшую судьбу. Так было, есть и будет. И на плечи юного Чимина ложилась двойная ответственность. Он сдавал государственные тесты вместе с другими учениками различных школ и мог похвастаться тем, что его взяли в самый престижный университет не по прихоти отца, а из-за его собственных стараний. И хотя Чимин был слегка пугливым и неприспособленным к выживанию в непривычной для себя среде, попав в квартиру Чон Чонгука — помощника небезызвестного Удава, он не стал истерить, взамен используя все свои навыки и холодный ум для анализа обстоятельств и поиска их разрешений. Словно акула, которая оценивала силы противника и действовала смертельно. Проведя беспокойную ночь на непривычно твёрдой импровизированной постели, Чимин был несколько злым и сонным. Он обошёл всю квартиру, что состояла из его комнаты, спальни Чонгука с приятными на вид зелёными стенами, мягкой и удобной постелью со стерильно-белым чистым бельём, с полками, заполненными книгами и различными металлическими статуэтками в виде змей с глазами-драгоценными камнями, следом осмотрел гостиную, в которой стоял только старый, переживший многое, диван и ковёр с залысинами. В ванной он брезгливо осмотрел текущий ржавый кран и зеркало, на котором были пятна от зубной пасты и поморщился от вида общей картины и грязноватой когда-то белой кафельной плитки. Чимин обследовал каждый закоулок квартиры, несколько раз опробовал на прочность решётки на окнах, но вскоре позакрывал их, ибо завывал холодный осенний ветер, а отопление было и так слабое. Да и не прыгнул бы он с высоты четвёртого этажа. Самого же хозяина не было нигде. Порывшись в плохо пахнущем холодильнике с просроченными продуктами, он раздражённо стал выбрасывать их в переполненное мусорное ведро, а потом и вовсе бросил своё занятие, сев за стол и сложив на груди руки. Чон вернулся только когда небо стало темнеть, напоминая о скором наступлении ночи, а Чимин задремал, пуская слюни на тот же деревянный стол. Он сел напротив Пака и уставился на него, кусая губы и сдерживая желание прикоснуться к его волосам и попробовать так ли мягки они, какими кажутся на первый взгляд. И когда он уже было наплевал на всё и протянул к нему руку, Чимин дёрнулся и раскрыл глаза, встречаясь с медовыми, изучающими. Чонгук смутился и тоже дёрнулся назад, сцепляя руки в замок под столом. — Где тебя носило? Я есть хочу, — осипшим голосом прохрипел Пак, потирая глаза и садясь ровно. Чонгук промолчал, испытующе глядя ему прямо в глаза. Его губы расплылись в ухмылке и минутное замешательство, спровоцированное тем, что его поймали за почти-касанием вмиг улетучилось. — Ты принёс мне поесть? — Тебе идёт моя футболка. — Ты принёс мне еду? — медленнее, словно шкодливому ребёнку, повторил Пак, сложив руки на груди.  — А ты заслужил? — пошло улыбнувшись, прошептал Чонгук, толкаясь языком себе за щёку. — Животное, — фыркнул Чимин, вставая из-за стола. — Не думаю, что твой босс обрадуется, если я подохну с голоду. — Не кипятись, бусинка, — рассмеялся Чонгук. Он послал Чимину воздушный поцелуй, доводя его до высшей точки кипения и скрылся в коридоре. Пак прикрыл глаза, пытаясь успокоиться и открыл их только тогда, когда прямо перед ним на стол бухнулся большой пакет. Он тут же начал рыться в нём, одну за другой вытаскивая пачки полуфабрикатов и лапши быстрого приготовления. Он осмотрел пакеты с сухофруктами и поморщился. — Я такое есть не буду, — брезгливо бросил он, высокомерно глядя на улыбающегося гуля. — Не будешь? — переспросил гуль, давая шанс поменять ответ. — Нет. Чонгук дёрнул парня на себя и наклонил над столом, заставляя его упереться грудью и щекой о лакированную поверхность. Он больно придавил его шею и наклонился ближе, опаляя ухо горячим дыханием. Потянул ворот футболки ниже и провёл зубами по изнеженной, украшенной средиземноморским загаром коже. — Тогда я принесу тебе то, что ем сам, — прошептал Чонгук, завороженно глядя на дрожащие маленькие пальцы Чимина, которыми тот уцепился за край стола. — Любишь мясо? Я выпотрошу для тебя миленькую девушку — молодняк всегда такой сочный и вкусный, — протянул он, причмокивая. — Хотя нет, принесу её целиком, чтобы ты видел, как я буду жевать её глазные яблоки, налитые кровью из-за полопавшихся капилляров и страха. Моя любимая часть — бёдра, я выберу сочную девчушку и дам тебе попробовать самую вкусную вырезку. Разрежу ножом мясо, избавлю его от сухожилий и… Чимин ударил локтем его в живот и дёрнулся в сторону, падая на пол. Чонгук согнулся пополам и закашлялся. Пак быстро поднялся и рванул в сторону ванной, так как ещё утром заметил, что там есть замок. Он закрыл дверь прямо перед носом гуля и прижался спиной к стене, закрывая рот рукой. Его всего трясло, он упал на колени, сжимая горло. Весь его желудок содрогался, его ужасно тошнило, но он ничего не ел, так что не мог избавиться от чувства поднявшейся к самому горлу желчи. — Бусинка, открой дверь, — вкрадчиво прошептал Чонгук, стукая костяшками пальцев по деревянной двери. — Я не хочу её ломать. Чимин сдержал рвущийся наружу крик ужаса и кое-как дополз до ванной, включая холодную воду и набирая её в ладони. Он намочил лицо и шею, а перед глазами встала чёткая картинка того, как гуль из лаборатории отца играл с человеческими кишками и тыкал пальцем в сердце. Он опять почувствовал рвотные позывы, поэтому кое-как перелез через бортик ванной, падая в неё и ударяясь затылком о дно. Его одежду залила холодная вода, он чувствовал вкус сырого мяса во рту, видел кровь на своих руках, пытался оттереть её, но не мог. — Открой, Чимин, — обманчиво ласково. Бегущие по щекам слёзы превратились в настоящую истерику, он задыхался, чувствуя, как сильно животный страх сжимал в тиски его грудь, душа и не давая сделать ни вдоха. Его накрыло отчаяние. Его мужества и самоуверенности хватило ровно на одну ночь и одинокий день. А за дверью ванной стоял хищник, шепотом прося впустить его внутрь.