***
Брюнетки. Можно сказать, что Намджун перестал спать с девушками с другим цветом волос, самому себе говоря, что ему нравится естественность, а кореянки-блондинки к этому слову отношения не имеют никакого. Раньше его можно было заметить в обществе дам на любой вкус и цвет, но сейчас в его голове сформировался точный и абсолютно ясный образец идеала. Трахая очередную подругу на огромной кровати с балдахином, он прикрывал глаза, тянул её за волосы и подолгу не мог кончить. Но стоило лишь представить крепкую хватку длинных пальцев на своём члене, он тут же стонал, словно мальчишка в пубертатном периоде и изливался бурно и долго, забывая о девушке и её удовольствии. Ещё одно правило — каждую ночь другая. Не потому что бабник, а потому что всё не то. Не та улыбка, не те руки, не те родинки, не тот взгляд. В его голове был тёплый и милый взгляд, струйки крови, стекающие по пухлым губам и животная страсть, заставляющая брать девушек задом, не видя их лиц и тупого выражения блаженства. Женщины прекрасны — Намджун всегда восхищался ими, но как только он зарылся с головой в проект по созданию сверхсильного гуля, питающегося представителями своего рода, он не мог больше думать ни о чём ином, как о длинных ногах подопытного образца доктора Чана и о том, как бы эти ноги обернулись вокруг его талии, а пухлые губы бы вылизывали каждый сантиметр смуглой кожи Кима. Он сходил с ума, посещал лабораторию чаще, чем ранее, полностью зарылся в исследования и заставлял доктора разжёвывать и доступно объяснять самую сложную информацию по генетике и структурированию ДНК. Он наблюдал за Сокджином, глотал слюни и искренне не понимал, почему его так возбуждал гуль. Тот хоть и выглядел вполне цивилизованно, но во время кормёжки был страшен, как любой другой представитель своего рода. Сокджин обсасывал фаланги пальцев своей жертвы, всегда оставляя руки напоследок. Но перед этим он потрошил тело, брезгливо морщился из-за подкожного жира и ел только сочное мясо, мышцы которого ещё сжимались. Намджун заметил, что особое удовольствие гулю доставляли лёгкие, как он медленно и любовно оглаживал их, а потом по кусочку откусывал, наслаждаясь нежностью и изысканностью эдакого деликатеса. Гуль же почти никогда не видел его, стекло с его стороны затемняли, он видел только чёрную стену, не представляя, какая слежка за ним ведётся. Несколько раз Намджун наблюдал за Сокджином напрямую, без затемнения, тогда тот ярко улыбался и мило хихикал с глупостей, заставляя сердце Кима сбиваться с ритма и скакать галопом, забывая о норме. Его наручные часы пикали, предупреждая хозяина о высоком сердцебиении при нулевой физической нагрузке, но он не обращал на них внимания. Ким Намджун смотрел в самые прекрасные глаза на свете. — Я хочу начать тестирование, — заявил он куратору эксперимента, когда его терпение было уже на исходе. — Я хочу проверить его в действии, мне нужна хорошая защита. — Но, господин Ким, — неуверенно пробормотал доктор, не понимая такой спешки, — мы всё ещё в процессе наблюдения, я не могу ручаться за подопытного, боюсь, он не готов взаимодействовать и исполнять приказы. Мы дрессируем его голодом, пытаемся развивать его способности и учить новым моральным принципам, но он… — Я думаю, что что он готов. Доктор Чан, не спорьте со мной, — предупредил Намджун, заканчивая разговор. — Хорошо, только позвольте отправить с ним несколько моих ребят для наблюдения. Также придётся создать все условия для кормления. К следующему вечеру на запястье Кима красовался браслет с брелоком с кнопкой подачи тока, а на конечностях Сокджина было аж четыре таких тоненьких серых браслета, и любое неверное движение обошлось бы ему слишком дорого. Гуля доставили в особняк «Джинлинг», в котором жил лидер оппозиции в целости и сохранности, он оглядывался по сторонам, когда перед ним появился хозяин собственной персоной. В огромном персиковом мраморном холле в камине потрескивал огонь, на полу были дорогущие подаренные ковры, а на дорогой мебели, принадлежащей когда-то богатому купцу из эпохи Цин, стояли антикварные вазы и статуэтки. Сокджин тут же упал на колени и низко поклонился, выглядя в чёрных джинсах и светлой рубашке не так, как в лаборатории, когда он был в белоснежном комбинезоне. Он выглядел слишком похожим на человека, потому Намджун на миг завис, разглядывая его слишком близко. — Хозяин, я буду верно служить Вам, — твёрдо сказал Сокджин, не поднимая взгляд. Намджун зажал в руке брелок и приставил палец к кнопке, будучи в любой момент готовым защищать свою жизнь. Он осторожно прикоснулся ладонью к волосам гуля и потрепал его по макушке, словно послушную зверушку. — Встань, пожалуйста, — он прокашлялся, пытаясь не выдать дрожь в голосе и ещё уверенней сжал брелок, наблюдая, как Сокджин медленно поднялся с пола и расправил плечи. Он был одного роста с Намджуном, что не могло не пугать, а его плечи и того были чуть шире. — Хозяин, я буду защищать Вас, — лучезарно улыбнулся он, от чего Намджуну поплохело и он прикрыл полами пиджака внушительную реакцию своего тела и попытался не смотреть на ключицы, виднеющиеся из-под не до конца застёгнутой рубашки. — Я бы хотел показать тебе окрестности. «Джинлинг» большой, поэтому накинь на себя пальто и пойдём в сад, — прошёл он мимо Соджина, пальчиком маня его за собой. Тот лишь поклонился и взял от прислуги пальто, чтобы исполнить приказ Хозяина. Намджун дрожал от предвкушения, его живот сжимали судороги от волнения, но он шёл твёрдым шагом, ступая по большой лестнице парадного входа. Как только они оказались в вечернем, освещённым миллионом крохотных гирлянд саду, он остановился и подошёл к розам, закрытым ситцевыми мешочками. — Жаль, что сейчас не лето — сад тогда ещё прекрасней. — Вы волнуетесь? Хозяин, Ваше сердце бьётся очень быстро. Вопрос застал Намджуна врасплох и он, засунув руки в карман, ухватился за кнопку, но обернулся и улыбнулся гулю, глаза которого светились истинным любопытством. Он осторожно подошёл к парню и коснулся его холодной щеки своими пальцами. — Тебе не стоит обвинять своего хозяина в трусости, — мягко улыбнулся он, — и тем более подмечать такие вещи. Даже если моё сердце и бьётся так сильно, будто бы готово выпорхнуть из грудной клетки, тебе не положено говорить об этом при посторонних людях. Ты должен быть доказательством моей силы, а не раскрывать мои пороки. — Прошу прощения, Хозяин, — виновато опустил глаза гуль. — Доктор Чан хорошо постарался, ты очень вежлив и очень аккуратен, я доволен, — одобрительно покачал головой Ким. — Хочешь, я расскажу тебе историю о «Джинлинг»? — Да. Они продолжили идти по мощёным дорожкам, под подошвами ботинок хрустел гравий, а голос Намджуна переливался сладкой патокой среди всех ранее и теперь слышимых гулем звуков. — Шансай, которая жила здесь когда-то давно, была слишком красива для этого мира, — увлечённо начал Ким, — настолько прекрасной, что из-за неё теряли головы принцы и короли, поговаривают, из-за неё началась война Трёх Королей, а весна не хотела приходить на континент, потому что её красота меркла рядом с Шансай, становилась блеклой и никому не нужной. И никто не мог завоевать её сердце, пока в один зимний и холодный вечер она не встретила в этом саду раненого дракона, который теперь является национальным символом Поднебесной. Она помогла ему спрятаться в саду, принесла ему одежду, чтобы он мог одеться, когда превращался в человека и приносила ему еду. Она заботилась о нём и читала ему стихи, перевязывала его раны и желала ему скорейшего выздоровления. — Она влюбилась в него? — с интересом перебил Намджуна гуль. — Да, но её отец был строжайшим тираном, и он захотел выдать её замуж за сына императора, который должен был унаследовать престол. Дракон Си не успел выздороветь, его нашли люди отца Шансай и жестоко убили немощного парня. А выдала их служанка, которая однажды уследила за тем, как Шансай с полной корзиной продуктов направлялась в один из заброшенных домиков для прислуги в дальнем конце сада. Служанка была необразованной и кричала «запрет, запрет», что есть «джинлинг». — Что с ними случилось? — остановился Сокджин, внимательно слушая. — Они вознеслись к небу, преодолевая запрет, — улыбнулся Намджун. — Думаю, что теперь они парят там, — он ткнул рукой в затянутое тучами небо и вздрогнул, когда Сокджин ухватил его ладонь своей. — На небесах, — тихо сказал он. Намджун покачал головой, а его сердце начало биться ещё громче. Чужая рука чувствовалась правильно и нужно. Сокджин стал сопровождать его почти везде, он вел себя достаточно сдержанно, послушно исполнял все приказы и был достаточно кротким, что не могло не радовать Намджуна. Единственное, что его раздражало — необходимые кормёжки, ведь только тогда он понимал, что перед ним не простой телохранитель, а животное с искусственно притупленными инстинктами. Но он не отчаивался, посещал заседания Парламента и погружался в основы своей новой либеральной выборной программы, которую ему предстояло представить совсем скоро. Он посещал обеды и ужины, водил в отели женщин и резался о верный, но острый взгляд Сокджина, проклинал свою слабость и сжимал руки в кулаки, когда в очередной раз представлял на коленях не милую девушку, а собственного прирученного гуля. Сокджин ни единым своим движением не выдавал свои чувства или желания, он оставался беспристрастной игрушкой Хозяина и улыбался на все его просьбы. В один из дождливых дней, в кабинете доктора Чона, рассказывая о поведении гуля, Намджун водил руками по обивке дивана и отчётливо слышал чужое дыхание на своей шее, слышал клацанье зубов и чуть ли не трясся от накрывающих чувств, которые доводили его до исступления. Тогда он был немногословен, быстро рассказал доктору о том, как хорош выведенный экземпляр и поспешил на выход, взглядом приказывая дожидавшемуся его в коридоре Сокджину следовать к машине. Дождь хлестал, а холодный ветер пронизывал до костей, Намджун кутался в своё пальто и даже тёплая ангорская шерсть подкладки не спасала — ему было слишком холодно. Сокджин сидел на переднем сидении возле водителя, словно восковая статуя, и Ким мог видеть его задумчивое выражение лица. Как только машина остановилась перед особняком, не заезжая в ворота, Сокджин одним резким движением ударил водителя головой о руль и выскочил из машины. Намджун не успел ничего понять, когда его одним рывком вытащили из машины и не успел подумать ни о кортеже, который в тот вечер решил не брать с собой, ни о браслете, на котором висел проклятый брелок с кнопкой. Он уже мысленно попрощался с жизнью, несколько капель упали на его непокрытую голову, и он почувствовал нечто прекрасное. Одна рука гуля прижимала его к дверце машины, а вторая зарылась в его моментально намокшие русые волосы. Чужое колено оказалось между его ног, а чудесные пухлые губы прижались к его губам, неосторожно и неумело, но трепетно целуя. Намджун замер и прикрыл глаза, страх сменился непонятной злостью, и он поменялся с Сокджином местами, яростно разворачивая его и прижимая несопротивляющееся тело к машине, впился поцелуем в его обветренные губы и изо всех сил укусил его нижнюю губу, при том подхватывая его под ягодицы, заставил обвить свою талию длинными ногами. — Что ты творишь? Разве Хозяин позволял тебе так себя вести? — прорычал Намджун, толкаясь своим возбуждением в пах чуть ли не скулящего от ласк парня. — Я очень хотел попробовать Хозяина, — захныкал гуль, выгибаясь и пытаясь получить больше поцелуев. — Вокруг Вас всегда так много людей, а я так хотел попробовать их на вкус ещё с того дня, когда впервые увидел. Хозяин ведь не будет злиться на меня? — облизываясь, проворковал гуль. Намджун ухмыльнулся. Не он это начал, но он это продолжит.***
— Благодарю за то, что откликнулись на наше предложение, — торжественно сказал Удав, пожимая руку главному пусанскому гулю. — Пожалуйста, присаживайтесь, — он обвёл рукой свой специально подготовленный для встречи кабинет, присаживаясь во главе стола. — Это тебе спасибо, Удав, давно я столицу не видел, — хмыкнул Ванджунг, кивком позволяя своему помощнику сесть рядом. Он посмотрел на то, как Тэхён положил перед ними с Чоном два договора и присвистнул, пялясь на его обтянутую неизменными кожаными штанами задницу. — Твой помощник — отвлекающий манёвр? — расхохотался Ван, похлопывая себя по колену и закидывая ноги на стол. — Всегда забавляла брезгливость заглядываться на попки представителей своего пола, — хмыкнул он, подмечая хмурый взгляд Чона. — Не думаю, что ты приехал из Морской столицы Республики, чтобы пускать слюни на задницу моего помощника, — еле сдерживая себя, прорычал Хосок. — Ты чего так злишься? Не кипятись, или ты у нас с задним приводом? — рассмеялся Ванджунг, косясь на своего хрюкающего от смеха помощника с гнилыми зубами, которого ему навязал отец — бывший глава гулей в Пусане. — Я вырастил его, и он мне как брат, а я братьев подстилками не делаю, — уже более спокойно ответил Чон. Он со злостью сжал ручку и попытался улыбнуться, но вышло похоже на оскал. Он представил, как откусит тупую голову Ванждунга с глупыми болтающимися дредами и под столом сжал бедро севшего рядом Тэхёна. — Ладно, — серьёзно цокнул Ван, — ты ведь понимаешь, что теперь делами руковожу я, а не мой отец? Я знаю, что под тобой Тэгу и Кёнджу, знаю, что тебя уважают за то, что ты сумел собрать вечно грызущихся столичных гулей, которых до этого никто не мог угомонить. Понятия не имею, как тебе это удалось, потому что мне всё досталось по наследству, но ты мне нравишься, а поэтому я, невзирая на возмущения отца, возможно, соглашусь на это безумие. — Нам нужно обсудить чёткий план действий, — раскрыл договор Удав, — у меня есть поставщики с Севера и оружие на любой вкус, поэтому всё, что требуется с тебя — масштабность и чёткое подчинение. Нам нужно взорвать эту страну к чертям. — Хорошо, я ещё в самолёте ознакомился с договором, но меня интересует не это. Для портового города, который и так уже по сути принадлежит гулям, война никакой ценности не несёт. Что ты можешь предложить? — вопросительно поднял бровь Ванджунг, играя с длинной серьгой в ухе. — Полная власть, подчинение людей и беззаконие, — медленно проговорил Удав, с наслаждением перекатывая слова на языке, — полное крушение президента и его свиты, окончательное уничтожение демократии на полуострове и безграничные возможности. — Хочешь стать правителем? — хмыкнул Ван. — Хочу разделить власть с тобой. Я предлагаю тебе дуалистические засады и тоталитаризм, — Удав подался вперёд, глядя на нахмуренное лицо пусанского гостя и прошептал: — все порты страны и наркота в неограниченных количествах, будешь купаться в героине и толкать его всем, кому только не лень. Не будет больше взяток и налогов — всё будет наше — я буду строить, ты — развлекаться. Что тогда скажет твой отец? Минуты раздумий текли, как мёд — долго и медлительно. Пока красные глаза не засветились идеей. — Когда мы начинаем? — с полной уверенностью спросил Ванджунг, вставая из-за стола и протягивая Удаву руку.***
Было то холодно, то слишком жарко. Чимин часами ворочался и не мог понять, что происходит. Он чувствовал, как с него стянули мокрую одежду и, не внимая отпиранию, переодели в чистую. Чувствовал, как бережно к его лбу касалась чужая ладонь и как мягко она гладила намокшие от пота волосы. Он глотал таблетки, пил горячий невкусный чай, но делал это всё почти неосознанно, находясь в лапах лихорадки и галлюцинаций. Дни медленно протекали сквозь него, оставляя свой вековой отпечаток, но не являясь ценными и памятными, они проплывали, словно шумные круизные лайнеры мимо небольшого грустного островка и заставляли Чимина с сожалением оглядываться. Будучи подкошенным простудой и множеством гематом, он часто плакал и впадал в меланхолию, глядя на окно, закрытое решёткой. Чонгук включил батареи, так как в квартире стало намного прохладнее, а может, это Чимину уже всё равно, может, он просто перестал чувствовать холод. Он лежал целыми днями, почти не двигался, шипел, когда Чонгук смазывал мазью его синяки по всему телу, с протестами и через силу глотал таблетки и оставлял приготовленную Чоном еду нетронутой. В один непогодливый вечер, спустя неделю после того, как он заболел, Чимин вытер слёзы и попытался встать, чтобы стащить с себя влажные тряпки и избавиться от жара. Он внимательно прислушался к постороннему шуму, доносящемуся из другой комнаты, и сглотнул вязкую слюну, пытаясь дрожащими пальцами избавляться от слоёв ткани. Когда с одеждой и нижним бельём было покончено, он потянулся к чистым вещам, накануне оставленным Чонгуком возле футона и дернулся из-за грохота, доносящегося из-за двери. Он быстро влез в серые спортивные штаны и чёрную футболку, с сожалением посмотрел на опять влажный футон и перевернул его на другую сторону. — Можно? — вопрос заставил его стыдливо засунуть мокрую от пота одежду под футон и вцепиться пальцами в ткань штанов. — Отказ тебя остановит? — тихо поинтересовался он охрипшим голосом, сцепляя руки и прижимая колени к груди. — Не думаю. Чонгук распахнул дверь, внося тарелку с едой, из которой шёл пар, медленно и осторожно, будто боясь спугнуть притихшего парня, подошёл к нему и поставил посуду на пол перед Чимином. Тот взял салфетку и вытер покрасневший нос. — Королева драмы, — фыркнул гуль и показательно поднял руки вверх, — я не трону тебя, хорошо? Поешь. Я пойду по делам, но выпей антибиотики через час, хорошо? Если не будешь пить их, то откинешься, и я тебя съем. Пак коротко кивнул, так как впервые за несколько дней почувствовал голод. Как только дверь за Чонгуком закрылась — он схватился за палочки, помешивая горячую лапшу. Он только однажды ранее ел рамен и особо его не жаловал, но теперь выбора не было, поэтому он жадно впихивал в себя еду, громко втягивая ртом лапшу и чавкая. Он выпил оставшийся на дне бульон, и когда тарелка сверкала пустотой, он отложил её в сторону, заваливаясь на футон. Живот немного ныл, отторгая еду из-за длительного голодания. Он опять услышал шум за дверью и закатил глаза. Видимо, этот придурок что-то забыл. Но когда дверь рывком отворилась, Чимин застыл. Перед ним стоял Мин Юнги. — Господин! — громко прошептал Юнги и забежал в комнату, падая на колени с лежащим на полу Чимином. — Что ты здесь делаешь? — изумлённо прошептал Пак, глядя на оборванную кожанку своего бывшего телохранителя и джинсы, обтягивающие совсем тонкие девчачьи ноги. — Ты в костюме более грозным кажешься, — неловко пробормотал он, пока Мин осматривал комнату. — Нам нужно поторопиться, почему Вы так бледны? — он приложил ладошку ко лбу Чимина и прикусил губу. — Вам нужно в больницу, вставайте. Пак, сопротивляясь головокружению и желанию завалиться на постель и никогда не вставать, тяжело поднялся и, чувствуя слабость во всём теле, завалился на Юнги. Они медленно побрели к выходу из квартиры, и Чимин подметил сломанный замок. Они не спешно, но верно спустились по лестнице на этаж ниже, а там увидели открытое окно. — Нам нужно прыгнуть, хорошо? Я пойду первым, а Вы — за мной. Там мусор, который смягчит падение. Вам нужно будет сгруппироваться и прикрыть лицо, понятно? — суетливо протараторил Юнги, пока Чимин опирался на подоконник и тяжело дышал. Мин ловко вылез на раму деревянного окна и помог Чимину забраться на подоконник. Тот спиной упёрся в стекло и улыбнулся Юнги перед тем, как он сделал два шага вперёд и сиганул вниз. Чимин перегнулся через раму и прикусил губу, когда увидел, что Юнги спокойно встал, отряхнул мусор и отошёл в сторону, освобождая Паку место для приземления. Чимин ухватился дрожащими пальцами за оконную раму и поднялся, опираясь о стекло. Он пролез в окно и встал на внешний подоконник, со страхом глядя вниз. В голове закружилось, перед глазами появились чёрные пятна. Как же он рад, теперь ведь всё будет в порядке, теперь он будет в безопасности. Хотел бы он увидеть лицо Чона, когда тот обнаружит пустую квартиру. Как хорошо, что Юнги пришёл. — Прыгай! — крикнул ему Мин, оглядываясь по сторонам. — Прыгнешь, и я разорву его на куски. Останешься — я отпущу его, но накажу тебя.