***
Так невыносимо больно. Тэхён привык к холодной еде. Тэхён привык к жизни третьесортного существа. Тэхён привык быть мальчиком для поручений и грязного секса. Но так больно ему было впервые. Хосок никогда не давал ему повод ревновать или думать, что его можно легко заменить. В их жизни не было сахарной ваты, но не было и третьего лишнего. Но в этот раз всё было по-другому. Хосок показательно ушёл с другим, оставил Тэ одного, рыдающего. Тэхён свернулся калачиком и тихо скулил, смотря в никуда. Он помнил каждое мгновение, проведённое с этим мужчиной, помнил каждое аккуратное и нежное касание, чаще всего небрежное отношение и любовь, что проявлялась в редких, но бесценных моментах сладкой близости. У Тэ бы язык не повернулся назвать Хосока «монстром». Грубым, самовлюблённым, эгоистичным и порой нетерпимым — да. Хлопнула дверь, и чужие громкие шаги нарушили мертвенную тишину. Тэхён поднялся на кровати, поправляя сползшую с плеча большую белую футболку и уставился на дверь в комнату, затаив дыхание. Он ожидал, что сейчас в комнату войдёт Хосок, попросит прощения и прикажет не дуться. Тэ нарочно не вдыхал воздух, чтобы не учуять чужой запах и не расстроиться. — Хён! — раздался в коридоре голос Чонгука. Тэхён рухнул на кровать, смотря в потолок и сложил руки на груди, игнорируя стекающие к вискам слёзы. Прикусил губу, чтобы не завыть от безысходности и прожигающей грудную клетку боли. Хорошо, что Хосок ни разу не целовал его в губы. Тэхён бы не смог так легко сдаться, если бы познал вкус его губ. Он бы не смог принять его выбор, не отпустил бы его, убил бы Чимина голыми руками и впервые в жизни попробовал бы свежую человечину. — Хён, — облегчённо выдохнул Чонгук, заходя в комнату. — Удав был здесь? Я учуял его запах. Что он сделал? — он скинул с себя чёрный дождевой плащ из плотной ткани и залез на кровать, хватая брата в объятья. Он всегда так делал, когда Тэхён первые разы вступал в близость с Удавом. Кто бы мог подумать. Столько лет назад. — Не стоит, — слабо ответил Тэ, цепляясь за руку брата. Да и Чонгук не был больше похож на того лупоглазого мальчишку с кроличьей улыбкой и сочувствием в глазах. Теперь в обсидиановых омутах была только безграничная злость и желание отомстить, заставить страдать. — Что он сделал? — грозно повторил Чонгук, сжимая плечи Тэ. — Он выбрал того парня, — прошептал Тэхён, смотря своими большими глазами на меняющиеся эмоции на лице брата. — Выбрал Чимина и сделал так больно. — Он ударил тебя? — зарычал младший, еле сдерживая бушующую внутри ярость. — Да, он впервые ударил меня перед кем-то. Он дал мне пощёчину перед человеком, — заскулил Тэхён, утыкаясь носом в грудь брата. — Мне было так больно, когда он сказал, что я должен отвести человека в его дом. — В дом Удава? — изумлённо, ничего не понимая, переспросил Чонгук, гладя брата по голове, перебирая светлые пряди. — Как такое возможно? — Он сказал, что теперь человек будет жить с ним, раз ты не смог уследить за ним, — шмыгая носом, выдохнул старший. — Чёртов Удав, — прошипел Чон. — Я раздеру ему глотку и вырву его поганое сердце. Чонгук оттолкнул брата, заставив того упасть на мягкую постель. — Не смей меня останавливать, — бросил он перед тем, как Тэхён успел открыть рот. — Будь осторожен, — только успел сказать старший перед тем, как тёмноволосый гуль покинул квартиру.***
— Это детская? — изумлённо спросил Пак, глядя на свою новую спальню. Ему перебинтовали руку и обработали ссадины. — Ты ведь будешь слушаться хёна? — притворно строго спросил Удав, махая перед лицом младшего пальчиком. Чимин оглядел голубую комнату с множеством игрушек и машинок, с небольшой односпальной кроватью с синим пледом и синими подушками и чуть не чертыхнулся, когда увидел детскую деревянную лошадку для малышни до пяти лет. Но он послушно закивал головой, переводя взгляд на горящие безумием глаза гуля. — Вот и славно, — ответил тот, взъерошив чужие волосы. — Тэхён должен был высветлить твои волосы и привести тебя в порядок, — Чимин заметил, как дёрнулся гуль, упоминая имя брата Чонгука, — но, раз он не в состоянии это сделать, я пришлю к тебе мастеров. — Почему осветлить? — осмелился спросить Чимин. — Чтобы потом сделать их рыжими, — хмыкнул Удав, будто бы сказал что-то само собой разумеющееся. — У мамы были рыжие волосы, — добавил, немного погодя. — У твоей мамы? — переспросил Пак, касаясь пальцем лёгкой ткани занавесок и заглядывая через окно во внутренний двор. — Да, у моей, — улыбнулся Чон. Его лицо озарилось сияющей улыбкой, и Пак нервно улыбнулся в ответ. — А почему на окнах нет решёток? — Потому что ты и так не сбежишь, — прекратив улыбаться, мрачно сказал Удав. — Маме бы не понравилось, если бы я держал тебя взаперти против твоей воли, поэтому давай притворимся, будто ты просто гостишь у меня. — Я могу гулять во дворе? — неуверенно спросил Пак. — Можешь. Ну ладно, сейчас ты можешь немного подремать, а через час я хочу поужинать с тобой. — Но ведь уже поздно, — возразил Чимин. — Не спорь, — бросил гуль перед тем, как удалиться из комнаты. Чимин был предоставлен самому себе. Он не позволял своим чувствам брать верх над разумом, старался не морщиться из-за ноющей боли по всему телу и не смотреть на перебинтованное запястье, из-за которого хотелось рыдать. Он лежал на небольшой кровати и мечтал ещё хоть раз сыграть с отцом в шахматы, прокатиться на Манге и почувствовать нежные руки матери в своих волосах. Ему было интересно, как Юна? Всё ли с ней в порядке? Не доводит ли её домоправительница Мин? Как Юнги? Сумел ли он выбраться из дистрикта в целости и сохранности? Чимин запрещал себе думать о плохом - он пытался вспомнить самые лучшие, запечатлённые памятью, сокровенные моменты со своей семьёй. Как бы он хотел вернуть время вспять, вновь стать маленьким любимым мальчиком Юны, помогать отцу в саду, как когда тот ещё не был президентом и не нёс на своих плечах тяжкий груз ответственности за свою страну, ярко и незабываемо проживать каждый день и помнить о любви, которую ему всегда дарили родители. Да, Пак Минхо в последние несколько лет был слишком занят своей карьерой и благополучием других людей, но Чимин уважал его желание сделать страну образцовым демократическим государством. Он гордился своим папой. Час пролетел быстро, и когда Пака позвали с просьбой спуститься, он быстро направился вниз по деревянным ступенькам в холл, откуда пошёл в столовую. Дом был обставлен не очень богато. Так, словно здесь жила среднестатистическая семья с двумя детьми и большой собакой — уютно и тепло. — Я велел приготовить тебе блюда вкусней тех, что подают в президентском дворце, — раздался голос Хосока, сидящего к входу в столовую спиной. Чимин прошёл под просто отделанной аркой и сел за стол. Прямо напротив гуля. — Мне очень жаль, но я не смогу есть с тобой, — с лёгким сожалением в голосе сказал гуль, попивая воду из винного бокала. — Пустяки, — заверил его Чимин, с подозрениями глядя на тарелку с дымящимся мясом. — Говядина? — вопросительно поднял бровь Пак. — А ты хорош, — хмыкнул Удав. Он выглядел отстранёно, будто бы терялся в своих мыслях, которые съедали его изнутри. Чимин видел потерянность на его лице. — Знаешь, Пак Минхо сделал приём сегодня, чтобы отвести внимание прессы от твоей персоны, два часа тому назад он заявил, что у тебя осложнённая дифтерия и тебе пока нельзя появляться на людях. В администрации Второго дистрикта отдел по связям с общественностью даёт интервью о том, сколько всего ты делаешь для народа и для истребления худших особей, обитающих в Сеуле. — Отец ищет меня? — выдохнул Чимин. — Да, но его ищейки не заходят дальше, чем я того хочу. Я понятия не имею, как тому пареньку удалось пробраться в квартиру. Знаешь, у него бы удалось вывести тебя, если бы не Чонгук, — хмыкнул Удав. — Всё же, с мелкого есть толк, только ему не говори, а то совсем зазнается. — Юнги… — Юнги? — переспросил гуль, попивая воду. — Он достаточно смелый - я не позволил своим людям преследовать его. Если он настолько бесстрашный, что решился полезть в логово зверя — пусть ещё немного поживёт. Минхо полезно иметь подле себя хоть одного верного человека. Его глава безопасности давно сливает мне информацию, — хмыкнул он, ставя бокал на стол и поправляя салфетку, сложенную красивой лилией. Человек прикрыл глаза. Ему было впервой кушать с хищником, для которого он сам являлся едой. «- А почему папа не кушает?», — раздался детский голос в его голове. Чимин уже где-то слышал этот голос. Он открыл глаза и уставился на тяжело вздыхающего Удава. Не успел он отрезать небольшой кусочек изумительно выглядящего мяса под соево-медовым соусом, как послышались крики, загремело разбитое стекло, а Удав встрепенулся, подрываясь со стула и направляясь в холл. Чимин тут же поднялся и отправился за ним, выбегая и прячась за его спиной. — Какого хрена, Чонгук? — зарычал гуль с бордовыми волосами. — Тебе жить надоело? Чимин оглядел разбитые витражные входные двойные двери и заметил чужую руку, торчащую из-за порога. — Твои шавки не давали мне войти, — прошипел Чонгук. — Отдай мне это недоразумение, и я уйду. — Что? — скривился Удав. — Мне кажется, ты что-то попутал. Или это просто твой братик наплакался в жилетку и попросил тебя убрать конкурента за мой член? — рассмеялся он, хлопая в ладоши. — За то, что ты заставил Тэхёна плакать, я убью тебя, — уверенно сказал Чонгук, выглядя ребёнком, у которого отобрали игрушку. Но его тень устрашающе лежала на битом разноцветном стекле на мраморной плитке. И Чимин смотрел на неё, боясь взглянуть на её обладателя. — Преклони колени, и я прощу, — грозно ответил старший, которому уже поднадоел такой тон молодого гуля. Эхо его грозного голоса отбилось от стен и заставило Чимина поёжиться. — У нас на носу несколько восстаний, а потом и самая настоящая война. Ты ведь понимаешь, мальчик, что я в один миг могу стереть тебя с лица Земли, и не сделал это лишь из-за того, что ты нужен мне как солдат. « Из-за того красивого гуля с белыми волосами», — подумал Пак, закатывая глаза. — Да я лучше сдохну, — прошипел в ответ темноволосый. Чимин поднял глаза. Как мог этот гуль быть таким самоуверенным. Он уставился на Чонгука, а взгляд того скользнул по чужой фигуре, останавливаясь на запястье. Посмотрев на зажатого, еле дышащего Чимина, Чона переклинило. Глупая жажда перестала маячить перед глазами, а все чувства и мысли отошли на задний план. Мир замер, гуль услышал сорванное дыхание Чимина, сбитый ритм его колотящегося сердца и едва слышимые вдохи через рот, чтобы успокоиться. Ему захотелось дать Паку руку и успокаивающе погладить его по спине. Чонгук завис на красивых узких глазах и его прямо в чёрствое сердце ударила мощная волна обиды, исходящая от человека. Чонгук вдохнул спёртый воздух, а его внутренности сжало желание попросить прощения, он отговорил себя от мысли постучать по груди, чтобы глупое сердце перестало так гулко стучать. Такой беззащитный, но с гордо поднятой головой и океаном обвинений в глазах. Такой красивый с синяками на руках и ссадинами на щеке. Как Чонгук мог так обходиться с ним? Как он мог причинять ему боль? Он представил своего брата на его месте и закусил губу, чувствуя самое настоящее сожаление, сжимающее его сердце в сильных тисках. Чонгуку всегда было плевать на других гулей, а на людей и подавно, но что-то в осуждающем взгляде этого конкретного человека заставило его замереть. Умереть ради возможности его съесть? Нет, Чонгук не настолько глуп. Он словил своим взглядом чиминов, заглядывая в самую светлую душу на всём своём жизненном пути. В его глазах мелькали сотни птиц с белыми крыльями, несущие только благие вести и веточки оливковых деревьев; в его глазах была не только безграничная обида, но и доброта, что затмевала всё остальное. Живя с ним, Чонгук нарочно не позволял себе проявлять милосердие к нему, разве что, когда тот спал, Чон мог заглянуть в комнатушку и поправить сползший с тела плед, да проверить температуру, приложив свою ладонь к его лбу. Чонгук завис, а жажда крови вытеснилась жаждой собственнического характера. Он захотел вернуть Чимина в свою квартиру и попробовать снова — слушать его мысли и рассказывать о своих. — Кто он тебе, что ты так легко променял на него моего брата? — непонимающе спросил Чонгук. До этого дня он никогда не позволял себе говорить со старшим неуважительно, но в этот раз ситуация и язык вышли из-под его контроля. — Тэхёну пора повзрослеть и понять, что он — заурядный и глупый придурок. Мне нравится трахать его, но я не завишу от него и его мнения, — прошипел Удав. — Он готов отдать ради тебя всё, — вздохнул Чонгук, кусая губы. — Мой брат посвятил всего себя тебе. С того времени, как ты забрал нас, он только то и делал, что выполнял все твои пожелания. — Раздвигал передо мной ноги? — фыркнул Удав, сжимая руки в кулаки. Ему было больно слышать и говорить такие слова, он уже ждал, пока Чонгук достаточно разозлится и просто накинется на него, чтобы разодрать его в клочья и не чувствовать такой боли от глупых слов мальчишки. — Он любит тебя, — покачал головой младший, грустно улыбаясь. Каждое слово красноволосого гуля ранило его сильнее когтей самой грозной твари. — Любит такого, как ты. Безвозмездно. Разве ты заслужил? — Я никогда не любил его, — отрезал Удав. — Мне было просто удобно. — Хосок, — прошептал переполненный впечатлениями Чимин, будучи не в силах отвести взгляд от искажённого непониманием и обидой за брата лица Чонгука. Удав не ожидал, что Пак знал его имя, и резко обернулся, теряя Чона из вида. — Хосок-хён, — выдавил из себя Чимин, — я хочу поесть, пока моё мясо не остыло. Давай ты оставишь эти разборки на потом? Удав прикрыл глаза, и одна скупая слеза скатилась по его щеке, но он успел утереть её до того, как кто-либо увидел её. Раздался громкий стук. Чонгук упал на колени, отказываясь от своей гордости и чувствуя раздирающую сердце боль. Не за себя, за брата. Он замылит Удаву глаза, подберётся к тому, кого он так ценит и ударит по самому больному. Чон Чонгук растопчет Пак Чимина и сделает это способом Удава — влюбит его в себя, а потом разобьёт его сердце.***
После того, как с ужином было покончено, а Чимин дрожащими руками запихнул в себя всё мясо, боясь гнева Удава, тот велел ему подняться в свою новую комнату и готовиться ко сну. Пак настолько сильно отвык от мягкой постели, что еле сдерживал себя от желания забаррикадироваться и лежать на мягких одеялах десятилетиями. Как только он принял душ, помазал синяки оставленной Удавом мазью на целебных травах и переоделся в мягкую шёлковую пижаму нежного розового цвета, он подошёл к окну и отворил его, вдыхая свежий сеульский воздух, которым за считанные минуты пропиталась вся комната. Голубенькие шторы развевались лёгким ветерком. Пак уже вовсю ждал окончания этой бесконечной осени, которая привнесла в его жизнь столько неразберихи и неприятностей. Из головы не шёл взгляд Чонгука - Чимина до сих пор трясло, когда он думал о нём. Гуль смотрел так, будто бы хотел что-то сказать. И Чимин немного запутался, по крупицам теряя свою обиду и злость на него. Ему всё ещё хотелось разобраться с Чоном и заставить его харкать собственной кровью, но в голове было белое полотно, а краски, которыми Чимину предстояло нарисовать новое видение их отношений, резко сменились с чёрных на разноцветные. Чимин не мог отрицать и того, что даже тогда в саду ему понравился гуль, он закрался в его сердце, а аура хищника завораживала, заставляла размышлять о нём не в положенном русле. — Не пугайся, — услышал он и резко отступил назад, во все глаза глядя на прыгнувшего на подоконник Чонгука. — Я закричу, — прошептал медленно бледный человек. Надо же, о нём стоит только вспомнить. — Имеешь право. Но я не для того опускался на колени, — залез в комнату Чон, непонимающе оглядывая интерьер в детском стиле. — Что тебе надо? — почему-то в голове Чимина засело твёрдое убеждение в том, что гуль не посмеет больше тронуть его. — Я пришёл откусить от тебя кусочек, — заулыбался Чонгук, прикусывая свою нижнюю губу. — Мой запах так сильно привлекает тебя? — раздражённо спросил человек, переводя глаза на свои сцепленные в замок руки. — Нет, запах плоти, — указал он на перебинтованное запястье. — Сейчас я не чувствую его - его перебивают другие сильные запахи. Лекарства, видимо. — Да, мне обработали руку, — подтвердил Чимин. — В чём тогда дело? — Ты не прыгнул. — Что? — Ты не прыгнул - я до сих пор думаю об этом. Ты ведь мог хотя бы попытаться сбежать, — искренне недоумевал Чонгук. — Ты должен осознавать свою ценность — сын президента всегда дороже любой фигуры на шахматной доске. Чимин фыркнул. — Это всё, что ты хочешь сказать? — спросил он. Чонгук задумался, подыскивая правильный ответ на этот вопрос, но что сказать Чимину? «Я припёрся сюда, чтобы ты по взмаху волшебной палочки потерял от меня голову, а потом рыдал и говорил Удаву, что не стоило разбивать сердце Тэхёну?». У него вырвался смешок. — Так во что ты веришь, помимо того, что смерть — дорога в новую жизнь? — ответил он вопросом на вопрос. — Что? — сконфужено переспросил Пак, сложив руки на груди. Его бесил этот бессмысленный разговор, и он направился к кровати, пытаясь всем видом показать, что тот окончен, но его резко схватили поперёк талии и прижали спиной к чужой горячей груди, тяжело дыша на неприкрытую кожу на изгибе шеи. Чонгуку нужно было как-то действовать и он, недолго думая, оставил быстрый поцелуй на чужой шее и оттолкнул его, срываясь к окну. — Я приду завтра, бусинка, — бросил он напоследок. Чонгук спрыгнул вниз, а Чимин зачарованно глядел ему вслед, но вскоре поспешил закрыть окно, так как холодный воздух уже пробирал до костей. Он коснулся шеи и запретил себе думать об этом. — Я чувствовал твои руки, вытирающие пот с моего лица, избавляющие меня от мокрой одежды. Но я никогда не забуду эту жуткую неделю, когда спал на тонком футоне и трясся от холода, словно собака, — прошептал он в темноту.***
Мягкая лоснящаяся шерсть коня приятно блестела в свете лампочек, развешанных по всей конюшне, а мужчина кормил животного спелыми наливными яблоками. Он гладил гнедого жеребца и улыбался, когда тот фыркал, требуя ещё. Его галстук был развязан, а дорогущий пиджак от известного дизайнера лежал на перилах, пачкаясь в пыли. — За весь приём была одна попытка проникновения на территорию дворца, — докладывал ему начальник безопасности. — И то, это была журналистка из «Дейли Сеул», требующая отвести её к Чимин-ши. Даже махала перед лицом охранников справкой с подтверждением того, что у неё есть прививка от дифтерии. — Спасибо, Чагюн, — улыбнулся Минхо, гладя морду Манга. — Я читал твой отчёт, и я боюсь за то, что пока мы соизволим добраться к Чимину, Удав уже сделает с ним что-то. Я не могу начать с ним войну, хотя он и провоцирует меня. — Господин президент, мы должны забыть о демократии хотя бы на миг, — несмело предложил Чагюн. — Если всё это дойдёт до господина лидера оппозиции, то… — Я знаю, — устало выдохнул президент. — Моя жена сходит с ума, она уже на стены лезет и умоляет меня разнести всю столицу к чертям. Всё катится к чёрту, а я не вечный. У меня не всегда находятся силы расхлёбывать это. Не буду баллотироваться на третий срок. — Не говорите так, господин, кто после Вас сможет так же искусно управлять страной? Вы сделали так много, — возразил ему глава безопасности. — Но не могу сделать ничего, чтобы спасти собственного сына. В конюшню вбежал запыхавшийся Юнги, тут же кланяясь. Минхо отошёл от Манга и опёрся о стену, приготовившись слушать. — Господин президент, я видел его, я знаю, где он, — начал Мин, — он поклонился Чагюну и продолжил, — я видел господина Чимина - он был так слаб, что еле мог подняться на ноги. Я почти вывел его из здания, но что-то случилось - он не прыгнул за мной. — Куда не прыгнул? — Из окна в мусорный бак. Нам нужно срочно вернуться туда! — задыхаясь, воскликнул Мин. — Господин, его уже наверняка перевезли оттуда, — вмешался Чагюн, поправляя свои смоляные волосы и смотря на Юнги. — Он прав, — хмыкнул Минхо. — Вы даже не хотите попытаться? Я зазря рисковал собственной жизнью и лез в район гулей, чтобы вы так пассивно продолжали «спасать» господина Чимина? Минхо ничего не ответил - он велел охранникам сопроводить его к дому. Юнги непонимающе глядел ему в след и игнорировал свирепый взгляд господина Чагюна. А утром в офисе президента стало известно о первом пусанском бунте, который потом в истории будут называть «кровавым».