***
— Я никуда не уйду, — твёрдо сказала госпожа Мин умоляющим её слугам уходить побыстрее. — Я в ответственности за этот дом. Когда все многочисленные слуги бросились в рассыпную, она одна сидела в гостиной и пила остывший чай. Она набрала единственный выученный наизусть номер и улыбнулась, когда услышала обеспокоенный голос внука. — Я как раз хотел звонить, бабушка, — встревоженно протараторил Юнги, выжимая сцепление и переключаясь на четвёртую передачу. — Я уже еду. — Солнышко, — ласково отозвалась госпожа, утирая выступившие слёзы. — Не стоит — они уже здесь. — Я сейчас буду. — Нет, — строго, словно отказывая нерадивому ребёнку, отрезала пожилая женщина. — Послушай меня, я уверена, что они не ограничились президентом. Юнги, тебе нужно не сюда. — О чём ты? — Езжай к Ким Намджуну, я видела его здесь накануне, он сейчас в ещё большей опасности, чем Минхо, — тихо ответила она, прислушиваясь к крикам не успевших убежать. — Доверься мне, пожалуйста. Когда ты принимал звание охотника, вместе с меткой, ты дал клятву защищать людей от гулей, так защити того, кто потом защитит всех остальных. — Это «Джинлинг»? — раздражённо спросил Юнги. — Да, — коротко ответила госпожа Мин до того, как связь оборвалась.***
— Ты слышал? — проснулся от резкого шума Сокджин, тут же морщась от приятной боли в мышцах. Он уткнулся в шею лежащего рядом мужчины. — Послышалось, спи, — пробормотал Намджун, прижимая тёплое тело к себе. Резкий звук повторился, а следом послышались крики охраны. Намджун тут же подорвался и переглянулся с Сокджином. Он суетливо натянул на себя штаны и кинул Джину его одежду, когда дверь в спальню отворилась, а на её пороге показалась пара существ с светящимися красными глазами. — Застали голубков в их любовном гнёздышке, — мерзко оскалился один из гулей. Намджуна парализовало от страха, и он взглянул на замершего Джина, чьи глаза тоже залились демоническим красным, контрастно отливающимся на фоне чёрных склер. — Беги отсюда, — прошипел Сокджин до того, как изо всех сил бросился на незваных гостей, вцепляясь в глотку одного из них. Оба гули опешили, но тут же принялись отбиваться. Джин рыскал, словно пантера, а Намджун подорвался с кровати, побежал к выходу, но спустя секунду на его шее сомкнулись чужие острые зубы. — Ещё миг, и человек сдохнет, — прошипел один из гулей, из-за чего Сокджин тут же отпустил свою жертву и выплюнул кусок оторванного уха. Он покорно опустил голову и смотрел исподлобья, испепеляя взглядом обоих нелюдей. — Господин говорил, что есть штука, которая подаёт ток, — ухмыляясь, сказал один из гулей, убирая полы кожанки назад. Он ухватил запястье Намджуна, но не увидел там желаемого. Он осматривал комнату, пока его взгляд не остановился на тумбочке, на которой валялся браслет с кнопкой подачи тока в металлические браслеты, находящиеся на каждой конечности Сокджина. — Ты служишь человеку и пожираешь себе подобных, но я могу освободить тебя от этих оков, — сказал гуль, играя с кнопкой. Он ради любопытства нажал на неё, и комнату пронзил высокий вопль. Сокджин упал на пол и завыл, чувствуя простреливающую боль во всём теле, отнимающую все силы бороться, заставляющую плакать и умолять прекратить издеваться. Все его конечности дрожали, отказываясь слушаться, человек бы уже умер от такой дозы напряжения. Намджун дёрнулся вперёд, от чего клыки на его шее впились сильнее, предупреждая не двигаться. Он стиснул зубы и попытался не смотреть на корчащегося в агонии на полу Джина. Он проклинал себя и тот день, когда решил посадить Сокджина на цепь, руководствуясь своим безумным желанием узнать его поближе. Именно он виновен в том, что гуль лежал и был так беззащитен. — Так забавно, — захохотал один из гулей. — Джин, — не удержавшись, тихо прошептал Намджун, смаргивая слёзы и смотря на то, как гуль неуверенно размял конечности и медленно поднялся на четвереньки. — Закрой глаза, — зарычал Джин, изо всех сил бросаясь вперёд. Он вцепился в ногу державшего Намджуна гуля, а тот сразу же оттолкнул человека, пытаясь дать отпор. Намджун подбежал к окну и открыл его настежь. Он боялся оборачиваться, игнорировал рычание, звуки разбирающегося стекла, звуки борьбы двух против одного. — Давай, — зарычал Сокджин, после чего вгрызся в чужую горячую плоть. Намджун вылез на подоконник и прыгнул вниз, со второго этажа падая на холодную землю, покрытую первым снегом. Он удачно приземлился и стал бежать изо всех сил, видя вокруг только кровь и зверски разорванные тела. Он бежал босиком, резал ноги о мелкую гальку и обнимал себя руками, жалея, что не захватил рубашку. Остановился, когда увидел на подъездной дорожке к дому едущую машину. Она затормозила прямо рядом с ним, а водитель открыл пассажирскую дверь. — Садитесь, господин, меня зовут Мин Юнги, и я охотник на гулей.***
Госпожа Мин всегда была любящей матерью и заботливой бабушкой. Всё сознательное время до школы Юнги провёл с ней, радуясь жизни и наслаждаясь беззаботным детством. Его отец был одним из тех, кого называют мифом — самым настоящим прирождённым охотником, унаследовавшим способности от своего отца, мужа госпожи Мин. Мать Юнги бросила его очень рано, поняв, что не хочет больше жить с мужчиной, для которого убийства нечисти важнее собственной жены. Она ушла вместе с восходом солнца в июне, когда маленький Юн беззаботно спал. Проснувшись утром, он обнаружил пустую квартиру, стал звать маму и просидел в ней сам, дожидаясь родителей три дня. Тогда его, голодного и отчаявшегося четырёхлетнего ребёнка нашёл отец. Он отправил Юнги к своей матери, которая уже тогда работала в президентском дворце управительницей. Отец Юнги умер, когда тому было тринадцать. Не вернулся с очередной охоты. Юнги пошёл по стопам своего отца. В семнадцать на его груди проявилась метка охотника, а целью его жизни стала защита слабых. Он обрёл нюх, не хуже, чем у гулей, мог видеть в темноте и имел большую силу, чего поначалу и сам пугался. Он слушал бабушку и твёрдо решил, что у него детей не будет, что бы не произошло. Потому что его всё время одолевало желание убивать. И он не хотел, чтобы это чувствовали его дети. Именно нюх помог ему найти Пак Чимина, но именно и он был его проклятием. Когда он рассказывал всё Ким Намджуну, сжимал пальцами руль и был готов к любым вопросам. — Я думал, что охотников не существует. Почти никто никогда не упоминает их, — непонимающе сказал лидер оппозиции, когда они уже выезжали из Четвёртого дистрикта, в котором был расположен «Джинлинг». — И я сам слышал о них только раз. — Охотники были созданы после того, как гули вышли из-под контроля, — хмыкнул Юнги. — Я служил Пак Чимину, но меня не было с ним в тот момент, когда его похитили. — Нам нужно вернуться — в особняке остался мой друг, — вдруг встрепенулся Намджун, понимая, что с охотником у него есть шансы спасти Джина. — Не думаю, что это безопасно, — вздохнул Мин. — Он гуль, я в ответе за него, — дрожащим голосом добавил Намджун. Юнги нехотя кивнул. Как только они вернулись на опустевшую территорию особняка, в голову Намджуна закралась ужасная мысль, и он тут же выскочил из машины, закутался в одолженную Мином курточку. Он побежал по дорожке, проходя сквозь распахнутые входные двери, и боялся увидеть бездыханное тело. Ещё никогда в доме не было так тихо. Всё было перевёрнуто вверх дном, повсюду валялось разбитое стекло и разломанная мебель. Намджун ступал тихо и осторожно, пытаясь не порезаться. Он замер, когда услышал тихий болезненный стон и направился к его источнику, во все глаза таращась на лежащего на полу гостиной Сокджина, с груди которого торчала огромная труба, пробившая его насквозь. Он упал на колени. — Что… — Мне так больно, — еле зашевелил бледными губами гуль. — Я думал, что ты не вернёшься. — Я сейчас… — суетливо прошептал Намджун, оглядываясь по сторонам. — Гули ведь хорошо восстанавливаются, органы… Я сейчас вытащу, — пробормотал Ким, шаря руками по полу, заваленному всяким дорогим барахлом, что раньше украшало гостиную. — Если вытащишь — все мои внутренности вывалятся, словно конфеты из мешка Санты. — Что? — замер Намджун. — Я не могу регенерировать, пока это во мне, я просто буду страдать, — прошептал Джин, ловя руку Намджуна и поднося её к своим бледным из-за оттока крови губам. — Тогда я не могу вытащить её, — замотал головой человек, закусывая губы и рыдая, уже не стесняясь своих слёз. — Мы не будем, как Си и Шансай, пожалуйста, я не хочу знать слово «запрет» — я хочу жить с тобой, любить тебя, и чтобы ты щекотал меня этой своей гульей штукой. — Намджун, вытащи её. Не будь таким эгоистом. Ты завёл меня, как игрушку, вел себя подобающе — по-хозяйски, так что должен был понимать, что игрушки не вечны. — Нет! Не вытащу! — закричал он, ложась на грудь Джина. — Ты не понимаешь? Шансай не отправилась с Си на небеса! Люди убили дракона, а она покончила с собой, но я не хотел тебе говорить это. Я видел твои глаза, когда рассказывал историю о «Джинлинг», ты не можешь уйти вот так! — Я не смогу восстановиться, — словно заученную мантру повторил гуль. — Если вытащишь трубу, я не успею. — Сможешь! Мы придумаем что-то, — лихорадочно шептал человек, сжимая руку гуля. — Ты хороший человек, пожалуйста, оставайся таким всегда. Не пускай холод в своё сердце, молю тебя, — улыбнулся Сокджин. — Не говори так. Разве ты не почувствовал ничего в лаборатории? Не чувствовал, пока был со мной? Не смей врать ни мне, ни себе! — Прости, что не смог побыть с тобой ещё чуть-чуть. Мне понравилось быть с тобой, но я не узнал тебя в достаточной мере. Может, встретимся в следующей жизни, а тогда я уж точно не буду мутантом из пробирки. — Сокджин, — выдохнул Ким, роняя солёные слёзы на залитую кровью кожу. Джин осторожно взял руки Намджуна в свои, одобрительно кивая. Намджун обхватил толстую чугунную трубу для выхода из дыма камина и потянул за неё. Она тяжко заскользила по крови, потираясь о разломанные рёбра. — Я буду ждать тебя, — прошептал гуль. Намджун дёрнул трубу и отбросил её в сторону, падая на залитую багряной жидкостью грудь. Он закрыл застывшие глаза гуля и уцепился за его волосы, изо всех сил прижимая бездыханное тело к себе. — Ты ведь скажешь, что любишь меня? В следующей жизни, — завыл он, рыдая и трясясь от осознания того, что он помог ему уйти. Юнги слышал каждое слово, стоя возле входа и выкуривая уже третью сигарету подряд. И только в Десятом дистрикте Чон Хосок всё так же сидел перед пылающим огнём и держал в руке стакан с переливающимся виски, с которого не сделал ни глотка.***
— Куда ты тащишь меня? Чимин не понимал, зачем его разбудили в шесть утра. Он ехал в машине и таращился на разрушенные улицы и дома, боясь открыть рот. Удав выглядел особенно напряжённо. Когда они подъехали к огромному серому зданию с колючей проволокой на заборе, Пак опешил. — Это тюрьма Дистриктов? — спросил он, но его проигнорировали. Он заспано потирал глаза и тащился за Удавом. Когда они прошли мимо поста охраны и несколько длинных коридоров, то оказались в большой светлой комнате с белыми стенами, железным столом и двумя стульями. — Садись, — раздражённо бросил гуль, стянув с лица маску и расстегнув кожанку. Чимин тоже расстегнул свой пуховик и присел на стул, закидывая ногу на ногу. Спустя долгих пять минут ожидания, тяжёлые металлические двери распахнулись, а в них показалась знакомая до боли фигура. — Отец, — крикнул Чимин, подрываясь со стула. — Сидеть, — рыкнул Удав, одним словом заставив Чимина безвольно опуститься на своё место. Президент Пак Минхо утратил весь свой лоск за одну ужасную ночь. В ярком оранжевом костюме заключённого он выглядел старше своих лет, горбился и казался настолько уставшим, что Чимину было больно смотреть. Удав подошёл к Минхо, который стоял с наклонённой головой и с сожалением в глазах разглядывал своего сына. — Хосок-и, ты так похож на Сиджина, — начал президент, грустно улыбаясь. — Чимин в подростковом возрасте был похож на Моён, а теперь, с рыжими волосами, он её копия. — Лучше расскажи о том, как ты убил моих, — он взглянул на Чимина, — наших родителей. — Чимин-и, — прошептал Минхо, заставляя сына дёрнуться вперёд. — Я виноват в том, что они ехали по мокрой дороге в ту ночь… — Ты убил наших с Чимином родителей, — зарычал Удав, теряя терпение. — Если бы не ты — ничего не случилось. — Я не мог принять твоего отца, а твоя биологическая мать, сестра Юны, полюбила гуля, — сказал Минхо Чимину. Каждое слово давалось ему с трудом, но он продолжал говорить. — Они скрывали это до последнего. Это могло плохо отразиться на моей карьере, я тогда только делал первые шаги в парламенте и зарекомендовал себя перед высшими чинами. — Зачем ты убил их? — Удав дал Минхо хлёсткую пощёчину, а Чимин сидел, не в силах пошевелиться. Его мир разломили надвое, уничтожили всё, что он знал и во что верил. — Отец взял весь удар на себя, но мама так и не смогла выжить. — Это был несчастный случай, — твердил Минхо. — Мы с Сиджином поспорили насчёт школы, в которую тебя стоит отдавать, Хосок, потому что только у тебя проявился ген гуля. С Чимином всё было проще — он родился с физиологией человека. Мы тогда повздорили, и Сиджин забрал Моён и вас, и уехал прочь. Юна пыталась остановить их. Когда грузовик врезался в лобовое стекло, у них не было шансов. Мы искали тебя несколько дней по соседнему лесу, пытались найти тебя, Хосок-и. Маленький Чимин был тогда в реанимации, мы не знали, что нам делать. Твой отец был одним из самых сильных чистокровных гулей, но он был слишком вспыльчивым. — Не мой, а наш с Чимином, — прошипел Хосок. — Мы с Юной заботились о Чимине, словно о родном. — Не правда! Ты виновен во всём, — злобно отрезал Удав. — Я искал тебя, Хосок-и, всё время думал о тебе, — прошептал Минхо. — Когда об «Удаве» узнали все, я сразу понял, о каком Чоне идёт речь. Я пытался изо всех сил защитить тебя, шёл против оппозиции и Ким Намджуна, открывал лаборатории, чтобы помочь тебе стать нормальным и не позволял вмешиваться в Седьмой дистрикт. — Нормальным? — взорвался негодованием Хосок. — Разве можно сделать собаку кошкой? — Ты не можешь говорить сейчас всё это! — закричал Чимин, отойдя от шока. Он сполз из стула на пол и грохнулся на колени. — Это враньё или розыгрыш? — Чимин, Хосок — твой брат, а мы с Юной только пытались вырастить тебя достойным молодым человеком. — Скажи, что это неправда! Скажи, что это неправда. Скажи, что это неправда, — повторял, словно заезженная пластинка, Чимин, раскачиваясь на полу и безумно глядя на развернувшуюся перед ним сцену. — Скажи, что это неправда. — Ты виновен, — упрямо повторил Удав, — и я заберу у тебя это, — он положил ладонь на часто вздымающуюся грудь человека. Острые зубы рвали плоть быстро, вокруг брызгала кровь и трещали поломанные рёбра. Когда чужое, сжимающееся сердце оказалось на ладони Удава, бездыханное тело рухнуло вниз, а Чимин закричал, что есть мочи. Удав бросил сердце и схватился за собственное, не чувствуя ни капли облегчения. Вся ноша, висевшая на нём столько лет, не исчезла. Глухой удар заставил его обернуться. Он подбежал к потерявшему сознание Чимину и упал рядом с ним на колени, чувствуя впервые в жизни горячие слёзы на своих щеках. Никакого облегчения. Только всепоглощающая боль, что пронзила естество Чимина. Хосок чувствовал её так сильно… Может, она принадлежала ему?***
Хосок не помнил, сколько он просидел возле бездыханного тела Минхо, не помнил, когда именно велел отправить Чимина домой и как в комнате оказался Тэхён. Единственное, что он запомнил очень хорошо — тёплые объятья и обещание, что всё будет хорошо; как на его невнятное бормотание, что он убийца, Тэхён поцеловал его лоб и мягко усадил на пассажирское кресло своей старенькой машины. Удав упрямо отворачивался от окна и плакал, не стесняясь, не желая видеть последствия содеянного. Он думал, что как только убьёт Пак Минхо, ему станет легче, но груз на его сердце только увеличился, а перед глазами стояла беззлобная, ласковая улыбка мёртвого президента. Его руки были в крови. «Хосок-и, мы искали тебя», — слышал он сквозь шум двигателя. «Мы заботились о Чимине… Маленький Чимин был в реанимации». Хосок закрыл уши и закричал, заставляя Тэхёна испуганно остановиться на обочине и изо всех сил прижать содрогающееся тело к себе. Он впервые видел Удава таким разбитым. Впервые ему было так страшно за этого сильного, непоколебимого мужчину, которого он всегда знал только грозным и строгим, который никогда не показывал свои настоящие эмоции. Тэхёну позвонили охранники Удава, когда тот просидел в комнате встреч заключённых с родственниками больше двух часов. Тэ не знал, что ему делать и как реагировать на такое необычное поведение, поэтому просто попытался увезти Хосока подальше, домой. — Не надо, — бережно гладил он его волосы, прижимая к себе. Как только они оказались в небольшой квартирке Тэхёна в Седьмом дистрикте — он помог дойти Хосоку до ванной и стащить с себя заляпанные кровью вещи. Как только гуль предстал обнажённым — он больше не был тем самым Удавом — он был потерянным и обиженным на весь мир маленьким Чон Хосоком, прячущим свои заплаканные глаза крошечными ручками. Тэхён изо всех сил игнорировал собственные слёзы, он наполнил ванную горячей водой и усадил в неё Хосока. Принялся намыливать ниспадающие пряди волос, из которых смывалась бордовая краска и вымыл его запачканные кровью руки. Вся вода была багряной, а Хосок позволял мыть себя мягкой губкой, изредка всхлипывая и поджимая пальцы на ногах. Тэхён осторожно проводил ладонями по его спине, пытаясь унять всю дрожь и напряжение. Он ласково поцеловал каждый палец на его руках и помог выйти из ванной. Когда он укутал Хосока в мягкий халат, то отвёл его в свою спальню, укладывая его в свою постель. Он взбил подушку и укрыл Чона одеялом, а когда уже хотел уйти на кухню, Хосок схватил его за руку, с доверием глядя в медовые глаза. — Брат. Чимин — мой брат, — сорванным от криков голосом прошептал он. — Не важно, — грустно улыбнулся Тэхён, осторожно убирая свою руку из его ладони. — Почему? — Я сам для себя решил, что ничего хорошего из наших отношений не может получиться, — отворачиваясь, выдохнул он. — Я не знаю, как вести себя по-другому, — тихо ответил Удав, приподнимаясь на локтях. — Я боюсь быть зависимым от кого-либо. Боюсь, что, если я подпущу тебя ещё ближе — не переживу, если с тобой что-то случится. Боюсь, что не смогу сделать тебя достаточно счастливым, что ты будешь разочарован во мне, если узнаешь поближе. — Поэтому удобней просто использовать меня? — с упрёком в голосе и слезами в глазах спросил блондин. — Я больше не могу слушать это. Я привёз тебя сюда только потому, что не хотел пересекаться с Чимином в твоём доме и не хотел, чтобы тебя видели в таком состоянии в клубе, но если тебе уже лучше — ты можешь идти. — Ты ведь сможешь когда-либо простить меня? — с угасающей надеждой в голосе спросил Хосок, впервые в жизни чувствуя острую необходимость быть принятым кем-то. Не быть отвергнутым тем, кто так дорог. Тем, кого он только ранил и изводил, пытал и издевался, использовал в своих целях. — Знаю, я не заслужил. — Не думаю, что смогу. Я чувствовал себя игрушкой для удовлетворения твоих желаний слишком долго — теперь я свою свободу не отдам, — жёстко ответил Тэхён, поднимаясь с кровати и утирая глаза. — Я знаю, малыш. Тэхён испепелил его ненавидящим взглядом. Он направился на кухню, прикрывая за собой дверь спальни и прикусил запястье, чтобы не завыть. Включил электрический чайник и сел за стол, ложась на него и прикрывая лицо ладонями. Он тихонечко всхлипывал, шепча самому себе, что он молодец и что так следовало поступить давно. Ему стало жаль себя, перед глазами пронеслись первые моменты с Хосоком, которые напрочь разрушили его неокрепшую подростковую психику. Ни один ребёнок не должен быть жертвой насилия, никто не должен считать себя обязанным спать с насильником за возможность чувствовать себя защищённым от других опасностей. Тэхён столько лет был глуп, словно верная собачонка, и пощёчина, которую ему влепил перед Чимином Удав стала спусковым крючком, отправной точкой в новой части его жизни под громким слоганом «Люби себя». Ему так хотелось вернуть все свои слова обратно, побежать в спальню и упасть на колени перед тем, кого он всю свою взрослую жизнь оправдывал, и чьи жестокие действия принимал за должное. Но он царапал ногтями стол и обещал самому себе, что дальше будет лучше, не так больно. А мозг подкидывал картинки, на которых Хосок бережно целовал его и мягко обнимал, шепча разные забавные вещи, как всегда слушал его и принимал его советы во внимание, как был нежен. Он намеренно пытался вспомнить всё самое плохое и жестокое, но в голове было пусто. В его голове была только одна любовь. Любовь к тому, кого никогда никто не любил. Тэхён стиснул зубы, чтобы не завыть в голос и вздрогнул, когда на его плечо опустилась тяжёлая ладонь. Он тут же подорвался со стула и дёрнулся в сторону, падая на пол и ударяясь спиной о кухонный гарнитур. — Не надо! — закричал он, срываясь на громкие рыдания. — Пожалуйста, не трогай! Хосок опустился на колени перед подобравшим под себя ноги Тэхёном и опустил голову. Он прикусил губу и прикрыл глаза. Какой же тварью он был, что довёл солнечного мальчика, всегда скрывающего свои настоящие эмоции за квадратной улыбкой, до истерики? Хосок подполз к Тэхёну и сгрёб в охапку сопротивляющееся тело. Тэ зарядил ему пяткой по бедру, но замер, как только почувствовал на своих солёных губах чужие. Хосок прикрыл глаза и целомудренно прижался губами плотнее, слыша чужое гулко бьющееся сердце. Он отпустил шмыгающего носом Тэхёна, чьи глаза были размером с два огромных блюдца и встал на ноги. Он впервые в жизни поцеловал Ким Тэхёна. — Я знаю, что не заслуживаю и частички твоей любви. Знаю, что ты дарил мне её на протяжении стольких лет. Но ты должен знать, что всегда был дорог мне, и теперь, глядя в твои глаза, я могу сказать, что люблю тебя. Он впервые в жизни признал свои чувства к Ким Тэхёну. — Только так я могу отпустить тебя, — охрипшим голосом сказал он, а после развернулся и пошагал прочь, босыми ногами шлёпая по паркету. Тэхён прижал пальцы к горящим губам и пытался научиться заново дышать.