***
Полуразрушенный Президентский дворец, парламент, кабинет министров и казна дистриктов целиком и полностью перешли в руки вчерашнего прятавшегося и приторговывавшего наркотой гуля. Первым делом был созван совет министров, которые тряслись и боялись пошевелиться, но сидели за большим круглым столом и слушали о кончине президента и были обязаны принять новые законы нового Сеула, новой Республики Корея. Далее было подписано несколько указов о назначении выборов нового президента и перевыборах парламента. Удав никогда не был дураком, он бы не залез в это болото, не подготовившись. Он с самого начала решил особенно не разрушать всё, чтобы потом было легче отстроить, так что большинство жилых комплексов остались в прежнем виде. По его указу и финансированию из казны в то же утро было решено создать некое подобие центров ночлегов для людей, потерявших свои дома. Половина людей Ванджунга были отправлены назад, а половина осталась в Сеуле для патрулирования и для защиты самого Удава, который знал, что ему придётся несладко. Он назначил День памяти погибших и сделал первое декабря национальным траурным днём. Он планировал посадить во главе всего балагана человека, но управлять им, словно марионеткой, потому как так будет проще возобновить все разорванные в связи с военным положением торговые договоры и былую инфраструктуру. Он не хотел изолировать страну, как это сделали некоторые гули на Востоке со своими странами, перед этим бездумно захватив их. Поэтому он решил дать пресс-конференцию. Для внешнего мира и большой Тройки самых развитых и кичащихся своей демократичностью стран Корея должна остаться той, какой её на политической арене представил Пак Минхо. Но внутри всё должно быть по-другому: уже готовились талоны, по которым бы люди получали необходимые продукты, решались вопросы с коммунистической идеологией, перенятой от Северной Кореи, при которой правительство бы с лёгкостью отбирало у владельцев их бизнес и занималось монополизацией, убивающей конкуренцию. И самое главное — обозначить место новых полноценных членов общества — гулей. Чон Хосок запланировал сделать так много, так сильно поставить страну на колени, чтобы её уже никто никогда не смог с них поднять. Он помнил каждый миг, проведённый в кишащем крысами и опасностью Седьмом дистрикте, помнил своё жестокое детство, проведённое впроголодь, потому что ел только то, что доставалось от старших. Он спал, ел, жил, чувствуя себя обязанным одному гулю Джунхёну, который приютил его и регулярно избивал, искренне веря, что таким образом он учит его жизни. Маленький Хосок искренне не понимал, почему он не мог пойти учиться в нормальную школу. А однажды, проходя мимо витрины с телевизорами, голодный и замёрзший, он увидел на экранах обращение президента, поздравляющего народ с Новым годом, а за его спиной стоял Пак Минхо, которого вскоре после смерти Чон Сиджина и Чон Моён назначили главой Первого дистрикта. Хосок заявил Джунхёну, что это его дядя, что он должен его найти и попросить помощи. — Он ненавидит гулей. Ты ведь сам говорил мне, что твои родители погибли в автокатастрофе. Наверняка из-за него. Тебе никто не поверит, и даже на метр к нему не подпустят в этих жалких лохмотьях. Хосок вспомнил, как он убегал с места аварии, боясь, что за ним гонятся миллион адских псов и больше эту тему не поднимал. Хотя однажды, когда ему исполнилось шестнадцать, он, привыкший слоняться и заниматься ерундой, всё же осмелился приблизиться к администрации Первого района, но его только отогнали, словно навозную муху и велели такому отбросу больше не появляться около нормальных людей. Парень сжимал руки в кулаки и с трудом контролировал какуган, но в итоге его плечи опустились, а злоба поселилась в его сердце навечно. Именно тогда он начал много читать и в перерывах между работой вечно учился, чтобы добиться признания дяди. Но чем больше он узнавал, чем больше он вникал в тонкости окружающего мира — он понимал, что это не только люди плохие, потому что не любят и боятся гулей, но и все политики такие — жестокие, они вечно говорят, что нужно очистить мир от гнили. В итоге он оказался именно в Седьмом дистрикте и даже умудрился подмять под себя некоторые группы столичных гулей, а вскоре под его крыло перешли и остальные. Джунхён женился на женщине, которая отнеслась к Хосоку очень хорошо и держала лапшичную лавку в Девятом районе. В Пусане всеми деталями реорганизации власти занимался Ванджунг, накануне обезглавивший мэра города. Так что Удав был на правильном пути к своей цели. Прибыв в офис одного из национальных каналов, он тут же получил текст, а один из его помощников из клуба, невероятно умный китаец Мейдзо, с которым они разработали всю кампанию нового курса страны еще несколько лет назад под кайфом в небольшой каморке, вежливо поклонился и пожелал удачи. Чон сменил одежду, снял маску и позволил уложить свои волосы, но когда дело дошло до галстука, отшвырнул его прочь, не желая чувствовать на своей шее узел. Мельтешащий стилист не решился вопить о правилах хорошего тона и официоза, но в итоге просто стал ходить за Удавом, выразительно прося его взглядом. Чон переживал за то, что случилось в квартире Тэхёна. Ему нужно было срочно что-то решить и вернуть его, но он боялся спугнуть и так закрывшегося на все замки парня, поэтому решил пока не спешить и дождаться знаков, дающих зелёный свет. — На-на-начнём через д-десять минут, — объявил заикающийся от количества гулей в стенах съёмочного павильона режиссёр. Хосок уже смирился с тем, что надавил на Тэхёна слишком сильно, заставил его пережить потрясение. Он сделал заметку поехать к нему после записи и стоять под дверью, разглагольствуя о вине и покаянии. Но он почувствовал запах. Тот, который никогда ни с чем не спутает. Хосок обернулся и замер, увидев смущённого Тэхёна с красными щеками и бегающими глазками. Вот, чем его нужно было брать с самого начала — нежностью и словами о большой и чистой любви? Поцелуями? Удав прикусил губу, сдерживая себя от того, чтобы победно оскалиться. Надо же, мальчик так опрометчиво клюнул на заброшенную им удочку. Удаву нравился Тэ, он бы никогда не смог отрицать это, но он не мог сказать, что любил его. Просто ему нужен был этот мальчик, и теперь до него дошло, что его следовало не бить и запугивать, не насиловать и причинять боль, а изменить стратегию и брать лаской. Его глаза так и светились преданностью, и Удав мысленно отметил подарить Тэхёну охапку цветов. И ему не сложно, и Тэ приятно. А главное — прагматическая цель привязать к себе ещё больше, сломить эту новую стену, которую младший так старательно возвёл и тривиально назвал «свободой». Удав поманил его пальцем к себе и, прочистив горло, быстро оставил поцелуй на его щеке, подмечая ещё большее смущение. «Птенчик в клетке — замок закрыт», — мысленно обрадовался Чон, подзывая треклятого стилиста с его глупым галстуком. Он взял полоску ткани и вручил её Тэхёну. — Помнится, как-то раз ты уже завязывал мне галстук, — прошептал он так, чтобы никто больше не услышал. Тэхён взял его дрожащими пальцами и поднялся на носочки, чтобы перекинуть через шею. — Ты рассказывал, что тебя мама научила, — добавил Удав погодя. — Это была свадьба Джунхёна и Суён, — неуверенно, но с нотками недовольства прохрипел Тэхён, сосредотачивая всё своё внимание на ткани и пытаясь не глядеть вверх, чтобы не наткнуться на пристальный изучающий взгляд. — Единственный человек… — К которому ты меня ревновал? — перебил его Хосок. — Это была свадьба гуля, который мне помог стать тем, кто я есть. И я не виноват, что тебе никогда не нравилась его невеста. — Один тот факт, что хён решился узаконить отношения, да ещё и с человеком, — поморщился Тэхён, — уже не может не удивлять. — Может, раздражать? — со смешками в голосе переспросил Чон. — Господин, Вы готовы? — вмешался в разговор один из помощников режиссёра. — Будь рядом, — прошептал напоследок Удав, кивая и уходя в свет прожекторов с искусственным светом. Бордовые волосы были зачесаны назад, и Тэ сглотнул вязкую слюну, всматриваясь в такие родные черты лица. Вместе они прошли через столько всего. Как он мог и думать о том, чтобы отказаться от всего? Как мог усомниться в том, что любит Хосока любым? Он ведь обещал, что запомнит это, что будет принимать и хорошее, и плохое. Как он мог отказаться от самого лучшего, что только было в его никчёмной жизни? Хосок спас его от смерти, всегда так переживает за его питание и даже простил Чонгуку его оплошность насчёт Чимина. Тэхён улыбнулся стоящему за трибуной мужчине, которого любил больше своей жизни, и почувствовал, как последние силы бороться ушли. Он сдался. Сдался, принимая свою беспечность и глупость, позволяя вновь затянуть на своей шее ошейник и прицепить к нему поводок. Вот так стоя и слушая твёрдый и сильный голос, обещающий людям и гулям мирное существование вживую, он был готов самолично вручить поводок в руки Удава. Он даже не слушал глупые, придуманные другими людьми речи о предстоящем перемирии и стабильности — просто наслаждался баритоном и вслушивался в каждый звук, вспоминая рыки и стоны в постели, от чего его кожа покрылась мурашками, а к концу речи он был вынужден одёрнуть куртку, чтобы скрыть видимое возбуждение. Как только Хосок закончил, он ещё раз улыбнулся на камеру и перевёл взгляд на Тэхёна. Он расстегнул пиджак и направился к нему, беря со стола свой бумажник, телефон и ключи от машины, тут же схватил светловолосого гуля за руку и решил, что цветы подождут. Тэхён поплыл от властного взгляда, которым одарил его Хосок, заметив желание в его глазах и прикусил губу, когда тот схватил его за руку, понимая, что на этом моменте кончился. Совсем. Нет больше Чон Тэхёна. Есть только нечто, целиком и полностью принадлежащее Чон Хосоку. В машине они не проронили ни слова. Хосок не хотел портить всё пренебрежительным отношением, поэтому собирался совершить очередной опрометчивый шаг и привезти его в свой дом. Тэхён же молча дрожал, цепляясь за ручку на дверке и пытаясь не растечься лужицей. Он вдыхал сильный аромат Хосока и кусал и без того искусанные губы. Когда машина плавно заехала на территорию и притормозила у входа в дом, Удав тут же выскочил из неё и помог Тэхёну, ведя его прямиком через зал к себе в спальню. — Знакомый потолок, — не удержавшись, иронично подметил Тэ, наблюдая за диким взглядом Удава, скользящим по его обтянутым неизменными кожаными штанами ногам. Младший стянул с себя кожаную курточку и скинул её на пол. — Сейчас я поцелую тебя, — прохрипел Хосок, подходя ближе и притягивая светловолосого к себе за талию. Он на пробу провёл языком по его пухлым губам и обомлел, чувствуя сильную хватку пальчиков Тэ на своих плечах. Если бы он только знал, как вкусно целовать Тэхёна, ни за что не медлил бы столько лет. Он осторожно проникал языком в его рот, исследовал и мягко прикусывал губы, оттягивая их и наслаждаясь едва слышными вздохами и стонами. Он подхватил Тэхёна под ягодицы и прижал его к стене напротив, не прекращая глубокий и мокрый поцелуй, отбирающий весь воздух. — Прости меня, — выдохнул он, оторвавшись от сладких губ. Подхватил младшего удобнее и уткнулся в его шею, мягко целуя смуглую кожу. — Я не должен был так вести себя при Чимине, не должен был выносить свою злость на общее обозрение, но я был так глуп, — печально вздохнул он, с удовольствием подмечая готовность Тэхёна всё забыть и простить. — Я знаю, — выдохнул младший, целиком и полностью проглатывая наживку и отрезая все пути к отступлению. — Я знаю, что ты был зол, я и сам виноват, — прошептал он, ободряюще улыбнувшись и вцепившись пальцами в бордовые волосы. — Ты не хотел причинять мне боль, не хотел унизить, — прошептал, тычась носом в чужую макушку в поисках тепла и поддержки. Хосок оставил ещё один поцелуй на шее и поднял глаза вверх, сверкая красными зрачками. — Я хочу услышать это ещё раз, — смущённо пролепетал Тэхён, отводя взгляд. Удав хохотнул, перенёс его на руках к кровати и опустил на мягкие одеяла, нависая сверху и придавливая собственным весом. Взгляд младшего тут же помутнел, он обхватил Хосока ногами за торс сильнее и прижался изо всех сил, облизывая и без того призывно влажные губы. — Я люблю тебя, — серьёзно сказал старший, опираясь на локти, чтобы ненароком не придавить Тэ и не сделать ему больно. — Хочешь слышать это каждый день? Тэхён неуверенно кивнул и прижал ладони к заалевшим щекам. — Тогда ты будешь слушаться меня? Будешь послушным мальчиком, Тэхён? Мы можем оставить прошлое позади? — скороговоркой пролепетал старший, пытливо заглядывая в чужие глаза. — Что мне сделать, чтобы быть послушным мальчиком? Что сделать, чтобы ты говорил мне, что любишь? — с искрящейся надеждой в голосе спросил светловолосый. Хосок победно улыбнулся и оставил мягкий поцелуй на щеке младшего, а потом провёл губами влажную дорожку прямиком к уху. — Опустись на колени, — медленно, по слогу, прошептал прямо в покрывшуюся мурашками часть шеи ниже мочки. После небольшой паузы он поднялся вверх, оценивая реакцию на свои слова. В глазах Тэхёна отобразилось недоумение, он дёрнулся, пытаясь вырваться из чужой хватки, но вдруг резко замер, прикрыв глаза. На его лице отобразилось миллион эмоций. Он смиренно кивнул. Выбрался из-под старшего и встал с кровати. Он резко упал на колени рядом с кроватью, ударяясь о жёсткий пол, и опустил глаза вниз, чувствуя руку Хосока в своих волосах. — Хороший мальчик, — прошептал Удав, с лёгким сожалением глядя на такую глупую покорность.***
Сначала было отрицание, заставляющее не веря мотать головой и крушить всё вокруг. Чимин заперся в своей спальне и сорвал с карниза голубые шторы, остервенело разрывая их на тряпьё. Он бросил игрушечную деревянную лошадку об стену так, что та разлетелась на множество деталей, а следом за ней полетела ваза с фруктами и несколько фарфоровых мышей, мирно покоящихся на открытых полках шкафа. От его гнева не убереглись несколько детских игрушек, полетевших с окна, а напоследок он бросил в подвешенное на стене зеркало стул, отчего-то разлетелось на осколки. Он не внимал на шум и гам, доносящийся с той стороны двери, — только ломал и крушил всё подряд, громко и некрасиво рыдая и вытирая нос рукавом тёплого свитера. Когда его силы иссякли, он зарылся носом в пуховую подушку и принялся кричать, не сдерживая себя. Видимо, Удав приказал не трогать его, так как к нему никто не стал вламываться и успокаивать. Несколько раз его просили открыть дверь, чтобы взять еду, но он проигнорировал, чувствуя тошноту и видя чужие руки, вырывающие сердце его отца. Человека, которого он считал отцом больше двадцати лет. Которому доверял и знал, что всегда может обратиться за советом. Когда он закрывал глаза, перед ним был Минхо, а на его лице красовалось глупое, теперь уже никому не нужное сожаление. Чимин не мог винить его в случившемся, был благодарен, что он его вырастил, но не мог простить за ложь и то, что остался в дураках. Всю ночь он смотрел в потолок и тяжело дышал. Под утро слёзы закончились. А потом — день сурка. То самое: разбил несколько оставленных за дверью тарелок вместе с подносом, бросил пузырёк с духами в зеркало в ванной, потому как не хотел смотреть на опухшего себя в отражении и попытался обвязать вокруг шеи шланг от душа, где-то на периферии понимая, что ведёт себя неразумно. В конце концов только порезал ноги о стекло. Но у него не было больше сил. Теперь до него дошли все те намёки Хосока, все эти «рыжий, потому что мама была рыжей», «маме бы не понравилось, если бы я держал тебя, как пленника». Он хотел раскрошить свою глупую голову о кафель, уже наконец освободиться от оков, сжимающих его грудь, но единственное, что ему оставалось, — только скулить, словно сбитая машиной собака, и пытаться зализать свои раны. К вечеру в его окно постучали. Чимин вынырнул из огромного пухового одеяла, в котором провёл неподвижно несколько часов и вздрогнул. Пока он был в ванной, комнату и поломанные игрушки убрали, но вот раны на ступнях он не позволил обработать. Пак пошагал к источнику звука и открыл окно настежь, пуская в комнату холодный воздух и Чонгука. Он апатично оглянул гуля и отступил назад. Чонгук одним резким движением сбил Чимина с ног, заваливаясь на пол. Он тут же стал лихорадочно нюхать шею, не понимая, откуда идёт окутывающая всё тело дымка запаха надрезанной плоти и выпустил острые зубы, не контролируя кагуне. Он прислушался к гулкому биению сердца человека, тяжёлому дыханию и провёл языком по вене на полной шее, но, к удивлению, не почувствовал сопротивления. Только дрожь. Он усилием всей имеющейся воли отпрянул от Чимина и сел на пол, положив голову на сложенные на коленях руки. Чимин так и остался лежать с закрытыми глазами. — Мне незачем больше останавливать тебя. Ты ошибся. Тогда в твоей квартире я хотел жить, — бесстрастно, шевеля пересохшими губами, прошептал человек. — Теперь я хочу преклонить колени пред твоим божеством. Ну же, помоги мне с ним встретиться, — иронично усмехнулся он, открывая глаза и поднимаясь с пола. — Я хочу верить в религию Смерти. Он перелез на колени к Чонгуку и склонил голову набок, давая доступ к шее. Чон завороженно обнял заметно похудевшее тельце за талию и уставился на бледное лицо человека с большими грустными глазами. Он напрягся, чтобы склеры фривольно не почернели, и прижался губами к мягкой коже, оставляя на ней невесомый поцелуй. — Ну же, Чонгук, на шее такая тонкая кожа, — ласково прошептал Чимин зазывающим голоском. — Ты ведь так хотел этого и теперь в этом нет ничего плохого. Можешь хоть раз проявить сострадание и избавить меня от мучений? Можешь заставить забыть лицо умирающего отца? У меня нет смелости самому убить себя, я и сам не понял, как порезал руку в твоей квартире. Но точно не хотел умирать. — Не надо, — только и смог выдавить из себя Чонгук, лихорадочно покрывая чужую шею поцелуями. — Я хочу жить, а если я… — Удав убьёт тебя, — закончил за него Чимин, откидывая голову назад и прикрывая глаза. Он был целиком и полностью в руках гуля, но почему-то больше не дрожал и ему было странно тепло. От Чонгука опять воняло аэрозолем от тараканов, но это не мешало и не раздражало. — Заставь меня забыть, — не сдаваясь, прошептал человек, испуская едва слышный стон, когда зубы гуля сомкнулись на его коже и натянули её. Но вместо того, чтобы прокусить, Чон втянул её губами и оставил едва видимое красное пятнышко. — Мне нравится, — низким голосом сказал он, разглядывая свою работу. — Хочешь забыть? Я могу помочь, — ухмыльнулся он, губами находя чужие, пухлые и солёные от бесконечных потоков слёз. Он легко чмокнул их и отстранился. — Но прежде вопрос: что случилось? Кто убил твоего отца? Сегодня была трансляция с Удавом, и он говорил о трагической гибели президента и новых законах для мирного сосуществования гулей и людей, — непонимающе сказал он. — Удав впервые показал своё лицо миру, но представился «гражданином Республики Корея» — я так угорал с его официоза. Губы старшего задрожали, и он упёрся ладошками в грудь гуля, отталкивая его от себя. Чон позволил ему слезть с своих колен и с жалостью уставился на поджавшего под себя ноги Пака. А после встал и закрыл окно, с которого дуло морозным ветром. Чимин прикрыл глаза, вновь переживая вчерашнее утро и собираясь со скачущими мыслями. Он ударил ладонью по деревянному полу и сделал то, на что бы не осмелился ранее — открылся чужому. Одиночество и безысходность давили на его хрупкие плечи, и он подсознательно искал опору, того, на кого можно положиться, кому можно рассказать всё и разделить своё бремя. Теперь Чонгук стал его маяком в тёмной ночи, к которому потерявшийся человек тянулся и грёб изо всех сил, надеясь на спасение. — Удав убил того, кто воспитал меня. Он убил президента Пак Минхо, — опуская глаза, с прыгающей интонацией сказал Чимин. — Ты знал, что он — мой брат? — испытующе взглянул на Чонгука Чимин. — Знал? — Кто? Президент? — нахмурился Чон, ничего не понимая. — Удав, — прошипел Пак, закатывая глаза. — Что? — возмутился Чонгук, округлив глаза. — Ты это сейчас шутишь или совсем крышей тронулся? — фыркнул гуль, хмурясь. — Наша с ним мама была сестрой жены президента, и после аварии, в которой погибли наши родители, Хосок пропал, а меня взял к себе президент, — уже спокойнее сказал Чимин, внутри которого бушевал целый океан непонимания и сомнения в каждом слове, произнесённом Удавом в то утро. Он до сих пор считал Юну матерью и не мог поверить, что другая женщина по имени Моён дала ему жизнь. — Хосок, — задумчиво хмыкнул Чонгук. — Ты ведь так называл Удава тогда в холле — это его настоящее имя? Чимин утвердительно кивнул, и тут его осенило. Что если маяк действительно сможет вывести из кромешной тьмы? — Распыли на меня аэрозоль и выведи отсюда, — скороговоркой выпалил он, и его глаза загорелись, а Чонгук тут же отрицательно помотал головой, округлив свои и без того большие глаза. — Не глупи, — строго ответил гуль. — Ты должен мне, — фыркнул Чимин. — Я спал на мокром футоне и чуть не сдох от лихорадки. Ты должен мне как минимум жизнь. Чимин цеплялся за каждую возможность выбраться и, глядя на пышущее жизнью лицо гуля, почувствовал прилив сил бороться дальше. — Могу притащить тебе котёнка, чтобы скучно не было, — предложил Чонгук, шкодливо улыбаясь. — Ты ведь понимаешь, что если Удав нас поймает, то меня подвесят за ребро и выколют глаза, а тебя он запрёт на все замки. — Плевать, он не сможет сделать больно твоему брату, поэтому не тронет тебя, — отбил Чимин, вовсю загоревшись идеей и пододвинувшись поближе. Нос к носу. — Ты не знаешь его, — горько вздохнул Чон. — Это он с тобой контролирует себя, но Тэхён-хён — дело другое. Удав — жестокий и беспринципный, а мой брат — глупая игрушка в его руках. Ему плевать на чувства хёна, однажды он даже запер его в кладовке и морил голодом два месяца, чтобы сломить все принципы и моральные устои. Он выпустил голодного и озверелого хёна к живому человеку, но его эксперимент провалился — Тэхён и пальцем не тронул трясущегося паренька, только умолял принести ему падаль, и тогда Удав впервые серьёзно избил его. Ему тогда было приблизительно восемнадцать, и он даже не отбивался — просто принимал удары и плевался кровью. С того времени я ненавижу крашенную бордовую мразь. — Почему он и дальше с ним? — тихо спросил Чимин, обняв размякшего Чонгука за плечи. — Это так чудовищно. — Сначала он терпел это ради меня — я был совсем юн, когда зачистка убила нашу мать. Удав спас нас тогда, тут и чувство благодарности сыграло огромную роль. И я не заметил, когда всё пошло по наклонной, а хён уже сам стал ходить в спальню Удава, ожидая, когда его позовут с блеском в глазах. Думаю, ему нравилось ощущать себя под защитой сильнейшего. — И быть избитым им же? — фыркнул Пак. — Это болезнь. Тэхён просто не может без него, но и Удав не долго протянет, если лишится своей игрушки. У меня был план накопить денег и увезти хёна далеко-далеко, но все они с треском провалились, когда я видел, с какой любовью он улыбается монстру, — поникшим голосом рассказал Чонгук, утыкаясь лбом в плечо Чимина. — Помоги мне сбежать, пожалуйста, — всё не унимался Пак. — Если он поймает нас, то я обещаю, что ты не пострадаешь. Он не тронет тебя, — твёрдо заявил человек, вызывая улыбку на лице темноволосого. — Теперь и Удав, и Тэхён в доме. Мы можем полезть на рожон завтра, — мягко предложил он, опрокидывая хотевшего было начать возмущаться Чимина на пол, подставляя руку по его затылок. — Не лучше ли попробовать сейчас, пока они… — Тш-ш, — приложил палец к его губам Чон. — Я ведь помог тебе немного отвлечься? — улыбнулся он. — Теперь я хочу вознаграждение за свои старания. Он прижался губами к чужим, мягко поглаживая языком уголок рта. Чимин немного помедлил, взвешивая все «за» и «против», и приоткрыл рот, пропуская горячий язык внутрь и не чувствуя ни капли отвращения или чувства неправильности. У него были отношения как и с девушками, так и с парнями. Но отношения эти включали в себя секс и деньги, потому что богатому сыну президента не пристало быть замеченным с кем-то ниже его социального статуса. Поэтому было проще снимать эскорт и дорогих проституток и расходиться после удачного вечера, словно в море корабли. — Расслабься, это всего лишь поцелуй, — прошептал гуль, немного отстранившись. Чимин сам подался вперёд и удобно расположился на полу, раздвигая ноги шире. Он прижался к вкусным нежным губам и углубил поцелуй, слыша тихое рычание гуля. Чонгук вжался бёдрами между раздвинутых ног податливого парня, одной рукой упирался о пол, чтобы не заваливаться на человека, а второй провёл по его ноге от колена к ягодицам. Он озверело впился в его губы и принялся покусывать их и засасывать поочерёдно, то нижнюю, то верхнюю. Он несколько раз напористо толкнулся бёдрами, потираясь своим возбуждением о внутреннюю сторону бедра человека, и сжал руки в кулаки, чтобы не порвать грёбаную одежду к чертям. Его разум затмил запах, дыхание и вообще весь Чимин, он расфокусировано смотрел на постанывающего человека и сходил с ума, понимая, что такого не планировал. Он еле заставил себя оторваться от розоватых губ и уткнулся губами в шею. — Ты кажешься хорошим… Человеком, — прошептал Чимин, пытаясь восстановить сбившееся дыхание и облизывая губы. — Не думаю, что хорошие люди думают только о том, как бы тебя отодрать, — глухо ответил Чонгук, потираясь членом о чужую ногу. — Ты — хороший, — повторил Пак, легко отталкивая его от себя. Чимину был нужен плот в виде этого гуля, и он изо всех сил пытался оправдать его прошлые действия и очистить его имя пред своим здравым смыслом. Чонгук резво вскочил на ноги и неловко поправил выпирающий стояк. Он подал Чимину руку и повёл его к кровати, но заметил, что тот слегка прихрамывал. Как только Пак сел, он тут же поднял его ноги, внимательно осмотрел порезы на одной ступне и закатил глаза. — Нужно обработать, — покачал головой. — Попроси кого-нибудь из людей Удава принести тебе антисептик и обработай себе раны. — Нет, — твёрдо возразил Чимин, — хочу умереть от заражения крови. Если ты не поможешь мне сбежать — я точно откинусь. — Хорошо, — улыбнулся Чонгук, у которого в сердце расцвели цветы, а в животе порхали бабочки. — Что «хорошо»? — фыркнул Пак. — Я заберу тебя отсюда, — пообещал гуль, пальцами зачёсывая ниспадающие волосы Чимина назад. — Я выведаю у Тэхёна график Удава и украду тебя, словно принцессу из башни, охраняемой злыми драконами. Пак возмущённо шлёпнул хихикающего гуля по спине, но улыбнулся, впервые за долгое время чувствуя себя чуточку уверенней. — Ты будешь ждать меня, принцесса? — театрально спросил Чонгук, вставая с кровати и делая подобие реверанса. Он оставил последний поцелуй на скуле человека и подошёл к окну, отворяя его и прыгая в ночь. Чимин закрыл за ним окно и прижал ладонь к бешено колотящемуся сердцу. Всё-таки Чонгук не зря понравился ему в саду дворца. Что-то в нём есть.