***
Тэхён сидел, пил кофе и с удовольствием разглядывал слегка великоватое ему колечко на безымянном пальце. Оно было тоненьким, оплетённым красивыми миниатюрными цветками и листьями. На веранде было прохладно, но он не спешил заходить внутрь, любуясь предновогодними развешанными прислугой гирляндами и наслаждаясь свежим воздухом. Он живо подскочил, когда в доме раздался шум, и отвлёкся от вида сада. Вбежал в просторный холл и стал, как вкопанный, смотря на наматывающего круги по плитке Хосока. Его ботинки были грязные, он оставлял следы, но Тэхёна насторожило не это, а напряжённость, будто тяжким грузом ощутимо повисшая в здании. Он подошёл ближе. Хосок, заметив блондина, тут же остановился, после чего спешно рванул к нему, притягивая в свои объятия и зарываясь носом в пахнущие дорогим цветочным шампунем волосы. Тэхён замер, не понимая, чем заслужил такой поток нежности, отстранился и прикусил губу, глядя на капельки слёз, стекающие по щекам. Он насторожился ещё больше и, не говоря ни слова, обнял Чона, поглаживая его по макушке. Хосок вцепился в его пуховик пальцами и громко всхлипнул, не пряча более свои настоящие эмоции за непробиваемой каменной стеной. — Я убил всех, кого ненавидел с самого детства, — прохрипел он, шмыгая носом. — Я избавился от неё. Он отодвинулся от Тэхёна и ухватился за собственные виски, срываясь на громкие уродливые рыдания, что эхом отражались от стен. Его трясло, перед глазами стояло вырванное сердце. Перед глазами вырисовывались трупы. Как же он хотел оказаться на месте Чимина. Как же он хотел быть с ними. Только чувствуя кровь Минхо и его жены на своих руках, он наконец осознал, что просто хотел семью, а не смерть бывшего президента и его супруги. Только видя перед собой Тэхёна, он понял, чего ему не хватало — тепла, поддержки, маминых объятий. Он проецировал на Тэ ненависть к своей матери, поэтому пытался сделать ему больнее, урвать как можно больше тепла, а потом размазать по стенке, наказывая за грехи Чон Моён и Чон Сиджина. За то, что они бросили его. За то, что не выжили в автокатастрофе. Особняк в Десятом дистрикте был их домом, до того, как судьба отобрала у двух мальчиков родителей, заставила пройти через многое и изуродовала жизни. Хосок прижался к Тэхёну, рыдая прямо посреди холла. — Я люблю тебя, Тэхён, — прохрипел он, держась за последнюю соломинку, не позволяющую ему сойти с ума. — Я люблю тебя. Тэхён растерянно сглотнул и осел на пол, крепко обнимая обессиленного гуля. — Они смогли вывести Чонгука и Чимина из тюрьмы, — немного успокоившись, охрипшим голосом сказал Хосок, прижимаясь к младшему покрепче. — Кто «они»? — осторожно поинтересовался блондин. — Ким Намджун. — Что? — не веря только сказанным словам, воскликнул Тэхён. — Чонгука должен был вывести один из твоих людей, что значит… — Тэхён, — встряхнул его Чон. — Ты о чём? — Намджун должен был забрать только Чимина, — растерянно сказал Тэ, глядя вдаль. — Что? Это был ты? — качая головой, шокировано спросил Удав. — Ты отдал моего брата за возможность вывести своего? В его голосе не слышалось злости — он был просто обескуражен. Он и подумать не мог, что Тэхён… Уже второй раз за день он так сильно обжёгся, ошибся в своих убеждениях, ошибся в людях. Он оставил замершего, глядящего в никуда блондина, и еле держась на ногах, побрёл в свой кабинет, чувствуя боль. Убийца. Убийца. Убийца. Он выудил из кармана телефон и грохнулся прямо на пол, набирая номер. Ответили спустя несколько длинных гудков. — Слушаю. — Я согласен. Дай мне максимальное количество гулей, а я отдам тебе Тэхёна и Южный регион.***
— Это правда? — сразу с порога начал Юнги, влетая в кабинет Намджуна. Тот отложил документы в сторону и снял очки, массируя глаза. Юнги упёрся ладошками о письменный стол и вопросительно поднял бровь. — Ты бы наделал глупости и погнался за Чоном, — спокойно ответил Ким. — Поэтому ты меня отправил на разведку в Пусан? Сбагрил и радуешься? — зарычал Мин, во всей красе показывая свой взрывной характер, который в первое время всегда скрывал от Намджуна. — Юнги, — выдохнул Намджун, вставая из-за стола. Он обошёл его и положил руки на плечи Мина, медленно скользя ими к талии и обнимая злобно вздыхающего мужчину. — Я беспокоился, знал, что ты захочешь прикончить Удава, поэтому и не мог взять тебя в отряд. — А сам, значит, пошёл? Намджун и сам не понял, когда началась эта преступающая грани связь. Не то, чтобы между ними было нечто серьёзнее объятий — Намджун всё ещё хранил верность Сокджину. Ему просто было комфортно с Юнги, который являлся полной противоположностью гуля и не задавал лишних вопросов. Они часто обговаривали сложившуюся ситуацию, Мин часто выдвигал стоящие идеи, и Намджун ценил его общество, иногда позволяя себе обнять тонкую талию или задержать взгляд дольше положенного. — Юнги, он убил Пак Юну. Мин медленно обернулся к Намджуну лицом и застыл, глядя на сожаление на лице Кима. Он пригладил выбившийся из идеальной причёски русый локон и прислонился к его груди, вслушиваясь в спокойное и умиротворённое биение сердца. — Как Чимин? — тихо спросил Юнги. — Его организм истощён длительной голодовкой, а в крови были обнаружены психотропные вещества. — Наркота? — фыркнул Мин. — Тяжёлая, — кивнул Намджун, разжимая объятья. — Что в Пусане? — Всё, что можно назвать оппозицией, было уничтожено неким наркоторговцем, который поставлял в столицу гулей перед восстанием и переворотом. Его зовут Ванджунг, но вся информация о нём строго засекречена. Я чуть не спалился, рыская по гульим райончикам. Намджун расстроенно нахмурился. — Я недавно связывался с бывшим заступником казнённого мэра, но он боится шевелиться и дышать громче дозволенного. Не знаю, есть ли шанс спасти Пусан. Ким обошёл стол и сел за него, роясь в своих записях. Найдя нужный документ с копией ведомостей о владельце большинства портов в Пусане, он откинулся на спинку кресла, сжимая в руке стакан с водой. В последние дни он отказался от виски, желая сохранить трезвую голову и избавиться от подкрадывающейся алкогольной зависимости. Его терзали смутные сомнения и переживания за здоровье Чимина и того гуля, которого Пак настоял забрать с собой. Восстановлением гуля самолично занялся доктор Чан, а вот к Чимину было подключено множество аппаратов и трубок. Намджун согласился на переливание потерявшему огромное количество крови Чимину, и чудо, что их группы и резусы были совместимы, избавляя оппозицию от ещё одной проблемы. Правда, пока что не стоило распространяться о случившемся. Когда гуль очнулся, на удивление Намджуна, он даже не испугался незнакомых людей и не стал заботиться о своей шкуре и просить отпустить его. Первым его вопросом было «где Чимин?». Намджун, всё ещё слишком болезненно переживавший потерю Сокджина, тут же велел провести гуля в палату к Паку. Тот как раз отходил от операции, во время которой доктор Чан извлёк пулю, повредившую мягкие ткани, но не затронувшую кости. Чонгук, увидев бледного и исхудавшего Чимина, тут же ухватился за его руку и забрался на койку, ложась у его ног, словно самый верный пёс. Как же сильно и отчаянно он нуждался в этом человеке. Впервые в жизни Чонгук испытывал настоящую благодарность. Он явно ощущал, как нежность затапливала все его остальные чувства, заставляя часами сидеть возле Пака, которого посадили на жидкое питание. Чон слышал пиканье аппаратов и не отходил от парня ни на шаг, боясь оставлять его одного. Чонгук чувствовал с каждой новой минутой всё отчётливее, как страх подступает к его горлу, больно сжимая исхудавшую шею. Всё время, что гуль сидел с Чимином, тот не открывал своих глаз, что пугало всё больше и больше, а в голове из-за этого вырисовывались пугающие неприятные картинки. Сознание вовсю трубило о том, что на месте Пака сейчас должен был быть он, мерзко проговаривая Чону, что по его вине Чимин лежит на этой кушетке в сопровождении множества поддерживающих его аппаратов. Внезапно за чужую жизнь стало куда страшнее, чем за свою собственную.***
Когда Чимин очнулся, первым, что он увидел, была чужая большая рука, собственнически расположившаяся на его груди. За несколько дней доктор уже смирился с тем, что Чонгук не хотел уходить из палаты Чимина, упрямо стоя на своём. Он только молчал и внимательно следил за всеми манипуляциями с капельницами, поэтому доктор Чан разрешил ему спать и проводить время с Паком. Чимин оглядел белый потолок и копну чёрных волос, обладатель которой разместил свою голову около его бока и, кажется, мирно спал. Пак размял пальцы и осторожно коснулся густых волос, слыша глухое ворчание. — Бусинка, — донёсся до его ушей сонный голос. — Чонгук, — охрипшим ото длительного сна голосом позвал Пак. Чон моментально дёрнулся и поднял голову, смотря в чужие глаза. После секундного замешательства он набросился на Чимина, оставляя на его щеках и шее хаотичные поцелуи, трепетно обнимая его и пытаясь не сломать хрупкие кости. В его глазах отражалась искренняя радость и преданность, а сам он выглядел, казалось, самым счастливым гулем в мире. На нём не было ни единой царапины — тело быстро восстановилось. — Я так испугался, — прошептал Чонгук, оставляя лёгкие поцелуи на полных сухих губах. Чимин обхватил его шею руками и прижался изо всех сил, зажмуриваясь и надеясь, что это не сон, а тот кошмар и вправду закончился. Перед глазами всё ещё стояла картина размозженного черепа матери, а в горле клокотала истерика, которую парень едва сдерживал. Он отстранился от Чонгука и потянулся за стоящим на тумбе стаканом с водой, но мышцы на его ноге резко заныли, и он откинулся на подушки, хватаясь за участок выше колена. Чонгук подал ему воду и осторожно прикоснулся к чиминовым пальцам, успокаивающе сжимая их. — Мне больно, — вдруг всхлипнул Пак, закусывая губу и обнимая себя за плечи. Чонгук резко встрепенулся и тут же хотел позвать врача, когда Чимин схватил его за руку и прижал ее к скрытой тканью груди, ощутимо надавливая. — Вот тут больно. Чон, испуг на лице которого сменился на жалость, обнял парня и понимающе закивал, прижимаясь к его груди и утыкаясь носом в шею. — Что я могу сделать для тебя? — жалостливо, не надеясь на то, что ему разрешат помочь, спросил Чонгук. — Просто побудь немного со мной, — вымученно выдохнул Пак. — И помоги мне подняться. Меня смущают утки и все эти трубки, хочу в ванную. Чонгук хотел было возразить и позвать доктора, чтобы тот сказал, можно ли вообще Чимину двигаться, но влажные янтарные глаза заставили его смиловаться и забыть обо всех опасениях. Он ведь пообещал самому себе, что Чимину больше не будет грустно и больно, пообещал, что будет его беречь и подпитывать его веру в любовь своими действиями. Он помог Паку встать и прикусил губу, когда тот резко выдернул внутривенный катетер и бросил его на больничную койку. Он одёрнул больничную рубаху и взвизгнул, когда Чон подхватил его на руки. — Ты такой лёгкий, — укоризненно прокомментировал он вес исхудавшего Пака. — Это ты можешь контейнеры в доках таскать и не чувствовать их вес, — буркнул Чимин, закатывая глаза. — Ну, конечно, — снисходительно улыбнулся Чонгук, таща свою ношу к небольшой ванной комнате, присоединённой к палате. Он поставил Чимина на ноги, и тот болезненно поморщился, тут же поднимая одну ногу и пытаясь скрыть свою боль. — Можно мне побыть одному? — неуверенно спросил Чимин, опираясь о дверной косяк. Чонгук с тяжёлым грузом на сердце кивнул и закрыл за Паком дверь, умоляя себя успокоиться, не стоять щенком возле двери и не скулить. Он прислонился к ней спиной и вдохнул тонкий человеческий запах, хорошо замаскированный в вакханалии больничной вони. Ему было странно и непонятно, почему, когда Чимин выстрелил себе в ногу, Чонгук вдыхал запах плоти и не было больше желания распотрошить человека. Единственное, чего он хотел — взять его боль себе. Вдруг из коридора послышался свист, а следом за ним в палате очутился доктор, добродушно улыбаясь и вопросительно поднимая брови, глядя на пустую постель. — Он в ванной, — коротко сообщил Чонгук. — Он не пытался закатить истерику? — спросил доктор, присаживаясь на стоящий в углу стул. — Нет, — тихо ответил Чонгук. — Он был поразительно спокоен. Я был готов к буре, но он пресёк все мои ожидания. — Я бы очень хотел показать его хорошему психологу, но ты сам понимаешь, что сейчас тяжёлая ситуация, а мои штатные работники специализируются на психологии гулей. — И чем же моя психология отличается от вашей? — непонимающе спросил гуль, чувствуя себя глупым животным. — Гули в своём большинстве легче поддаются зову инстинктов и у них ярче выражается агрессивность и злость. Но мы ведь не будем обобщать? Чонгук, я вижу, что ты очень привязан к Чимину, но мне сложно понять, почему твоё естество так рвётся к нему. — Я иногда горю рядом с ним, — задумчиво ответил Чонгук, потирая пальцем нижнюю губу. — Что ты имеешь ввиду? Пирокинез? — не веря своим ушам, переспросил врач. — Да, у меня поднимается температура тела, и я пылаю. До того, как я впервые встретил его в саду президентского дворца, у меня такое было только несколько раз в жизни при очень больших потрясениях. Но при встрече с ним у меня опять случился этот пирокинез. Это произошло ещё раз, когда мне снился Чимин, спасающий меня из пропасти. И последний раз, эм… При интимном физическом контакте. — Во время секса? — беспардонно уточнил доктор, заставляя Чона закивать. — Что же, я не особо понимаю истоки столь странного поведения твоего организма, но если ты не против, мы бы могли провести несколько тестов. Хотя я не хочу, чтобы ты чувствовал себя подопытной крысой, я знаю, что тебе и так очень тяжело находиться в этом центре и чувствовать присутствие штучных образцов. — К чему такая гуманность к тому, кто даже не является человеком? Я знаю, что Ким Намджун против представителей моего рода. — Не стоит говорить так, пока не узнаешь его лично, — улыбнулся доктор. — Намджун выступает против гулей лишь потому, что хочет защитить людей. Всё проведённое здесь время ты ел мясо умерших в катастрофах либо естественным путём. Не бойся его, — он слишком уважает бывшего президента и его сына. Дверь ванной отворилась, и из неё выглянул Чимин, прерывающий беседу. — Что ж, господин Пак, — ласково улыбнулся доктор, — я рад, что Вы очнулись. Чимину прописали диету и запретили физические нагрузки. Сам он выглядел не лучшим образом, всё время кружилась голова и ломило тело. Ему было страшно глядеть на себя в ванной. Кожа да кости. Чонгук постоянно держал его за руку и преданно смотрел в глаза. И только когда они после изнурительных проверок и анализов остались в палате одни, он решился коснуться губ Чимина своими, чувствуя обжигающее тепло. Именно запахом Чимина теперь пах дом. — Я должен был защитить тебя, но в итоге ты пострадал, — прерывая идиллию, всё же начал с грустного Чон. Чимин, весь день пытавшийся не думать о том, что произошло в серой тюремной комнате, уткнулся в плечо гуля и позволил себе на миг вспомнить и тяжело вздохнуть. — Я не могу больше плакать, — выдохнул он, поднимая свои янтарные глаза. — У меня ведь никого больше не осталось, кроме него и… И тебя, — вымученно улыбнулся он. — Прости меня за всё, что я когда-либо делал, — прошептал Чонгук. Он резко дёрнулся, когда дверь отворилась, и в неё влетел невысокий мужчина, останавливаясь и улыбаясь. Ну вот не судьба им сегодня побыть вдвоём. — Мин Юнги? — удивлённо улыбнулся Пак, отстраняясь от Чонгука. — И ты здесь? Чонгук принюхался и насторожился, резко хватая Пака за руку. — Из-за него не прыгнул из окна? — спросил он, припоминая тот жуткий инцидент, когда Чимину почти удалось сбежать из его квартиры. — Да, — улыбнулся Пак. — У тебя такой хороший нюх. — Детки, — прервал их Юнги, — уж позвольте вас отвлечь на недолгое время. Обещаю, что буду весьма краток и лаконичен, чтобы не отнимать у вас драгоценные минутки, — Мин слегка ухмыльнулся, с удивлением отмечая то, что эти двое лежали на кровати вместе. — Чимин, не знаю, в курсе ты или нет, но после того, как моя бабушка умерла, я начал работать с Ким Намджуном, пытаясь не дать тому, что построил твой отец, исчезнуть. Он присел на край больничной койки, изредка всё же бросая косые взгляды на Чонгука. — Я, как ты уже понял, не надолго. Главное, что я должен сказать, так это то, что нам сейчас необходимо, дабы ты поддержал нас. — Но как я могу это сделать? — недоуменно спросил Пак. — Просто согласись.***
Чимин дрожал, когда на него был наставлен свет. Уже во второй раз в жизни он говорил на камеру. Первый раз это произошло, когда Удав заставил, теперь же он сам решил помочь тому, кто когда-то предлагал ему стать союзниками. Ким Намджун сидел в сторонке, рядом с ним, закинув ногу на ногу, расположился Юнги. Видеооператор дал команду, и Пак, вспоминая все те ужасы, творящиеся в новой Республике, о которых ему накануне рассказал Намджун, поправил выкрашенные в чёрный цвет волосы и принялся говорить о том, что ему удалось пережить, и кто такой на самом деле новый глава своры гулей, пришедших ко власти. Он едва ворочал языком, рассказывая о смерти Пак Минхо и его супруги, не показывал, как ему тяжело, и пытался не бросить всё на полпути, а исполнить обещание и выступить против новой идеологии. И пусть его заклюют, пусть назовут предателем свободы выбора и слова, пусть назовут подстилкой бывшей оппозиции. Но он своё слово таки сказал, а потом ещё долго не мог отойти, всю ночь говорил с Чонгуком и лежал на его груди, пытаясь вернуть былое хрупкое равновесие и баланс. Он надеялся, что хотя бы кто-то лишится своих розовых очков после его слов. Единственной поддержкой для Чимина в последнее время являлся Чонгук. Он ласково проводил по поредевшим от недоедания и стресса паковым волосам перед сном, нашёптывая ему на ухо слова утешения и любви, а по утрам улыбался тёплой улыбкой, покрывая исхудавшее чиминово лицо своей горячей большой ладонью. В такие моменты парню казалось, что он со всем справится, он сможет и пройдёт этот путь до конца, пройдёт не один, а вместе с гулем, крепко держащим его ослабевшую руку. Рядом с Чоном было не так страшно, как без него. Рядом с ним Чимин чувствовал, что его наполняют силы и уверенность в том, что они со всем справятся и переживут эти воистину страшные времена. Новый год Чимин тоже провёл в объятьях гуля, наслаждаясь вкусной едой и согревающими чужими руками, что ни на минуту не выпускали человека из своей цепкой хватки. Не было мишуры, елки и других глупостей. Зато были результаты проделанной работы и положительные отзывы залитого в интернет ролика с участием Пака. Он впервые в жизни был рад началу новой страницы.***
«Сегодня. Полночь», — крутилось в голове Хосока. Первый раз за всю свою сознательную жизнь он чувствовал себя поистине живым. Он испытывал вину, обиду, ненависть и ещё десяток противоречивых чувств, не вязавшихся в одно целое и переворачивающих его привычный уклад бытия вверх дном. Целую неделю он избегал особняка, пытался с головой зарыться в бесчисленные отчёты и доклады, смысл которых ему объяснял Мейдзо; все его мысли были заняты графиками и бесконечными цифрами, в которых измерялась успешность новой власти. Мейдзо контролировал огромный управленческий аппарат и вёл себя крайне разумно. Удав старался избегать любых мыслей о Тэхёне. Уже неделю блондин по приказу Чона не мог покинуть особняк, также у него отобрали все возможности связаться с наружным миром и заперли в доме, заставив тихо сидеть и не рыпаться. Он знал, что его заставляют ждать, пока возведут помост для гильотины. Тэхён не сопротивлялся — у него просто не было шансов. Иногда он глядел на подаренное Хосоком кольцо и не жалел, что сделал так. Сколько боли принесло ему воссоединение Удава и его брата? Сколько слёз он выплакал и как сильно настрадался? Теперь ему было плевать. Он даже заставил себя поверить в то, что Чонгук выберется, выкарабкается из любой западни и будет жить. А даже если и нет — Тэхёну стало резко на всё плевать. Он просто курил, пил вкусный кофе и наслаждался обществом зимней природы. Вот только ей суждено было переродиться вновь, Тэхёну — умереть навсегда. Каждый Новый год они с Хосоком проводили вместе, но в этот раз Тэ только тихо скулил под мягким пледом и ел вытащенную из холодильника печень, размазывая кровь по щекам. Ему настолько надоела эта жизнь и его роль в ней, что он несколько раз подумывал о том, дабы попросить Удава избавить его от страданий. Самому не хватило бы духа совершить самоубийство. Приглядывающим за ним охранникам было плевать на его просьбы, и они не давали ему телефон, чтобы тот позвонил Хосоку. Но Тэхён дважды не просил. Он апатично кивал и отправлялся на диван бездумно лежать и ждать конца. В воздухе пахло кровью. Кровью Чон Тэхёна. Когда Хосок пришёл, он молча сел на край кровати, на которой лежал блондин, и коснулся холодными пальцами его выглядывающей из-под одеяла лодыжки. — Сегодня. Полночь, — твёрдо сказал Удав, отметая все возможности изменить решённое. — У нас ещё есть несколько часов, — выдохнул Тэхён, поднимаясь с постели и садясь рядом с красноволосым. — Я был готов простить тебя что угодно, но ты поступил столь глупо и эгоистично. В его голосе не слышалось упрёка — он казался таким же безжизненным, как и голос Тэхёна. Он сидел, сгорбившись, будто груз всего мира лежал на его плечах. Удав за неделю осунулся, под глазами пролегли огромные синяки, а его тонкие изящные пальцы задрожали, когда он коснулся талии блондина. Он мягко притянул его к себе и положил голову на чужое плечо, закрывая глаза и наслаждаясь последними мгновениями близости. — Что меня ждёт? — бесстрастно поинтересовался Тэхён, пальцами касаясь чужих волос и нежно поглаживая их. — По-твоему, ведь каждый должен расплачиваться за свои поступки. Что должен сделать я? — Я обменяю тебя на гулей Ванджунга, которые помогут мне убрать Кима. — Почему бы тебе сразу не убить меня? — с улыбкой поинтересовался блондин, убирая руку из чужих волос. Чон тут же дёрнулся, поднимая голову и тяжело вздыхая. — Я не могу, — на выдохе прошептал он, обнимая Тэхёна за плечи и прижимая к себе. — Я пожертвую тобой ради Республики. — Ты не сможешь жить без меня. — Я знаю. Хосок потянулся к красным губам, целуя нежно и целомудренно, оставляя при этом на коже горящий след. — Прости меня, Тэхён. Прости, что сломил тебя и заставил повзрослеть так рано. Прости, что я покалечил тебя своей любовью. — Не стоит, я никогда не жалел об этом. Я всегда буду любить тебя. Единственная просьба: дай мне шанс умереть после того, как сделка состоится. Хосок, казалось, напрягся всем телом, но виду старался не подавать, всё так же равнодушно и бесстрастно смотря на Тэхёна немного суровым взглядом. — Яд? — Яд.***
— Мы получили новое анонимное сообщение, — сразу перешёл к делу Намджун, сидя за большим круглым столом для переговоров. По правую руку от него сидел Юнги, слева — Чимин, пытающийся не стушеваться под взглядами той самой выжившей оппозиции. По нему бегали взоры множества людей, и он чувствовал себя крайне неловко. Помещение было заполнено разными персонами, также, как и они, заинтересованными в том, дабы свергнуть гуля-деспота. Ким Намджун собрал действительно приличное количество добровольцев, согласившихся примкнуть к оппозиции. И сейчас все эти люди преданно смотрели на своего лидера, внимая каждому его слову. — Сегодня в полночь состоится встреча Удава и главного пусанского гуля. Наш источник намекнул о какой-то новой сделке. — Почему Вы так уверены, что это не ловушка, чтобы отомстить за нападение на тюрьму? Намджун окинул усталым взглядом весь конференц-зал. Он почувствовал сжимающую его колено под столом руку Юнги и бодро начал объяснять свои предположения доверять источнику, ранее давшему им шанс найти Пака. Если в этот раз у них всё получится — это многое изменит в их пользу, если и вовсе не предвещает победу. Ведь другого шанса теперь может и не быть.