***
С болезнью вождя весь замок стал тише и темнее. Советники отчего-то больше не осмеливались в голос обсуждать свои дела в коридорах даже первого этажа и ходили медленнее, стараясь не издавать лишних звуков. Все разбежались по углам и сидели в своих покоях, а в другие комнаты выходили по крайней необходимости. По ночам были сильные заморозки, так что каждый обитатель замка почувствовал на себе не радушное приветствие северной зимы. Не стала исключением и Фрея. В эти дни она притихла и практически не улыбалась, правда, по иной причине, нежели остальные. Обида девушки начала отпускать ее сердце, а взамен начало приходить раскаяние за излишне резкие слова в адрес Эмриса. Она искренне сожалела, что таким стал их последний разговор перед его отъездом на юг, кто знает на сколько! Целительница не снимала серых жемчужных сережек, а подаренные Мерлином цветы положила между строк книги, которую держала дома на столе. Фрея уже нарисовала у себя в голове тысячу картин их встречи, того, как она извинится перед ним, а он с радостью ответит ей, что не держит обиды. После этого ей становилось легче, и ссора, только что казавшаяся страшной ошибкой, превращалась в мелкое недоразумение. Личные переживания благоприятно отразились на работе Фреи. Теперь до позднего вечера она находилась в замке, по собственному желанию брала пациентов других целителей, рисковала и лечила сложные ранения и болезни, к которым ранее не осмеливалась подойти. В девушке все больше просыпалась лекарская смелость, и развивались интуиция и смекалка. Руки Фреи стали еще более гибкими, целительница приобрела память на движения, и она выручала ее ни раз. Даже после беспрерывной работы в течение многих часов, когда голова уже не соображала, а сама Фрея от усталости не могла реагировать быстро, ее волшебные руки спасали любое положение. В один из холодных и мрачных северных дней Фрея шла по коридору к покоям принца, чтобы отдать травяной отвар, который Фэн добавлял в чай. Отвар способствовал расслаблению и хорошему сну, что было очень кстати в такой напряженной ситуации. Фрея, при всей поглощенности своими делами и чувствами, отметила, что принц среди всех придворных лекарей отдает предпочтение ее услугам. Целительнице льстила такая привилегия. Фэн был для нее холодным незнакомцем, как и для всех остальных, но девушка перестала остерегаться его после своего назначения на должность придворной целительницы. Подойдя к дубовым дверям, она уверенно постучала (совсем не так, как в свои первые дни в замке). Фрея услышала громкое «Да, входите!» и переступила порог комнаты. Сначала девушка увидела Фэна: он сидел за своим столом и внимательно изучал какие-то бумаги. Затем она перевела взгляд на открытую маленькую дверцу в стене. Это был тайник. Тот самый тайник, доступ к которому не имел никто, кроме принца, и в котором хранились важные государственные документы, свитки с мощными заклинаниями, а также драгоценности. Фрея несколько раз моргнула от удивления, что ей, простой придворной целительнице, довелось увидеть такое, а Фэн с легкой, но милой усмешкой разглядывал ее. Как только она перевела свой взгляд на принца, тот вновь склонился над документами. Фрея думала, что он полностью погружен в них, и с чуть большой смелостью принялась изучать его внешность. Обычно никто не смел слишком пристально разглядывать наследного принца севера, будь то важные советники или обычные слуги. Глаза Фреи с огоньком любопытства исследовали лицо принца: темные длинные волосы были заплетены в косы, узор которых напоминал изгибающихся драконов с рисунков в старых книгах. Фрея пыталась проследить, как идет причудливое плетение, но каждый раз путалась. После она перевела взгляд на его профиль, такой гордый и холодный, но не обладавший ни одной острой чертой. Во всем сквозило благородное изящество и мужественность. Сейчас Фэн сидел, но девушка знала, когда он встает, то становится на голову выше нее, хотя целительница не была низкорослой. Руки его соединяли в нем воина и принца — длинные аристократичные пальцы и широкие натренированные плечи. Его лицо нельзя было назвать красивым, так как излишняя непроницаемость и твердость отталкивали любого. — Можешь поставить, спасибо, — внезапно сказал принц, и девушка резко опустила глаза от неожиданности и смущения. — Да, ваше высочество. Я могу идти? — Задержись, у меня есть просьба. Фрея послушно осталась ждать. Она стала свидетельницей того, как наследный принц с помощью заклинаний на языках, которые она даже не слышала, запирает дверцу тайного хранилища. Затем Фэн наклонился за полотном, висевшим поверх тайника и укрывавшего его от посторонних любопытных взглядов, но не успел взять его, как в дверь постучали и послышался мужской голос: — Ваше высочество, это советник Фафнер. Прошу принять меня в срочном порядке. — Заходите, советник, — крикнул Фэн и, как только тот вошел, обратился к Фрее: — Ступай. Девушка поклонилась и вышла, так и не узнав, о чем хотел попросить ее принц.***
У советника Хагена было много хлопот: каждый советник требовал к себе внимания и особого подхода, каждый мог поменять свое мнение под действием своих собственных страхов, алчности, жены, детей, собаки и т.д. Причин было множество, и требовалось особое искусство все предусмотреть, решить и сохранить спокойствие, хотя бы внешнее. Хаген никогда не был замечен за таким человеческим пороком, как трусость и неоправданная подозрительность — за вспыльчивостью, жестокостью, нечестностью — но никак не за боязнью чего бы то ни было. Однако в последние дни спина его чувствовала пристальное наблюдение лишней пары глаз, отчего его бросало в холодный пот, ибо эта пара глаз принадлежала тому, от кого Хаген хотел бы утаить, сколько раз зевает, прежде чем лечь в постель. Да, после беседы с Фафнером и главным советником Хаген заметил, что некто оказывает ему повышенное внимание. Он стал осторожничать и подмечать, кто в последнее время разговаривает с ним, кто встречается ему чаще обычного. Результаты таких наблюдений заставили его нервничать, ибо уже несколько дней Хаген натыкался, на кого бы вы подумали? На Логи. Помнению советника, крылатый из ближайшего окружения принца вел себя, как обычно: дико и по-сумасшедшему. Но раньше таких частых встреч в огромном замке за ними не наблюдалось. Хаген был невысокого мнения о Логи, он не понимал, почему принц держал подле себя этого ненормального с безумными глазами и странной манерой крутить головой. И все же он не мог списать их столкновения на чистые случайности, необходимо было принять меры. По совместной договоренности Фафнер сегодня должен был посетить принца и разведать обстановку, а Хаген в это время собирался наведаться к наследнику самой могущественной семьи черных магов на севере, к Вотану.***
Если кто-либо на севере пытался добиться каких-либо изменений поперек правящей семье, то ни у кого не было ни малейших сомнений, чьей поддержкой должен был заручиться этот некто. Самая могущественная семья черных магов издревле противопоставляла себя правителям севера. Каждое поколение рождало новых наследников, чтобы продолжать историю вечного соперничества. Поэтому сама история определила в Фэне и Вотане соперников, не поинтересовавшись их мнениями. Никогда черные маги не претендовали на трон севера, но считали своим святым правом оказывать влияние на политику и правителей. Они были вечными тенями, что никогда не давали вождям спокойно вздохнуть. Во время войн черные маги оказывали огромную поддержку северу, поэтому испортить отношения с ними было немыслимо. Фафнер и Хаген не были исключениями. Они добились неплохих успехов, пока договаривались с прочими советниками, но привлечение на свою сторону Вотана не только укрепило бы их позиции, но позволило бы действовать более решительно. Однако что же на этот счет думал сам Вотан? Сейчас, когда он смотрел на советника Хагена, склонившегося перед ним и излагавшего суть своей просьбы, он не хотел спешить. Вотан никогда не испытывал личной неприязни к Фэну, но кровь — не вода. Желание чувствовать себя значимым, укрепить влияние своей семьи и самого себя, как семейные черты черных магов, были присущи Вотану. Черные маги могли как заканчивать войны, так своими поступками приводить к ним. Вотан мог совершить жертву, чтобы семья продолжала процветать, но не стал бы этого делать, если бы увидел иной путь. — Значит, по твоим словам, советники хотят, чтобы принц Фэн, когда взойдет на трон, бросил клич войны в сторону юга? — уточнил Вотан, сидя на стуле возле клетки со своим любимым вороном и подкармливая его. — Да. Но война — это больше по части вашей семьи, нежели правящей. Мы не обманываемся и понимаем, что он не пойдет на такой шаг, — заверил его Хаген. — Верно. И я не представляю, как вы собираетесь его заставить. Он сильный человек и не поддастся на угрозы или уговоры, — сказал Вотан в большей степени самому себе. — Вы точно подметили, ни советники, ни ваша семья не смогут оказать никакого влияния на управление севером, если принц станет вождем, — вкрадчиво сказал советник. — Следовательно, следует предотвратить его коронацию. — Ты предлагаешь мне поучаствовать в заговоре против будущего вождя? — голос Вотана буквально прогремел на всю комнату. — Это дико, глупо и бессмысленно. Чтобы начать войну, нужно будет свергнуть Фэна. А на такое я не пойду. Если бы у него хотя бы был брат, тогда… Но нет. Он единственный наследник. А посадить на трон представителя новой семьи — не будет ли так еще хуже? Предки Фэна уже несколько сотен лет правят крылатыми. Ни одна война, ни один заговор не истребили их и не поставили на колени. Я бы мог похлопотать и надавить, если бы ты попросил освободить твоего приспешника, которого пару недель назад бросили в темницы. Но вот заговор… Ты ведь понимаешь, что это несколько другая ответственность? — Да, чтобы начать войну, нужно не дать принцу Фэну надеть на голову корону. Если вы переживаете по поводу претендента на трон, то хочу вас успокоить, — Вотан отвлекся от кормления птицы и с интересом посмотрел на Хагена. — У нас есть человек, который удовлетворяет всем вашим требованиям. — И кто же это? — Прочитайте вот этот договор, который мы составили, и подпишите, если согласны оказать нам некоторую… помощь, — советник протянул черному магу свиток, содержание которого изумило Вотана.***
В покоях вождя горело несколько свеч. Вся комната погрузилась во мрак, воздух стал тягучим и болезнетворным, казалось, что каждый, кто заходит сюда и дышит им, уносит в себе частичку болезни. Кадагор лежал, а вокруг него хлопотали придворные лекари. Словно мухи летом, они раздражали его, и вождь радовался внутри себя, когда они оставляли его в одиночестве. Но силы приливали к нему, когда внук заходил навещать его, а Фэн делал это исправно утром и вечером. Минула неделя, а придворные лекари так и не могли сообщить Фэну ничего вразумительного о здоровье Кадагора. Силы медленно покидали вождя, но ни один лекарь не осмелился бы припечатать ему приговор и отмерить время, которое еще было в распоряжении деда и внука. Однажды вечером Кадагор протянул руку навстречу вошедшему Фэну. Тот поспешил к деду и обхватил своей ладонью его сморщенную старую руку. Вождь шевельнул пальцами, и принц наклонился к самым его губам. — Скажи им убраться, — с трудом прохрипел вождь ему на ухо. — Вы можете идти, главный придворный лекарь, — холодным и официальным тоном изрек Фэн, всем своим видом излучая королевское достоинство так, как только он один и умел. — Как хорошо, — протянул вождь, когда все лекари, их помощники и его личные слуги вышли, — столько ненужных людей, а я хотел поговорить с тобой. — Фэн присел на край кровати и сжал руку деда. — Я уже чувствую этот призрак в черном с гончими собаками. Они дышат мне прямо в спину. Иногда, когда не отличаю сон у меня или бред, даже вижу их. Стало быть настал час для нашей последней беседы. — Дедушка… — Мне нравится, что сейчас ты обращаешься ко мне без всяких «ваше величество». Так лучше, мальчик мой. Я столько сделал всего за свою жизнь, старики говорили мне, что перед смертью приходит раскаяние за прожитую жизнь. Какая жалость, что и сейчас я его не чувствую. Но унести с собой в могилу все это я не могу. Придется тебе выслушать меня сегодня до самого конца. Мне всегда нравилось проводить время с тобой. Я никого не любил за свою жизнь, но тебя почти что люблю. Хотя опять вру… Всю свою жизнь я любил север, эти земли. Ты поймешь меня, когда будешь править ими. Будут идти годы, тебе будет казаться, что ничего не меняется, но твое сердце все больше и больше будет стучать от радости и наслаждения при виде этого неба и этого вереска, этих гор. Чтобы продолжать обладать ими, ты пойдешь на все, на любые поступки. Эта земля дает силы. Она имеет характер такой же, как твой и мой. Именно поэтому мы похожи с тобой больше, чем ты думаешь. Север роднит нас сильнее, чем кровь. — Не говорите. Берегите силы, — молвил Фэн. — Сколько же можно молчать? Вся жизнь была для этого, — произнес вождь совсем медленно. Фэн склонил голову. — Я всю жизнь боялся старости. Да, это так. И вот я на смертном одре. Знаешь, здесь уже ничто не страшно. Слышишь? — Он схватил Фэна за руку почти стальной хваткой, которую тот не ожидал от деда на смертном одре. — Недавно я попытался вспомнить лицо матери и не смог. Ты понимаешь? Я забыл лицо матери, так много времени прошло… — Своей я никогда не знал, — с горечью вставил принц. — Мой мальчик, прости меня. Это небо наказало меня, заставив страдать тебя, — в глазах Фэна застыл немой вопрос. — Я унаследовал север рано, мне едва исполнилось семнадцать. Земли были так запущены, отец мой никогда не заботился о них. Никчемный правитель. Я ничего не знал и не умел. У меня были природная смекалка, ум и наблюдательность. — Вождь закашлялся и медленно продолжал. — Советники хотели, чтобы я женился на девушке из богатой семьи. Я и сам понимал выгоды такого союза. Впервые мы увидели друг друга уже перед алтарем, даже смотрины не устраивали. Родители у нее были жесткие, а она мягкая и безвольная, словно овца. Всю семью я через пять лет послал на войну, прямо на границу, чтобы наверняка. Никто из них не выжил. — Кадагор что-то прохрипел и, не обращая внимания на бледнеющее лицо внука, продолжал. — Она раздражала меня страшно. Брак был совершён, мне нужен был сын, а более я ни о чем не заботился. Я тогда был жутко не сдержан, заботился лишь о политике. Она пыталась смягчить меня, но напрасно. Я еще больше издевался над ней и своими грубыми, жестокими словами добивал. А она плакала, просила ударить, накричать. Но я выбрал наихудшее для нее средство: втаптывал в грязь злобой и презрением. Тонкая душа, которую я тогда считал слабой, — она не выдержала. Послеродовая горячка прикончила ее. Пенарддин оставила мне Эвона. А я, как только увидел его глаза, узнал в них ее. Сейчас я понимаю, что уже тогда решил любой ценой оставить его без трона. В комнате послышался треск от дров в камине. Фэн продолжал держать руку деда в своих руках, и вождь чувствовал, как холод пронизывает молодые ладони до самых кончиков длинных пальцев. — С твоей матерью вышло иначе. Я совершил всего один поступок и до сих пор не знаю, лежит ли на мне ее гибель. Брак твоего отца тоже был по расчету. Они неплохо ладили. Твоя мать была поумнее Эвона, хотя это и немудрено. Она настояла на том, чтобы после свадьбы они уехали из города. Почти год они жили в одном из семейных замков на северо-востоке, но позже вернулись в столицу. Она была беременна и за два месяца до родов решила приехать сюда из-за хороших лекарей. Твоя мать очень заботилась о тебе и пускала все свои женские хитрости, чтобы наладить отношения между мной и Эвоном. Это было не в ее власти, но она пыталась, — мрачная усмешка тронула губы Кадагора. — К ней я относился лучше, чем к нему. Я тогда устраивал множество званых ужинов, для двора мы были образцовой семьёй. Твоя мать обожала танцевать, даже на восьмом месяце не могла на месте посидеть. Я подарил ей несколько семейных драгоценностей из тех, что хранятся у тебя. Среди них было ожерелье с тем изумрудом, помнишь? Каждый старец в стране твердил, что оно проклято и приносит смерть, а я подарил его ей. Честно, я не желал. Но через шесть месяцев после родов она свернула себе шею, упав с лошади, хотя была прекрасной наездницей. Фэн недвижимым мертвым взглядом смотрел в лицо Кадагору. А тот все продолжал. Беспощадно. — Кажется, вся моя жизнь была игрой с людьми. Порою, словно тонкую посуду, я слишком крепко сжимал их и разбивал вдребезги. Теперь ты займешь мое место. В тебе есть внутренний огонь и сила, я вижу. Еще маленьким мальчиком ты тронул мою ледяную душу. Я бы не пожелал иного наследника. К сожалению, я чувствую, что передаю тебе власть в темный момент. Я хотел защитить твое будущее и будущее севера. — Кадагор дернулся вперед, ближе к внуку. — Помни, угроза никогда не приходит извне, она придет изнутри, и лишь после этого внешние враги поддержат ее. Правление — сложная вещь. То предает лучший друг и советник, то предатель впервые говорит правду безвозмездно. Жди всего и всегда будь готов. Предполагай наихудшее — и тогда разочарование никогда не постигнет тебя и удивляться будет нечему. Север и юг — враги, но всегда интересуйся, что происходит на юге, словно он твоя возлюбленная. — Судорожный кашель взял в плен вождя. — Силы и правда совсем оставляю… мен… Этот трон… он только твой. Никому больше не мог бы отдать само… дорог… — Он собрал последние силы, чтобы сказать. — Я тебе завещаю север! Открой окно, я хочу увидеть его в последний раз. Фэн вскочил и побежал к окну, открыв его нараспашку. Поток холодного ветра ворвался в душную комнату. Кадагор глубоко вздохнул, хрипота на время отступила от него. Поток окутал собой тело вождя, как будто хотел сделать его последние минуты спокойными. Фэн вернулся к кровати и встал коленями на пол, он снова взял руку Кадагора в свои ладони и прислонился лбом к ней. Ему показалось, что он слышит нежное звонкое пение. Сам север будто пел колыбельную на прощание своему правителю и провожал в последний путь.