***
Пока они рассаживают заключённых по камерам, Саша успевает целых три раза поссорится с Ерохиным. Александр оказался человеком может и не таким неприятным, каким он виделся Головину вначале. Но этот факт ни в коем случае не отменяет того, что Ерохин — жуткий сноб, раз, и невыносимый еблан, два. Причём причинами двух из этих недоссор были чёртовы ерохинские сигареты, что воняли на всю тюрьму, пропитывая запахом все подряд, включая одежду самого Сашки. Однако, не смотря на все аргументы и доводы что привел Головин, все три раза он был поднят на смех. И вот сейчас кажется назревает четвёртый. Потому что, блять, с чего вообще Саша должен наблюдать царящее беззаконие в лице Александра, что сейчас стоит оперевшись на стену и дымит, будто он не охранник обычный, а старинный паровоз. Причём дымит, скорее всего не из-за нужды даже. Из вредности. Чтобы бедного Головина из себя вывести. И пока вполне успешно. Саше только и остается что от злости кулаки сжимать, ведь все попытки донести до Ерохина, что мало того, что курение в здании строго запрещено, а сами сигареты негативно влияют на здоровье, разбиваются о холодную стену насмешки и мерзкой улыбочки одними уголками губ. Она и сейчас царит на лице Александра, будто подтрунивая и так разозленного Головина. — Саш, ты заебал, — выдыхает он. Адекватные доводы кажется закончились. Сам Саша сейчас смотрит пристально, пытаясь выглядеть грозно, даже чуть на носочки привставая, стараясь хоть как-то компенсировать разницу в росте. Однако Ерохин лишь с насмешкой выпускает дым прямо ему в лицо, отчего Саша забавно закашливается. — Не смешно, — бурчит, кулаком вытирая слезящиеся глаза. — Ты сейчас на цыпленка похож, — легкий смешок. Затяжка, — такой же взъерошенный и… — он вдруг свободную левую руку опускает на макушку Головина, зарываясь в Сашины волосы и ероша их, будто маленькому ребёнку, — …мелкий. Головину остаётся только хватать ртом воздух от такой наглости, пытаясь сформировать в голове всю злобную тираду о Ерохине и правилах приличия. Однако тот тут же убирает руку, продолжая с насмешкой смотреть на Сашу сверху вниз. Тушит сигарету о стену и машет рукой в сторону коридора. — Пойдем, цыплёнок, а не то Игорек волноваться будет, — Саша ворчит что-то, наверняка оскорбительное в сторону Ерохина, однако идёт вслед за ним в тёмную полосу коридора.***
Кажется дурацкая стопка не стала меньше ни на сантиметр. По крайней мере глазомер Игоря не улавливает никаких изменений в сравнении с ее размерами полчаса назад. Это обидно. Сама мысль, что ему еще корпеть и корпеть над каждой бумажонкой, приводя в порядок запущенную документацию до самой ночи отягощает и никак уж не наводит на радужные мысли. Еще и дурацкий футболист, о котором неоднократно напоминает вырванный из блокнота листок, бережно приклеенный к нижней части экрана компьютера. Еще и восклицательных знаков штук пять написал, чтобы уж точно не забыл. Кокорин, Кокорин, Кокорин… Фамилия вроде знакомая, но кто-то определенный на ум не приходит. Потом надо будет в архивах порыться. А пока отчеты. Много отчетов. Зато будет ему уроком. И в следующий раз оттягивать неприятный момент он точно не будет. За всеми этими бумагами, Кокориными и прочими вещами, Игорь и думать забыл о том, что вызвал троих подчиненных в свой кабинет. Потому, когда массивная дверь с тихим скрипом открывается, он невольно дергается, мазнув ручкой мимо строки. Пришедшим оказывается чуть бледноватый Далер, что тихо здоровается, присаживаясь на кресло напротив стола начальника. Придирчиво осмотрев Кузяева, Акинфеев заключает, что помимо бледности, круги под глазами Далера стали более ярко выраженными, кончики пальцев тихо подрагивают, а взгляд, хоть и не бегает, но опущен в пол, будто бы избегая Акинфеева. Все ли в порядке Игорь по прошлому опыту уточнять не стал. Глянув на часы, снова утыкается в бумаги, стараясь не обращать внимания на неловкую тишину. Через несколько минут в комнату вваливаются Саши, один из которых выглядит максимально недовольно, а от второго воняет сигаретами так, что недавно бросившему Акинфееву тут же закурить одну хочется. — Игорь Владимирович, а Саша… — тут же было начинает Головин, но Акинфеев тут же его прерывает, понимая, что взаимные жалобы могут затянуться на продолжительный срок, и тому же Далеру все это время торчать тут совсем не обязательно. — Все претензии на потом. А сейчас прошу вас, во-первых, сесть, а во-вторых, объяснить почему вы допускаете драки заключенных во время вашего непосредственного присутствия рядом с ними? Головин опускается на мягкое кресло слева от Далера, вытягивает ноги, и в расслабленной позе сложив руки на груди, устремляет взгляд на начальника. Ерохину же достается деревянный стул рядом с фикусом, по правую руку от Кузяева, на который Александр с большим неудовольствием присаживается, и чуть поерзав, тоже смотрит на начальника. — Саш? — вообще Игорь обращается к Ерохину, но позабыв, что Александров теперь в коллективе двое, слышит, как отзываются оба, — Я имею ввиду Ерохина. — Можно во избежание путаницы называть меня Александр, а его Сашкой, — предлагает тот, с насмешкой глядя на Сашу, которому, кажется, такой расклад не совсем нравится. — А почему это ты Александр? — тут же возмущается Головин, который, кажется, вовсе не замечает, что его специально провоцируют. Игорь позволяет себе легкую улыбку. — Поддерживаю Ерохина. Если честно, он и в правду как-то больше на Александра смахивает. Он и выглядит как-то… солиднее что ли? — Саша хмурится, понимая, что спорить с начальником сейчас вообще никуда не годится, потому лишь откидывается на спинку кресла, отрешенно скрестив руки на груди и продолжая смотреть на веселого Ерохина. Тот, улучив момент, пока Игорь вновь утыкается в бумаги, что-то проверяя, на секунду показывает язык, хитро улыбаясь, прищурив глаза. Саша бы в ответ с удовольствием показал бы ему весь свой арсенал приличных и не очень жестов, однако Александра спасет Акинфеев, что, распрямившись, крутит в руках найденную бумажку, которую впрочем потом все равно откладывает, устремляя взгляд на Ерохина, — Так, с Сашами мы разобрались, потому, Александр, предлагаю тебе рассказать свое виденье событий. — Да в общем-то виденья-то у меня и нет особо, — жмет плечами тот, — когда началась драка я вообще в другую сторону смотрел. — Ага. В сторону своего телефона, — не может не вставить Саша, что все еще был обижен на несносного Ерохина. — Тебя, цыпленок, — в миг на лице Ерохина расцветает та самая гаденькая ухмылочка, что во время разговора с начальником уже пропала было, но при первом же слове Головина тут же появляется вновь, — вообще никто не спрашивал. — Александр, я бы попросил… Игорь устало вздыхает, возводя глаза куда-то к потолку, уже жалея, что ему на голову свалились все эти Головины и Ерохины. Потолок ничем интересным обрадовать не может. Обычный серый бетон с редкими трещинками и пятнышками то ли от краски, то ли от дохлых мух. Занимаемый созерцанием потолка и пересчетом трещин, Акинфеев не замечает, как неловко задевает ручку, что и так лежала буквально на самом краю. От хоть и не сильного толчка, она медленно катиться к самому краю, и с тихим стуком, заглушаемая пререканиями Саш, падает на пол. Из всех присутствующих это замечает лишь Далер, что зажатый между двух огней, не находит ничего более интересного, как смотреть на стол начальника. В пол-уха слушая чужие пререкания, парень тем временем пытается рыться в собственном разуме, в пока что безрезультатной попытке разобраться в себе, работе, взаимоотношениях и что ему, блять, все-таки делать. Легкие прикосновения собственных пальцев к шее чуть помогают отрезвиться, подуспокаивая разбежавшееся в бешеном ритме сердце, однако определенных мыслей что ему делать так и не появляется. — Так, парни, — Игорь, распрямившись и отложив ручку на безопасное расстояние, легко хлопает по столу, привлекая к себе внимание, и останавливая бессмысленные пререкания, — давайте, с вашими терками разберемся потом. Поэтому предлагаю по-быстрому выслушать Далера, чтобы его тут же отпустить, а там с вами разберемся. Все трое согласно кивают, а Далер, собравшись с мыслями, начинает рассказ: — Пожалуй первое, что меня напрягло, так это Лунев. Когда мы шли туда, он был максимально апатичен. Разговаривал сам с собой и ни с кем не контактировал. Но когда мы с Сашей зашли в столовую, он сидел прямо напротив входа в компании еще троих заключенных. — Так, Лунев… — Игорь хмурится, что-то ища в стопке папок на углу стола, — а кто еще там был? — Близнецы точно, — Далер хмурится, что-то припоминая, но через секунду складка между бровями разглаживается, — да весь состав тридцать восьмой, если я не ошибаюсь. — Поправочка, — вступает в разговор Ерохин, — из близнецов дрался только один. А к населению тридцать восьмой добавляется некто Павел Мамаев. — В присутствии Мамаева я не сомневался, — хмыкает Игорь, да и Смолов всегда за ним ходит. Близнецов не очень помню, — он наконец-то находит нужную папку и, стряхнув с нее пыль, придвигает ближе, — впрочем, сейчас все вспомним. Внутри оказывается куча каких-то файлов с бумагами и фотографиями заключенных. Лично дело каждого со списком преступлений, пунктами закона, которые нарушил, справками и всей возможной информации о человеке. Игорь осторожно перебирает страницы в поисках нужных людей, а затем остановившись, и вытащив лист с фотографией показывает ее подчиненным. — Этот был? — Нет, Кутепова не было, — качает головой Ерохин, — он после смерти Зобнина кажется вообще потерял интерес ко всему. Включая собственную жизнь. — Был еще этот… Кокорин, — подает голос Саша, что со времени пререканий с Ерохиным не сказал ни слова, — я его даже не узнал вначале. Он на поле совсем по-другому выглядит. Менее потрепанный что ли? — Кокорин… — тянет Игорь, лениво постукивая пальцами по столу и пытаясь понять почему эта фамилия так знакома и где он ее мог слышать раньше, — а ты откуда его знаешь? — А Вы его не знаете, что ли? Просто я думал, может, Вы футболом увлекаетесь? — А это-то тут причем? — отвечает Игорь, чувствуя легкое дежавю и острое желание чихнуть. Пыль. Телефон. Блокнот. Дзюба. Точно. — Еще как причем, — хмыкает Саша, — он футболист известный, а потом чиновника стулом избил, откупиться деньгами хотел, да не получилось. Ну это если так, вкратце. — Интересно, интересно. А почему он сегодня подрался, не знаешь? — про свое обещание отпустить Далера Игорь успешно забывает, полностью погрузившись в историю. — Точно сказать не могу. Но мне кажется, Мамаев его провоцировал. Он первым к их столу подошел, они с Кокориным всего парой фраз перекинулись и все. Уже через секунду куча мала, в которую влезли все кому не лень. — А кто первым ударил, не помнишь? — Точно сказать не могу. Мне кажется все начали одновременно. Но наказать, я считаю, нужно всех, чтобы в следующий раз и мысли не было, — Саша откидывается на спинку кресла, показывая, что он свое мнение высказал, а тут уж самому начальнику решать как именно поступить. — Наказание должно быть обязательно, это не обсуждается. Осталось тогда их по парам на завтра поделить. Сколько их там говоришь, пятеро? — Игорь Владимирович, — наконец подает голос Далер, про присутствие которого не только Игорь, но и Саши порядком подзабыли, — ко мне один и близнецов подошел, тоже с братом на наказание попросился, чуть ли не умолял. Я уж ему пообещал, что с Вами поговорю, может возьмете его? Он меня уверял, что тоже в драке виноват. На секунду Игорь задумывается, будто колеблясь, но тут же кивает: — Дополнительные руки не помешают. А поскольку сам вызвался на первый день, сделаем им подарок — поставим вдвоем. Отвечать за них будешь ты, Саш, — Головин кивает, выражая согласие, — потом пусть будут Мамаев с Кокориным, за них ответственный Са… Александр, ну и тебе, Далер, достаются Лунев и Смолов. Услышав за какой парой он завтра будет следить, Далер начинает волноваться еще больше, мысленно отмечая, что завтра на работу надо будет взять бутылочку корвалола. Впрочем, там же будет Смолов, а значит не все так плохо. Хотя, что-то в прошлый раз он не помог, а наоборот усугубил ситуацию с искусственным дыханием (назвать это поцелуем у Далера просто язык не поворачивается), а значит доверять ему тоже нельзя. — …так что в принципе, Далер, ты можешь идти домой. Поскольку сегодня твой первый рабочий день отпускаю тебе пораньше. А мы с Сашами пока побеседуем. Кузяеву несколько раз повторять не надо. Пулей он вылетает из тесного кабинета в темный коридор. Подальше от тюрьмы с ее мрачностью. Подальше от собственных мыслей. Подальше от Лунева. Подальше от всего.