Письма к вдохновению

Вторник, половина шестого. Я стою напротив массивной дубовой двери с позолоченном номером «9» и спешно дожёвываю жвачку, прежде чем нажимаю на кнопку звонка. Мама никак не может смириться с моей тягой к курению. Но в отличие от отца, который апеллировал к моему разуму и просил завязать, чтобы сохранить здоровье, мама обожает читать мне целые лекции о вреде никотина, подкрепляя их угрозами и жуткими историями из жизни её знакомых. Может, на её младшую дочь это и оказывает влияние, но я уже не в том возрасте, чтобы дрожать от страшилок. Дверь открывается, и я вижу на пороге худощавую девчонку с такими же рыжими, как у матери, волосами. Вдобавок ей достался такой же тёмный карий цвет глаз, вздёрнутый нос и россыпь веснушек на кругловатом лице. Я видела её отца всего пару раз, но почти с уверенностью могу сказать, что от него моей сестре ничего не досталось. Я же, наоборот, копия своего папы – чёрные волосы, глаза серого цвета и бледная кожа. Возможно, именно поэтому мама не испытывала ко мне особой симпатии. Отца ведь она не любила. - Мама дома? – спрашиваю, чувствуя повисшее в воздухе напряжение. Девчонка кивает, пропуская меня в квартиру. – Я ненадолго. Ключи обещала отдать. - Мама на кухне, - бормочет Даша, одарив меня каким-то странным, недоверчивым взглядом. Я скидываю ботинки и бреду в указанном направлении. Раньше, ещё до смерти отца, мы с Дашей виделись на нескольких семейных праздниках, но никогда не были подружками. Она всегда держалась ближе к матери или что-то печатала в своём телефоне, я же таскала с собой книги и старенький блокнот. Мы не находили общий язык. Да и, в общем-то, никогда не пытались. Маму я застаю за приготовлением ужина и просмотром какого-то сопливого сериала по маленькому телевизору. В памяти всплывают картинки из детства. Мне было около четырёх, и мама усадила меня в уголке вместе с несколькими игрушками, чтобы не отвлекала от стряпни. Потом вернулся папа, и они с мамой сразу же начали ругаться из-за какой-то ерунды, совсем не думая о том, что в кухне ребёнок. А я сидела всё в том же уголке, глотая слёзы и уговаривая своего плюшевого зайца не бояться и не плакать. После их развода я искренне не понимала людей, которые говорили об этом с сочувствием. Ведь мама перестала тратить свободное время на готовку, которую ненавидела всей душой, а отец стал добрее и больше не прикладывался к бутылке, как в самые тяжелые дни. Да, мне не хватало матери, но не она утирала мне слёзы после их очередного скандала, не она читала мне сказки, и не она была со мной в моменты отчаянья и грусти. Я была рада, что папа счастлив, в квартире не слышно ругани, а мама не плачет ночами в подушку. Поэтому даже сейчас, в двадцать с лишним, я не могу понять людей, которые сохраняют свой брак «для детей», но губят себя у них на глазах и открыто выражают свою ненависть друг к другу. Разве это делает кого-то счастливее? - Снова курила, Ираида? – хмурится женщина, смывая с рук остатки теста. Иногда мне искренне жаль её, ведь ей так и не хватило духу изменить свою жизнь. – Сколько раз говорить тебе, что эта привычка ужасна! К тому же, запах дыма отвратителен. Ты отравляешь не только себя, но и меня, и свою сестру! - Сколько раз говорить тебе, что я не нуждаюсь в твоих нравоучениях, - отзываюсь холодно, вертя между пальцами маленький металлический ключ. Затем кладу его на стол. – Я зашла всего-то на пару минут, чтобы занести ключ. Замок сменила. Ты ведь просила, чтобы у тебя всегда был запасной… Это было компромиссным решением, основанным на опасениях матери, что после смерти отца я могу утратить над собой контроль и свести счёты с жизнью. Поэтому на следующий день после похорон она всерьёз уговаривала меня переехать жить в их квартиру. Даже если учесть, что в те дни моё состояние было, мягко говоря, далёким от реальности, я была в шоке от того, какого «лестного» мнения она о моём умственном здравии. В итоге мы сошлись на том, что я отдам ей запасной ключ, чтобы она могла наведаться в квартиру, если не сможет дозвониться мне в течение суток, а взамен не будет лишний раз лезть в мою жизнь со своими благими намерениями. Спустя год тот факт, что у неё есть запасной ключ, уже вошел в привычку. - Всего доброго, мамочка, - произношу, поднимаясь из-за стола, пока она не начала задавать лишние вопросы. По поводу смены номера я сказала ей, что потеряла телефон. Не хочу лишний раз выслушивать её лекции на тему хорошего поведения и увещевания о том, что нужно обязательно обратиться в полицию. - Я думала, ты останешься на ужин, - слышится вдруг за моей спиной, когда я уже дохожу до двери. Мне приходится обернуться. – Я всё равно много приготовила, а тебе не помешало бы поесть домашнего. Иначе совсем желудок испортишь. - Как-нибудь в другой раз, - мягко отказываюсь я, хоть знаю точно, что другой раз никогда не настанет. По крайней мере, не в этой жизни. – Боюсь разрушить вашу семейную идиллию. Я знаю, как тяжело ей хотя бы попытаться протянуть ко мне ниточку, и от этого чувствую себя паршиво, но просто не могу впустить её в свою жизнь. Не потому, что злюсь за её уход или обижаюсь за новую семью и отсутствие внимания, просто… она для меня чужая, и я ничего не могу с этим поделать. Она была чужой ещё тогда, когда они с папой были в браке, и до сих пор такой осталась. - Ты не нарушишь… - доносится до меня её робкий голос, но я уже закрываю дверь со стороны коридора и на пару секунд прижимаюсь к ней спиной. Медленно выдыхаю и иду в прихожую, чтобы обуть ботинки. Домой я добираюсь пешком. На улице стремительно темнеет, но я никуда не спешу. Докуриваю вторую по счёту сигарету и кутаюсь в кожаную куртку, которая в период осенних холодов совсем не греет. Ветер с лёгкостью пробирается под неё и обхватывает тело тонкими ледяными пальцами, заставляя меня дрожать и ускорять шаг. Выбрасываю окурок в урну возле подъезда и поднимаюсь по лестнице на четвёртый этаж, где уже привычно курит Дмитрий, словно бы у него нет других дел, кроме как стоять на лестничной площадке в домашних спортивных штанах и дурацком халате в крупную клетку. - Покуришь со мной, соседка? – улыбается он, протягивая мне пачку. Но я лишь качаю головой, решив, что на сегодня выкурила достаточно. Тем не менее, всё равно остаюсь стоять рядом с ним, пока он курит. – Тебя что-то беспокоит? - Почему с родителями так сложно, Дмитрий? – выдыхаю, опираясь руками о перила. Впрочем, мой вопрос скорее в пустоту, потому что я совсем не жду от него ответа. Мужчина пожимает плечами, выпуская в воздух облако дыма. Делает последнюю затяжку и выбрасывает окурок в пепельницу. - Не знаю, - говорит вслух, поворачиваясь ко мне. Его серые глаза смотрят на меня в упор. – Мои умерли, когда мне было десять. Поэтому сейчас мне кажется, единственное, что может быть сложно в родителях – их отсутствие. - Хотелось бы поспорить… но не могу, - шепчу, опустив взгляд. Мне вдруг становится неловко. – Ладно, спокойной ночи. - Что ж, приятно было поболтать, - хмыкает мужчина, и в его голосе чувствуется нескрываемый сарказм. Я вскидываю брови. – Добрых снов.