Ммм, м...т?

      Раздражающая стерва. Так он обычно думал о Минтхай, когда был зол. Совсем не его тип девушки; не тот, что он выстраивал с аккуратностью отвечая на тупые вопросы в интервью. "Длинные волосы, не короче лопаток, приятный голос. Ростом ниже меня, примерно сто шестьдесят сантиметров. Чтобы была милой, нежной и заботливой, и точно — старше". Все те, кто был знаком с Минтхай лично, могли бы громко рассмеяться ему в лицо, потому что попадала она только в возраст. И хотя голос у неё тоже был ничего — говорила она им совсем не милые вещи.       Он никогда не стремился за ней ухаживать, любить и слушать проблемы, гладя нежно по голове, потому что сошлись они не для этого. Этим всем мог заниматься кто угодно другой — подруги, родители и наставники — обнимать, вытирать слёзы, успокаивать и кормить обещаниями — о будущем, вышедшем сингле или о том, что "привыкнешь". Слабая, мягкая и бесхребетная, она была ему не интересна.       Его были — жаркие выдохи, стоны и поцелуи; злость, страсть и воспалённое "бесишь". Чтобы эта её гордыня с грохотом ломалась, когда он заводил её за угол, и упрямое "нет" так и оставалось висеть на губах. Он не отдал бы это, пока самому не надоест, и что-то в груди напирало: если не никогда, то ещё явно не скоро.       Так продолжалось долго. Чонгука устраивало на миллион процентов. А в какой-то момент — "бам", — и привычная картина мира стала расходиться по швам.       Он даже не успел понять — как и когда. Возможно, когда в клипе у неё откровенно скатилась лямка, а камера встретила томный взгляд. Намджун спросил рядом: "Не слишком ли горячо?" Что-то определённо ковырнуло в груди, но Чонгук не обратил внимания.       А может, позже, когда были и злость, и страсть, и воспалённое "бесишь", но он потянулся за прохладной ладонью, а от судорожного выдоха в ухо сердце пропустило удар.       Просто он понял, что "любить, ухаживать, слушать" в любом случае ему и не принадлежало, "Чон Чонгук, выйди из комнаты". А ему стало надо. Это было иронично, тупо и раздражало до крайности.       Двойная ирония была в том, что и Минтхай "любить, ухаживать, слушать" в исполнении Чонгука было и не нужно.       Телефон крякнул сообщением, и на экране высветился незнакомый номер "*** прислал(а) вам видео".       На видео оказалась Минтхай, читающая что-то в бумагах за столом их отельного номера, где-то в далёком Токио. На ней топ и размазанный макияж — он видел разводы под глазами — а ещё странное спокойствие на лице.       "Рин Минтхай-я работает, ей нельзя мешать," — смешливый голос Джунйонг ровно звучал за кадром.       Минтхай улыбнулась уголками губ, не отвлекаясь от листов, и обняла выставленное вперёд колено — привычка сидеть за столом.       "Посмотрите, какая красотка," — камера приблизила лицо, обрамлённое растрёпанными рыжими волосами, макияж совершенно точно потёк, Минтхай рассмеялась и выставила средний палец.       Сама Минтхай ему никогда не писала — гордость, упёртость и дальше по списку, — а незаписанный номер принадлежал Джунйонг. "Чтоб не забывал, что она у тебя хот," — значилось в сопроводительном сообщении. Короткое видео, не больше двух минут, где Джунйонг доставала её комментариями, должно было, наверное, его развеселить. Но он внезапно почувствовал вспыхивающую злость. Потому что, во-первых, "она у тебя" изначально неправильная формулировка. Во-вторых, в формате видео легко узнавалась "шаманка": они обычно снимали, чтобы собрать цельный отрывок. Третий пункт тесно был связан с предыдущим, потому что он представил, как эта домашняя Минтхай с видео окажется на миллионах экранов, с голыми плечами, собранными в потрёпанный хвост волосами и потёкшим макияжем. Захотелось сломать камеру. Комментарии под видео, отметки "нравится", поднимающиеся рейтинги, сука, чтоб тебя, грёбанная Рин Минтхай. Топ без бюстгальтера под ним — он совершенно точно видел очертания мягкой груди и чувствовал закипающую ревность.       Если бы было можно сейчас, не будь между ними тысячи километров, он бы обязательно вцепился ей в плечи, намотал волосы на кулак и от души встряхнул. Охуела или забыла? Домашний вид, потёкший макияж и хриплый голос входили в раздел "жарких выдохов, стонов и поцелуев", так что будь так добра, прикройся. Это — его, блять, принадлежит ему. Или на неё для этого нужно повесить табличку, обозначающую его принадлежность?       Пока бешенство не пропало из груди, он открыл соседний чат и отправил "только попробуй выложить".       …       "Тебя забыли спросить".       …       Как он тогда разозлился, так и не отпустило до самого их приезда. Может, чуть-чуть, потому что он предвкушал. Она будет податливой в первые пару дней — можно безнаказанно оставить засос или завести в какую угодно каморку — практически месть. За то, что бесит, за то, что ему её хочется, за то, что этого не хватало.       Но в момент, когда они втиснулись в его мастерскую, его уже потряхивало от злости. Уметь с такой лёгкостью выводить из себя, это, наверное, целый талант. Он опасался сжать слишком сильно, чтобы не переломать ей к черту все кости.       Минтхай обнимала за шею и целовала сама, она в общем и впихнула его за дверь. В его губы врезались её — мягкие, пухлые; а потом в подбородок и скулу, это определённо сбивало и путало мысли. Пахло от неё духами со свежим цветочным ароматом, тонкие пальцы гладили по шее. Только перед глазами у него стояло, как десятью минутами раньше она обнималась с Тэхёном. Как чмокнула его этими чёртовыми губами в щёку — с нанесённым вишнёвым блеском. И даже Чимину перепало. А он стоял как идиот у входа. Раньше — было легко отбросить. Куда больше его волновали бархатистая кожа, вызванная поцелуями дрожь и выгнутое на встречу тело. Но теперь — что-то случилось. Привычная картина мира расходилась по швам, с треском и грохотом. В ушах звенело. Он страшно её ревновал. До злости и бешенства. Ярость застилала глаза и всё, что ему хотелось — это вжать её в стену и сказать: "Только попробуй. Только попробуй, блять". Это — его, поняла?       — В чём дело? — поняла она, конечно, совсем не то, что нужно, тупая овца. В нём было столько злости, что он хотел сказать "меня бесит, когда ты вешаешься на других". Но на такие слова у него не было права. А момент, чтобы сказать "ни в чём" был упущен. И Минтхай отступила на шаг.       Её внимательный взгляд впился ему в лицо, и она вздёрнула бровь. В ушах стучала кровь, и мысли мелькали в голове, словно пчёлы в потревоженном улье — с жужжанием во все направления разом. И хотя ему нравилась эта вздёрнутая бровь и оскорблённый вид, и мягкое тело, по которому он скучал, и напор, ни о чём другом думать не получалось — блядский поцелуй в щёку, топ без белья под ним, размазанный макияж и растрёпанный вид, встряхнуть-встряхнуть-встряхнуть. И сжать пальцами челюсть, чтобы не вырывалась. Чтобы прям выбесить так же, как могла она.       Она провела от плечей по груди, тело замерло камнем. Сдерживать ярость и вести себя как обычно, оказывается, сложно, когда в груди горит и едва не трясутся руки.       — Ну? Что тебе там взбрело?       Она взяла руками его за лицо — мягкие и прохладные, как он привык — и приблизившись снова, смотрела на губы.       — Скажешь или нет?       Выдохи врезались в его собственные, смешивались, размеренные и быстрые. Но даже так, всё что он чувствовал — это желание сделать ей больно. И сам не заметил, как до скрипа сжал челюсть.       Он ничего не сказал — если бы открыл рот, то просто вывалил бы всё без разбору — и Минтхай отступила совсем.       — Не хочешь — не надо. Я пойду тогда.       Он поймал её за руку стоило ей открыть дверь, и дёрнул назад. Никуда ты не пойдешь — подумал он и толкнул к столу.       — Я зол.       — Я заметила. Тебе немного для этого надо.       Ложь. Он редко бывал в таком бешенстве.       — Это ты меня выводишь.       — Я, значит, виновата?       Почти грёбанное утверждение. Лицо её стало выразительно-ироничным. У неё всегда была подвижная мимика, которая быстро отображала эмоции.       Он без мягкости дёрнул вверх, усаживая её на стол, и смахнул в сторону мешающие книги и статуэтки. Пальцами впился ей в ноги, разводя — она ойкнула от боли, — и оказался между бедер. Теперь ей приходилось слегка задирать голову, чтобы вызывающе смотреть в глаза.       — Ты думаешь, это нормально, себя так вести?       У него был ледяной голос, хотя он заставлял себя говорить спокойно — чтобы просто-напросто не взорваться. Минтхай вскинула брови и плавно откинулась назад, на белую стену. Он представил, как она бы закинула ногу на ногу, если бы он не мешал. С ответом она медлила, нахально вглядываясь ему в лицо.       — О чём ты?       — О том, что ты вешаешься на всех подряд.       Он даже не договорил, как её лицо на секунду вытянулось и она весело фыркнула. Как же, блять, бесила.       — "Вешаюсь на всех подряд"? Ты про Тэхёни, что ли? У меня с ним хорошие отношения.       — "Тэхёни", — выплюнул он, — ведешь себя, как непонятная…       — Ревнуешь? — перебила она, и он подавился словами. Слишком уверенно звучал её голос.       — Нет.       — Ревнуешь к Тэхёну, — она потянулась, коснувшись пальцами подбородка, — Чимину тоже? Или обижаешься, может?       — Нет.       Словно под гипнозом, она выпрямилась и подалась вперёд. Глаза напротив теперь впивались в его, так что он чувствовал, что ни одна эмоция не проскользнет не опознанная. Любая мысль, что может мелькнуть ещё до того, как он сам поймет. Широко раскрытые, острые.       — Что тебе перепадает мало внимания. Или что, может, с тобой не так?       Вдохи опять врезались друг в друга, её спокойные, его — частые и взволнованные. Чонгук сжал зубы и сразу понял, что себя выдает.       — Заткнись.       — Ты знаешь, что не можешь мне предъявлять, Кукки? Мы же даже не встречаемся…       Слова скользнули легко, предложение осталось открытым, но у него срывало предохранитель. Он ненавидел эти грёбанные слова. Сложно было представить, как ненавидел; знал об этом и сам, но сказанные вслух они просто выжигали в груди дыру.       Он рывком вжал её в стену и заговорил сквозь сжатые зубы.       — Не могу и не встречаемся, а ты блять не можешь вести себя вызывающе. Шлюховатые замашки со спадающими лямками и томным взглядом. Или совсем отчаялась? Хочется, чтобы о тебе все мечтали в мокрых снах?       — Это не твоё дело, какие замашки, каков мой имидж и образ. "Шлюховатые", и что с того? Чего ты психуешь?       Минтхай смотрела со злостью; где-то на заднем плане, помимо всех этих фонтанирующих эмоций, скользнуло смутное удовлетворение, что задело и её. Густо замешанное на горчащем разочаровании.       — Смотреть стыдно, — выплюнул он.       — Хочешь совет? — она повела головой. — Закрой глаза.       — Ну уж нет, — злой шёпот со свистом слетел с губ. — Ну уж нет, ты вконец охуела. Раздавать советы можешь своим знакомым трейни-сосункам. Или ты думаешь, что можно так просто вломиться ко мне в мысли, несколько раз трахнуться, а потом свалить восвояси? Твоё легкомысленное…       — Идиот, — перебила она, сбив его с мысли, и он с силой шарахнул по столу.       Он сбился с, мать его, мысли, и следующая — яркая и не менее злая — вспыхнула с бешеной скоростью. Он значит, идиот, который крутится вокруг неё, а она местная королева. Чёрта с два. Он её сейчас просто задушит. Или что это ещё, блять, значило?!       На новом витке мыслей Минтхай резко отпихнула его руку — хера с два он даст ей сбежать — а потом совсем внезапно подалась ближе и прижалась губами. У него билось всё в голове, в мыслях, злость, тупая ярость, и он не сразу понял, что происходит. На вспыхнувшей установке "не дать сбежать" он вцепился ей в плечи, хотя уже было совершенно понятно, что никуда она и не собирается. Она вдавила в него свои губы, сомкнув пальцы ему на затылке, и он чуть не со скрипом поддался — расцепить челюсть оказалось сложно. А потом он перехватил инициативу, и Минтхай подалась назад от напора, с которым он впился ей в губы. Укусила за нижнюю губу в ответ. Хочешь больше? — раздражённо взмылилась мысль. Он сделает больше, больнее, раз она напрашивалась сама. Руки от плеч плотным движением скользнули вниз, перетекли с талии на бёдра. Он подхватил и вжался пахом в живот, с удовольствием чувствуя скорый выдох. Он бы её прямо сейчас трахнул. Мог он это сделать? Спрашивать он не обирался — с силой смял грудь, а когда она отстранилась и удивлённо простонала, впился ей в шею. Засос — он оставит ей яркий тёмный засос.       — Ах, — всхлипнула она, когда он прикусил кожу. — Господи, ты идиот.       — Ну и что это значит?       — Что ты меня заебал, — проговорила она, посмотрев прямо ему в глаза, а потом он почувствовал, как прохладная ладонь накрыла пах, и мир потемнел на секунду.       — Тебе, наверное, весело меня изводить, — прокомментировала она. Рука надавила сильнее, выдавливая из него выдох, — сейчас посмотрим, кто веселится больше.       У него жёстко стояло, причём давно, и все эти манипуляции не прибавляли душевного равновесия. Такого поворота он не ожидал. Поэтому сначала завис, всё так же смотря в её тёмные глаза и сжимая на талии руки. Злость, всё ещё бурлящая, не находила выхода и быстро перетекала в возбуждение, жгущее пламенем, в трескающееся нетерпение. И стоило ей только заново провести с силой вверх-вниз по стволу, как он быстро перехватил за запястье.       — Какого хрена ты творишь? — прошипел он. Минтхай сделала большие глаза.       — А на что похоже? Даже не знаю! — отпихнула она его руку, — Будь добр, не трогай.       Она сделала ещё движение, и он невольно толкнулся навстречу бёдрами, а потом быстро просунула руку под край неплотно сидящих джинс, и он к своему ужасу застонал.       — Холодные, блять!       — Ах, ну простите. Не разогрела для вас.       — Минтхай… — он сделал паузу, зажмурившись от нового движения, — сворачивай лавочку.       — А что, тебе не нравится? — пропела она.       Она двигалась медленно и не обхватывала полностью — мешали штаны. Его бесило, что он не может смотреть. А ещё в голове билась мысль, что это неправильно, и какого хрена она творит. Закрыл ли он дверь??       Ей, видимо, было и самой неудобно, поэтому вторая рука быстро поднялась вверх, расстегнула пуговицу, и легко стащила край джинс и белья ниже. Теперь он всё видел, она обхватила двумя руками, и от зрелища возбуждение шпарило так ярко, что у него стояло почти до боли.       А потом произошло страшное.       — Надеюсь, дверь заперта, — просто сказала она, наклонилась и разомкнула губы.       Мир перевернулся перед глазами, стало так хорошо, горячо и влажно. Он и сам не заметил, как зажмурился, просто вокруг стало черно, и громкий стон вырвался из горла. Она не брала глубоко — головку и чуть дальше, — не двигалась и ничего не делала, просто держала во рту, но только от этого у него чуть не подкосились ноги, и когда он кое-как разлепил глаза, понял, что упирается руками в стенку над ней.       — Минтха-ай, — сорвалось сдавленно с губ, — блять.       Она толкнулась головой вперёд, потом ещё раз, вызывая столпы искр перед глазами, он кое-как сдержался от очередного стона. Это было сумасшествие. В ушах стучала кровь, адреналин, возбуждение, поглощающее его эхо. Ему хотелось больше и глубже, но даже от этих неглубоких движений мутило рассудок. "Он бы сейчас её трахнул," — мелькнуло в голове воспоминанием о паре минут назад. Не на это он рассчитывал.       Она обхватила губами плотнее, а одной рукой взяла у основания, там, куда не доставала ртом. Рука всё так же была холодной, и от крышесносящего контраста он чуть сразу не кончил и тихо зашипел.       Как хорошо-хорошо-хорошо. Он подавался вперёд, а через какое-то время понял, что уже вцепился ей в голову.       — Чёрт, если ты сейчас же не остановишься, я за себя не ручаюсь, — слова звучали сипло, надломленно. Он облизал губы. Минтхай вдруг отстранилась, вызывая мгновенное разочарование, но на место рта быстро пришла вторая рука, опять прохладная. Блять…       — Можешь не сдерживаться, бэ-ейби, я по-твоему зачем это делаю?       "Не знаю" — пронеслось в голове. Она выдохнула на член горячо, а потом опять аккуратно взяла в рот. Он не знал, зачем, но в красках представил, как возьмет и натянет её голову по самое горло. Глубоко. Крышесносяще жарко. Он прямо впился глазами в её макушку, фантомно стягивая кулаками за волосы. Он хотел её натянуть. Господи. Он хотел это сделать. По самое горло.       А с другой стороны, он ощущал, что она только того и ждёт. Словно бы она ухмыляется у себя в мыслях. Сука. Он не собирается плясать под её грёбанную дудку, зачем бы ей это ни понадобилось. Он провёл языком по зубам в попытке успокоиться. Какой же огромный был соблазн.       Минтхай тоже упёрлась в член языком, а потом видимо не дождалась его действий, одной рукой надавила ему на бедро, и он безоговорочно подался вперёд.       — А-аах…       Картинка опять сжалась до одной точки. Он чуть не рухнул вниз на подкосившихся ногах, если бы не опора. О что он там опирался? Чёрт. Как же глубоко она заглатывала. Она не двигалась, может привыкала, может ещё что, но у него внутри всё билось, пульсировало, сгорало. Слишком жарко, горячо, глубоко. Влажно. Бля-ять. Чёртова тугая спираль.       На ягодице оказалась и вторая рука, и она сама толкнула его на встречу. Искры посыпались из глаз. Он двинулся сам. Или это она?       — Сука-а, ах…       Он совершенно точно упирался ей в горло. И больше он не мог себя держать. Он думал, что ему сорвало переключатель? Ха. Трижды ха. Просто истерический хохот. Он толкнулся на встречу, просто не в состоянии выдержать — это было её чертово горло. Толкнулся ещё раз и услышал её сдавленный стон. Волосы натягивались под его пальцами, и он отклонил назад голову, пытаясь сдержать стоны. Как же блять хорошо. Чёрт, как хорошо.       Он изо всех сил старался двигаться хотя бы медленно и не сильно, только чуть-чуть. Вперёд бёдрами и назад, ме-едленно, тихо, и даже в какой-то момент нашёл в себе силы отстраниться, но на ягодицах внезапно напряглись пальцы, впиваясь в кожу ногтями, вызывая новый прилив болезненного возбуждения, мурашками по спине, и Минтхай сама качнулась ближе.       — Минтхай, твою мать…       — М-мм, — протянула она, и он подумал — был ли это стон или она в ответ?       Рассудок бился где-то на грани, Минтхай отстранилась только слегка, опять взяв рукой у основания, и это было ни чуть не хуже. А потом опять насадилась по горло. Чонгук уже не различал, сам ли он толкался, или это она. Это всё была она. Всё всегда блядская Минтхай, господи, он почти её ненавидел. Его просто выкручивало от этого влажного жара и её громкого дыхания. От чёртовых звуков и блядских холодных пальцев. Оргазм обрушивался на него, просто нарастал горячим тайфуном. Кажется, они оба толкнулись — она вперёд и он, и это было просто сумасшествием. В глазах взорвалось фейрверком, он успел дёрнуть Минтхай назад за волосы, иначе бы просто её задушил. И с громким протяжным стоном кончил, подавшись бёдрами.       Его сводило спазмом, долгим и длинным, и он, кажется, опирался о стену и совершенно точно впивался пальцами одной руки ей в плечо. Он это понял, когда вторая волна дрожи спала. Его качало — толкнуть одним пальцем, он бы просто рухнул. Всё тело сначала окаменело, а теперь почти болезненно расслабилось, и он не знал, что с этим делать. Кошмар. Просто оглушительный пиздец.       Минтхай ещё раз провела рукой по стволу, пробивая его дрожью. Он понял, что она смотрит ему в лицо, когда нашёл в себе силы повернуть голову. Кажется, позвонки поддались со скрипом. На грудь слегка надавила чужая рука, заставляя отлепиться от стены и выпрямиться, Минтхай всё это время смотрела.       Что-то схлопывалось у него в голове, и он не знал, как реагировать. Это было ощущение полного разгрома — поимела его как школьника.       Он был просто не в состоянии сопротивляться. Её рука быстро скользнула вверх и ухватила пальцами за челюсть. Влажная и перепачканная. Осознание корежило мозг.       — Ну что, весело было? — хрипло поинтересовалась она и прокашлялась. Он только и мог, что глубоко дышать. Дыхание не восстановилось, голосовые связки тоже. Он не был уверен, что вообще сможет сегодня разговаривать.       У Минтхай блестели влажные губы, глаза были тёмные и густые. Засасывающая карамельная темнота, чёрные длинные ресницы и подтёки туши. Острый вызывающий взгляд. Что ему теперь чувствовать?       Вместо ответа он наклонился и поцеловал, как в наваждении, прямо в эти влажные губы. Это был длинный, мокрый и бестолковый поцелуй, ему по-ненормальному нравилось. Секунды тянулись, дыхание между ними кончалось, и оставалась эта тягучая слабость в теле, ватные ноги, её горячее дыхание и упругие набухшие губы.       — Надеюсь, теперь ты от меня отъебешься.       — Я — отъебусь? — сипло переспросил он.       — Ты.       У неё до сих пор хрипел голос.       Минтхай плавно отстранилась, отодвигаясь, и легко сползла со стола. Чонгуку пришлось отодвинуться, и он хотел бы её поймать, но понял, что не успевает — движения были глупыми и медленными, будто он увядал в песке.       — Стой, — позвал он и почувствовал вялое раздражение на эту беспомощность. Штаны с бельем натянулись с трудом. Минтхай замерла у двери, отстранённо наблюдая, как он пытается справиться с пуговицей своими дрожащими пальцами. Оправить рубашку. Взгляд — понял он — у неё был снисходительный и надменный. Бесил.       — Ну, что?       — Что это вообще, блять, было?       — Боже, один и тот же вопрос пятьдесят раз, Кукки. Тебе оргазм мозги отшиб? Это был минет.       У него дёрнулся глаз.       — И… что это значит?       — То, что ты идиот. Больше не смей обзывать меня шлюхой.       Она выгнула бровь, легко пожала плечом, и надавила на ручку. Дверь оказалась не заперта.