Все думы о дальних краях

27. Дитя. В тот же год Вэй Ин, которому еще не исполнилось и шести, часто убегал от родителей на улицу, а когда его кто-то обижал, сидел у дороги, обняв коленки и надув губы. Когда Цансэ нашла его, солнце уже скрылось за горизонтом. Она потрепала сынишку по голове, затем присела рядом на корточки, чтобы поравняться с ним взглядом. Но А-Ин опустил голову, не произнося и звука. Они так и сидели молча, друг напротив друга, пока Цансэ не заметила, что А-Ин украдкой смотрит на нее из-под рук, обнявших колени. Мальчик тут же отвел глаза. “Вставай, пойдем домой”. “Ноги занемели, я не могу встать”. Глазки А-Ина смотрели в сторону, он упрямо надул щеки. “Тогда оставайся здесь”. Она отряхнула грязь с подола платья и сделала вид, что уходит, но А-Ин схватил ее за рукав. “...Матушка!” Ей все это показалось и смешным, и ужасно глупым, но тут из глаз сына покатились две слезинки. “Я отдал им своего воздушного змея, даже яблоками с ними поделился, а они все равно обижают меня!” “Но ведь кто-то же из твоих друзей искренне хочет с тобой играть?” “Да... Просто я... Сердит на всех!” “Эх, ты”. Цансэ пригладила волосы на лбу мальчика, но одна прядка все никак не желала лежать ровно, поэтому мать сдалась. “Тебе следует помнить то добро, которое делают для тебя другие люди, а не то добро, что ты делаешь для них”. Ребенок все равно недовольно замотал головой, и Цансэ мягко ущипнула его за щечки. “А-Ин, в этом мире слишком много людей, которым не нравится твоя матушка. У меня тоже бывают моменты, когда я расстроена или непонята кем-то. Но потом я смотрю на твоего отца, который так сильно любит меня, который готов все ради меня отдать, и я перестаю думать о других людях”. “Выброси все ненужное из своего сердца, и тогда тебе станет легко и приятно жить на свете”. 28. До самой смерти. Цансэ хотела сказать что-то еще, но тут увидела, что к ним с другого конца дороги приближается Вэй Чанцзэ. Он вел на веревке ослика, которого она однажды упросила его купить, поддавшись сиюминутному порыву. Она подтолкнула А-Ина к Вэй Чанцзэ. “Утешь своего сына”. Вэй Чанцзэ поднял ребенка на руки и протянул ему только что купленный леденец из ягод на палочке, затем всепрощающе посмотрел на жену. “О чем вы говорили?” “О тебе”. “Обо мне?” Она запрыгнула на спину ослика, при этом дотянулась до Вэй Чанцзэ и на ухо прошептала: “Я сказала... что ты теперь только мой”. А-Ин, услышав эти слова, как будто что-то понял, и в то же время ничего не понял. Мальчик доел последнюю ягоду, облизал губы, затем принялся облизывать и пальцы. Неожиданно для себя он заметил, что лицо отца покраснело, после чего Вэй Чанцзэ усадил сына к себе на плечи и пошел вперед. Шаги выдавали биение его сердца. Цансэ, сидя на спине ослика, произнесла: “Чанцзэ”. “Вэй Чанцзэ”. “Чанцзэ-гэгэ...” Вэй Чанцзэ, не в силах противиться, остановился и спросил: “Что такое?” “Потяни за веревку, а?” 29. Тупик. На этом сон закончился, словно все это было иллюзией, которую сознание, охваченное болью, вынуло откуда-то из самых прекрасных воспоминаний, чтобы эту боль заглушить. Цансэ пожалела, что у нее скоро не останется сил даже на то, чтобы подумать – что же будет теперь с А-Ином. “Летим наверх! Мы можем укрыться там!” Час назад летящий меч зацепил верхушку дерева и врезался в скалу, но все же снова поднялся в воздух, покачиваясь из стороны в сторону. Духовные силы обоих были на исходе, а лютых мертвецов вокруг становилось все больше, они издавали жуткий рев, словно призывали на подмогу еще больше себе подобных. В какой-то момент Цансэ показалось, что она вот-вот свалится с меча и станет пищей для собравшихся внизу лютых тварей, которые смотрели на них дикими, жаждущими крови глазами. Но Вэй Чанцзэ крепко держал ее, и сейчас вновь притянул поближе. Один их меч уже потонул в море оскаленных клыков и гнилых когтей, а другой постепенно снижался. Вэй Чанцзэ истратил слишком много сил – его Золотое Ядро не выдержало нагрузки, и изо рта хлынула кровь. Это не предвещало ничего хорошего. Цансэ невольно потянулась, чтобы заглянуть ему в глаза, убедиться, что все в порядке, но она подавила в себе этот порыв, как и наворачивающиеся слезы – сейчас нельзя было допустить, чтобы что-то мешало ей различать путь. Она молча сжала покрепче кровоточащую рану на левой руке и, сжав зубы, снова передала в меч порцию духовной силы. Вдалеке виднелся мерцающий огоньками поселок, на поверхности озера отражался свет луны. Еще вчера они гуляли по нему, держа за руки своего ребенка, готовясь всю жизнь до самой смерти провести вместе, в покое и радости. Но ад совсем не так далек от человеческого мира. И на этот раз у них не выйдет выбраться из него живыми. 30. Даже смерть. “Их слишком много”, Цансэ в беспокойстве оглянулась, “Нам некуда отступать”. Вэй Чанцзэ ничего не ответил, только сделал магический пасс, чтобы ускориться, так что ей пришлось покрепче схватиться за него. “Если так пойдет дальше, у нас не останется духовных сил, и мы оба погибнем. Послушай меня. Возвращайся один, А-Ин все еще ждет нас там”. Ветка дерева ударила Цансэ по лицу, но она, казалось, даже не заметила этого. “Чанцзэ, я умоляю тебя, твой меч не выдержит двоих”. Она была права. Вот уже какой-то лютый мертвец допрыгнул до ее ноги, она ловко пробила ему череп одним ударом, но монстров становилось все больше. Неизвестно, насколько еще хватит их везения. Вэй Чанцзэ все также крепко держал ее. “Я смогу”. Белая костяная рука ухватилась за лезвие меча, от пореза существо издало режущий уши визг, но на помощь ему подоспело еще одно, и еще. Цансэ, дожив до своих лет, не знала ни одной вещи, которая могла бы заставить ее заплакать, но сейчас, когда скорость их все увеличивалась, а высота все уменьшалась, когда ей только и оставалось, что из последних сил отбиваться от лютых мертвецов, она едва сдерживала слезы, уже текущие по щекам. Губы Вэй Чанцзэ побелели, очевидно, он потерял слишком много крови. На его спине виднелась рана, оставленная острым когтем, длинная и глубокая, сквозь которую утекала его горячая любовь. “Вэй Чанцзэ!” Она больше не могла держаться. Истратив последние духовные силы на то, чтобы отбиться от голодных духов, они упали вниз, в самую глубокую чащу, тяжело ударившись о землю, покрытую опавшими листьями. Их тела были изранены, но во время падения Вэй Чанцзэ все-таки крепко прижал Цансэ к груди, защищая ее от удара, поэтому сломал себе еще два ребра. 31. Не разлучит нас. В воспоминаниях Цансэ Вэй Чанцзэ всегда был таким, говорить не любил, полагаясь в этом на нее, но когда речь шла о каки-то важных вещах, он всегда проявлял себя с неожиданной стороны. Она часто жаловалась Цзян Фэнмяню на этого твердолобого упрямца, но тот лишь посмеивался и говорил, что Вэй Чанцзэ лучше него понимает девиз клана – стремись достичь невозможного. Чувство, которое затронуло их обоих, породило крепкую, неразрывную связь душ. И в первую ночь после свадьбы она загадала, чтобы они любили друг друга до самого конца, до тех пор, пока не упадут замертво. И вот, конец был близок. Она уже почти ничего не слышала, лишь мельком различала приближающийся бешеный рев мертвецов. Из раны толчками вытекала кровь, от боли ее начало трясти, но в этот миг ее обняли руки любимого человека. Она из последних сил дотянулась и ответила ему окровавленным поцелуем. “А-Ин... Он...” Вэй Чанцзэ, глядя на нее сквозь кровь, застилающую глаза, ответил: “С ним все будет хорошо”. “Надеюсь, что так”. Она лишь ощутила ужасное головокружение, силы оставляли ее. “Чанцзэ-гэгэ... Я так устала...” Ответа не последовало. Она подумала – какой же ты скучный, опять не слушаешь меня... Потом все же решила – ну и ладно. А-Ин... Твой отец сказал, что с тобой все будет хорошо, и я ему верю. Цансэ вновь вернулась в свой прервавшийся сон, где она сидела верхом на ослике, а сынишка устроился на плечах ее любимого. “Чанцзэ-гэгэ, потяни за веревку, а?” “Хорошо”. 32. Безысходность. О том, что случилось в Илине, Орден Юньмэн Цзян узнал первым. Ранее Цзян Фэнмянь получил письмо от Вэй Чанцзэ, где друг сообщил ему, что скоро прибудет в Илин, а потом, возможно, заедет в Юньмэн, проведать его. Но с тех пор от них больше не было вестей. Цзян Фэнмяня охватило беспричинное волнение, из глубины души поднялось плохое предчувствие, прохладное, сковывающее. После в глубокой чаще горного леса, на окровавленной земле в разных местах он нашел лишь пару мечей, до боли знакомых, на которых все еще были привязаны колокольчики Чистого Сердца. Древние деревья, растущие до самых небес, вдруг превратились в давящие стены глубокого колодца, словно хотели навсегда запереть его здесь, затянуть в черную бездну. Резкий горный ветер ударил по глазам. Уже рассвело, и лес вокруг был тихим и прекрасным, солнечные лучи, пробиваясь сквозь листья, ложились к нему на плечи, словно пытаясь утешить. Вместе с адептами своего Ордена он направился обратно в Юньмэн на мечах. Внизу все так же искрилась водная гладь озера Пристани Лотоса, по реке скользили корабли, шумели изумрудные листья. Слезы без предупреждения потекли по его щекам. Цзян Фэнмянь приземлился, словно в тумане. Госпожа Юй бросила на него холодный взгляд издали, но когда увидела два меча, вдруг содрогнулась, злость исчезла из ее взгляда. Она ничего не сказала. Восьмилетний А-Чэн, которого на пристань привела сестра, увидев отца, с горящими глазами подбежал и бросился к нему в объятия. Цзян Фэнмянь неловко обнял сына за худенькие плечи, и вдруг вспомнил одну вещь, которая и пробудила его из кошмарного сна, в котором он находился слишком долго. Ведь сыну Вэй Чанцзэ и Цансэ сейчас примерно столько же, сколько А-Чэну. Отец и мать не могли взять его с собой на ночную охоту, это было бы слишком опасно для ребенка. Что если он все еще жив? Но долго ли ребенок, потерявший отца и мать, сможет в одиночку выжить в этом мире? 33. Холодный мир. Мальчик прятался за углом переулка и украдкой смотрел на лавку, где продавались жареные лепешки. На вид ему было около девяти лет, лицо запачкалось сажей и грязью, словно у котенка, который только что вылез из печной трубы. Сквозь дырки на штанах виднелись пораненные коленки, но раны уже почти зажили. Запах жаренных лепешек распространялся на пол-улицы, напоминая мальчику аромат сытой и беспечной жизни. Но тот лишь растер маленькие ладошки и спрятался поглубже в ворот тонкой рубашки. Холодный ветер все же проник под одежду сквозь дырявые штаны, и худенькие ножки невольно задрожали. Он уже почти забыл, как тепло было когда-то в обьятиях матери. Но на его лице не было злобы и обиды, даже сожаления не было. Он волновался только об одном, медленно подкрадываясь к лавке с лепешками. “Можно... можно мне одну?” “Откуда ты взялся, мелкий попрошайка? А ну пошел прочь, не мешай мне торговать”. Но мальчик проголодался слишком сильно, поэтому, даже понимая, что совершает неправильный поступок, все же протянул ручонку, схватил одну лепешку и бросился бежать. Продавец лепешек в гневе завопил: “Ах ты мелкий гаденыш, а ну стой! Дахуан, взять! Хватай воришку!” Большая желтая псина тут же кинулась в погоню. 34. Страшное воспоминание. Мальчишка увернулся от палки, брошенной продавцом, в панике обернулся, но тут же споткнулся о камень на дороге и больно ударился о землю. Едва зажившие коленки снова начали кровоточить, лепешка выпала из рук и откатилась далеко прочь. Собачий лай за спиной приближался, мальчик с трудом поднялся на ноги и побежал, но собака догнала его и ухватилась зубами за край рубахи, а потом больно укусила за ногу. Боль, которую ему еще никогда раньше не приходилось испытывать, обернулась ужасом, который зародился где-то внутри и вырвался криком. Мальчик упал и пополз по земле прочь, спасаясь от чудовища. Слезы, бегущие по лицу градом, еще сильнее размазали грязь по щекам, но ребенок все еще не забывал о лепешке, упавшей на землю. Подоспевший продавец подобрал брошенную палку и начал лупить мальчика по ногам и спине, как будто на земле лежал не восьмилетний ребенок, а его кровный враг. Мальчик, поддавшись инстинкту, закрыл голову руками и съежился. Он лежал так до тех пор, пока прохожие, которые не могли больше смотреть на эту картину, не оттащили продавца в сторону. Тот злобно сплюнул на землю и ушел, уводя за собой пса. Понимание о том, что такое хорошо, а что такое плохо, приходящее с годами, не сравнится с уроком, который преподаст тебе украденная лепешка. 35. Вновь обретенное. Когда Цзян Фэнмянь увидел на краю оживленной улицы этого ребенка, от волнения он не смог произнести ни слова, едва унимая дрожь в теле. Он подумал – наконец-то. Наконец-то. Он искал его больше года и наконец нашел в Илине. Сын его друга сидел у дороги и жевал половину лепешки. Вообще-то Цзян Фэнмянь никогда раньше не видел мальчика, но когда тот поднял измазанное грязью лицо, на нем сверкнули чистые как горный родник глаза, изучающие проходящих мимо людей. Перед мальчиком приземлился настороженный воробей, но тот лишь улыбнулся птице, отломил кусочек лепешки и бросил на землю. Эта улыбка была словно солнце, разгоняющее тучи, такая же, как у его матери. Увидев лепешку, которую мальчик прижимал к груди, как самое дорогое, что у него есть, Цзян Фэнмянь едва сдержал пронзившую сердце боль. Мужчина подошел ближе, присел на корточки перед мальчишкой и протянул ему две чистые, еще горячие жареные лепешки. “Дружок, давай мы с тобой поменяемся. Я отдам тебе свои лепешки, а ты отдашь мне свою, идет?” Когда он неожиданно заговорил с ребенком, тот с перепугу сжался и попятился назад. Вчерашнее происшествие с собакой все еще не исчезало из его памяти, оставляя тяжелую тень страха в душе. И хотя колени уже не кровоточили, синяки на ногах только начали расцветать, боль по всему телу напоминала о себе с каждым движением, поэтому любое прикосновение пугало ребенка. Но лицо взрослого мужчины перед ним сияло добротой, поэтому мальчик инстинктивно улыбнулся в ответ, а потом, хоть и настороженно, но все же кивнул. Его искренность и чистота никуда не делись, также как и светлая надежда на лучшее. Цзян Фэнмянь осторожно прикоснулся к худенькому тельцу, но сразу услышал тихий стон боли. Этот звук был ему знаком. Когда отец, взбешенный из-за его отказа жениться, безжалостно избил сына Цзыдянем, а тот изо всех сил пытался сдержать крик боли, сквозь его сжатые зубы вырвался точно такой же стон. Цзян Фэнмянь отчетливо разглядел на руках и ногах ребенка фиолетовые следы побоев, и на его сердце появилось еще несколько болезненных шрамов. Он изо всех сил старался не думать, что пришлось пережить этому мальчишке за все эти долгие дни. “Ты помнишь, как тебя зовут?” “...” Мальчик пришел в замешательство. Ведь уже очень и очень давно никто не называл его тем именем. Вместо этого все звали его паршивцем, попрошайкой или какими-нибудь другими ругательствами. Целый год – это очень долго. Он потерял отца и мать, но куда же делось его имя? Он смутно вспомнил, как мама, хватая его за нос и смеясь, говорила “А-Ин”. “Вэй... Ин...” Цзян Фэнмянь обнял ребенка и крепко прижал к груди, не обращая никакого внимания на грязную одежду, которая могла запачкать расшитые золотом одеяния Главы Ордена. “Мы возвращаемся домой”. Волосы ребенка растрепались, щекоча мальчишку по щекам. “А-Ин, мы возвращаемся домой”. 36. Усыновление. “Ты собираешься воспитывать его?” “Моя госпожа, ему некуда больше пойти”. “В мире слишком много людей, которым некуда больше пойти, Глава Ордена Цзян, Пристань Лотоса – это что, дом милосердия?” Ребенок, который прятался за спиной Цзян Фэнмяня, от страха попятился назад. “Дядя... Дядя Цзян, наверное, я лучше уйду...” “Куда ты пойдешь?” Цзян Фэнмянь остановил мальчика и похлопал его рукой по плечу. “Моя госпожа, это бессмысленный спор. С сегодняшнего дня он станет моим Первым учеником”. “Ты даже А-Чэна не начал обучать, а этого замарашку называешь своим учеником? Ты еще помнишь, кто из них твой сын?” “Моя госпожа!” “Цзян Фэнмянь!” Муж и жена ругались так, что шум гремел по всей Пристани Лотоса. Они даже не заметили, как двое их детей подкрались поближе, чтобы посмотреть на происходящее. “Сестра... Он такой грязный...” “А-Чэн, не говори так”. “Ладно... Сестра, а кто он?” “Я не знаю... Ой! Он нас увидел...” В ярких глазах прятались маленькие огоньки, словно от ночных светлячков.