Лиона

— Да она всегда была чокнутой! — взвыла Хорусита, запрокидывая голову. — Всегда! Сумасшедшая, психованная ду-у-ура!

Лиона водила пальцем по запотевшему стеклу и смотрела, как с обратной стороны по нему ползут капли дождя. Он был ненастоящим, как и запахи, но ей нравилось найденное в древних книгах описание. Потому она попросила папу сделать ей какую-нибудь «пасмурную» комнату, и Отец в милости своей не отказал Первой дочери, за что Лиону ещё больше возненавидела неугомонная Хорусита, считавшая, что Первая дочь тут она, кто бы что ни говорил на этот счёт. Сидиро тоже стала сторониться странной сестры, а остальным и так не было дела до «этой ненормальной», как не называли даже Конрадину, с воплями бившей лампочки и пытавшейся отрезать пластмассовым мечом голову любому, кто заглянет в её мрачное тёмное логово. Только Петра всегда была рада выслушать Лиону, и то последнее время всё больше времени проводила с Региной, возводя умопомрачительные крепости. Когда Лиона хотела к ним присоединиться, то в первый раз Регина просто высказала неудовольствие, а во второй Первую выперла коалиция из Шестнадцатой, Пятой и Четырнадцатой. После этого Лиона к ним не возвращалась и старалась не показываться никому на глаза вовсе. Она предпочла попросить у папы разрешения стать оруженосцем, как делали благородные господа, недостаточно взрослые для рыцарского звания. Отец напомнил ей, что для начала следовало бы побыть пажом, но смягчился, увидев отчаяние в зелёных глазах дочери, и перепоручил заботам одного из кустодиев, наказав служить прилежно и добросовестно, поскольку он обязательно будет интересоваться успехами Лионы. И одинокая затравленная дочь со всей ответственностью подошла к своим обязанностям. Лиона тщательнейшим образом изучила отрывочные сведения о том, чему должны учить оруженосца, а до того — пажа, записала их и сообщила о них своему «рыцарю», у которого «находилась в обучении». Тот внимательнейшим образом изучил их под улыбками своих товарищей и с очень серьёзным видом сообщил, что будет рассчитывать на помощь её светлости в качестве кравчего, поскольку остальные возможные должности он считает неподобающими для леди; а что касается упражнений с оружием и обучение верховой езде, то об этом он скажет позже. И она послушно и добросовестно выполняла свои обязанности как кравчий, стиснув зубы и повторяя про себя, как недостойно и не подобает оруженосцу избегать своих обязанностей по отношению к сюзерену, мастеру и воину; она старалась не обращать внимания на усмешки остальных кустодиев и неловкость мастера, когда она прислуживала за столом и тщательно следила за посудой — так предписывалось, и Лиона не отлынивала. Даже при Отце. Вскоре она начала наблюдать за тем, как вести себя за столом, как поддерживать разговор — возможно, папа тоже приложил к этому руку, поскольку кустодии каждый раз вели себя по-разному и говорили о разных вещах; едва она научилась исполнять свои обязанности достаточно незаметно, как набралась храбрости и спросила у мастера, когда она начнёт упражняться с оружием, как и положено. — А тебе это необходимо? — подумав, уточнил кустодий. Поскольку они находились одни, то говорили достаточно открыто. — Да, — пожала плечами Лиона. — Оруженосцы упражняются, поскольку сопровождают своего господина в битве… следят за его конями, помогают облачаться в доспехи… — Я понимаю. После этого короткого разговора мастер на всякий случай назвал своему маленькому оруженосцу три имени из всех своих имён и по возможности час проводил в упражнениях вместе с Лионой; если же он не мог сам, то перепоручал Первую либо другим кустодиям, либо тренировочным сервиторам, но после такого обязательно проверял, что она освоила. Лиона же была прилежной ученицей и с пугающей быстротой осваивала всё, что ей преподавали, но оставалась верна холодному оружию. — Папа, — однажды, приводя в порядок личное оружие мастера и сидя у Отца под боком, сказала Лиона, — а я могу попросить подарок на день рождения? — Можешь, конечно, — рассеянно ответил Отец, изучая какие-то данные. — Не забудь положить оружие на место. Я понимаю, что ты не забудешь, но всё равно беспокоюсь. Что ты хочешь на день рождения? — Подари мне меч. Чтобы он был мне по руке и всё-всё резал. И лёгкий… — Лёгкий? — Отец аккуратно пересадил дочь вместе с оружием себе на колени и с недоумением посмотрел на неё. — Я умею управляться с тем, что тяжелее, — объяснила, слегка запинаясь и дрожа, Лиона, — а подобным и много более лёгким… это б-будет сложнее? — А, в таком плане, — успокоился Отец. И погладил дочь по золотым волосам. — Конечно, подарю. А то остальные твои сёстры уже и не знают, чего хотят на день рождения… Лиона поёжилась и постаралась забыть о том, как можно быть одинокой в большой семье. Лиона спала и видела сны. Сны эти не были обычными, поскольку картины из них вполне могли оказаться реальными, как убеждалась Лиона по воле случая; сны отличались тем, что краем глаза она всегда видела себя, спокойно спящую со сложенными на груди руками — как беспомощная принцесса. В этом сне невыносимая Хорусита вертелась вокруг Отца и рассказывала, как сёстры наконец достроили из кубиков большую-пребольшую крепость, а Конни была страшным огромным монстром, Сан хотела спланировать со шкафа, да столкнулась с башней, потому был жуткий рёв, плач и столпотворение; Отец внимательно слушал и параллельно просматривал бумаги, пока Шестнадцатая не повисла у него на доспехе — тогда он отложил бумаги и уселся в глубокое своё кресло, устроив на коленях неугомонную дочь. — Пап, а ты меня любишь? — немедленно спросила Хорусита. — Люблю, конечно. — А я самая любимая дочь, да? — Хора, ты снова за своё? — нахмурился Отец. — Вот скажу, что самая нелюбимая, и живи с этим. — Но это же неправда, — мило хлопая глазами, заявила Хорусита. — Ты ведь нас всех любишь! Значит, и меня тоже! — Честное слово, ещё один такой фокус, и Лиона выиграет в этом измерении любви просто потому, что ей всё равно, как сильно её любят. Открыв глаза и смотря в потолок, Лиона чувствовала, как сердце одновременно тяжелеет, как камень, и судорожно колотиться, потому что Отец всё же любит её — и ему всё равно, Первая она или нет. Скрепя сердце, мастер позволил Лионе присматривать за своим гравибайком; она же подошла к этому с ещё большей ответственностью, чем к обязанностям кравчего и ежедневным тренировкам с оружием, и, понаблюдав какое-то время за сервиторами, в ходе нескольких попыток взломала управление и заставила их обходить байк мастера стороной; после чего своими руками делала всё то, что следовало бы выполнять сервиторам. Мытьё байка при помощи тряпки успокаивало её, давало ощущение, что она нужна и полезна; мастер рассказывал ей, как его товарищи тихо завидовали и задумывались над тем, что институт оруженосцев вполне себе прекрасен, мастер хвалил за добросовестный труд и даже не стал ругаться, когда она, собрав всю храбрость в кулак, забралась к нему и заявила, что оруженосец всегда должен сопровождать своего рыцаря — лишь сообщил Императору о таком своеволии; Отец только посмеялся и распорядился всё же дать дочери доспехи, поскольку среди оруженосцев смертность, как известно, высока, а ему не хочется терять ребёнка. Настоящего боя, на который надеялась в глубине души Лиона, не было, но и небольшой стычки на границах ей хватило, чтобы успеть проявить в равной степени рыцарскую дурь и рыцарскую доблесть, за которые дома её и отчитали по всей строгости в присутствии кустодиев-компаньонов. Лиона упрямо поджимала губы, бледнела, вздрагивала, как от удара, смотрела в пол, изредка вскидывая упрямый и злой взгляд, покачивалась, сутулилась и вжимала голову в плечи, но стойко выслушала нотацию от Сигиллита, после чего торжественно была объявлена успешно прошедшей крещение боем и отправлена к сёстрам — всё же это был их день рождения. Но сидеть с ними Лиона не стала. Тихо забрав свой подарок, она ускользнула в тренировочный зал, где с замиранием сердца распаковала лёгкий, как пёрышко, фламберг. Он и в самом деле ничего почти не весил, а тренировочные муляжи рассёк, как раскалённый нож — масло. Лиона делала выпады, рубила им, махала и чуть не отрезала себе руку, но её радости это не убавило. У неё было оружие. Личное. Устав, Лиона осторожно положила меч на уцелевшую скамью и задумалась. — Как же мне тебя назвать? — обратилась она к волнистому клинку, чьи изгибы можно было бы и развести, не опасайся она за свои руки; Отец предупреждал, что подарок будет исключительно необычен, а потому следует обращаться с ним крайне аккуратно. Неторопливо перебирая в памяти имена героев множества рыцарских романов, которыми она зачитывалась, взахлёб поглощая древние истории о прекрасных дамах и благородных рыцарях, пусть даже их благородство чаще всего выражалось в верности сюзерену и платоническом обожании некой леди из аристократических кругов, а то и самой королевы, Лиона никак не могла выбрать, поскольку каждое казалось тем самым; перелистывая про себя страницы «Смерти Артура», которую ей читал когда-то Сигиллит под шум грозы за окном, а после оставил для самостоятельного изучения, Первая нашла одно имя, сыгравшее немаловажную роль в цикле. Взяв фламберг, она как можно серьёзнее сказала ему: — Сим нарекаю тебя Игрейной, королевой Британии. Здравый смысл подсказывал ей, что клинок всё же следовало назвать мужским именем, хотя бы и Утером Пендрагоном, если столь уж хочется, но Лиона отмахнулась от разумных доводов. Её фламберг носил теперь гордое имя матери короля Артура, а всё остальное особого значения теперь не имело. Собрав золотые волосы в хвост и заколов лезущие в глаза пряди, Лиона опустила тряпку в ведро, полное чистой воды. Намочила там же платочек и принялась протирать ручки байка. Мастер нёс дежурство где-то во дворце, потому можно было не торопиться и не изводить себя мыслями, что привести в должный порядок «коня» она не успеет. Шаги она услышала ещё от двери, но отвлекаться не стала, а молча вытащила из ведра тряпку, тщательно отжала и спокойно продолжила мыть, когда ей задали вопрос: — И как, стоит ли оно того? Лиона тщательно обдумала вопрос, после чего обернулась и произнесла: — Мне лучше одной, Петра. Петра с интересом уселась на пол и поинтересовалась: — Но ты и меня не навещаешь; мне хочется поговорить с тобой, но ты постоянно исчезаешь — и ни Съаде Алп, ни Рейвен отыскать тебя не могут. — Алп, — бесцветно откликнулась Лиона, — лжёт. Она-то прекрасно знает, где я и когда; я чую её в любом обличье, а она не любит, когда её раскрывают, тем более всегда. А Рейвен много куда просто не лазает, поскольку не успеет тогда вернуться к вечеру, когда Отец отрывается от работы и беседует с нами. А тебе интереснее с Региной, чем со мной… Тряпка в руке висела, и мутные капли срывались с неё на пол. — Но твоё общество мне тоже важно, — возразила Петра, всматриваясь в опустевшее лицо сестры своими мудрыми тёмными глазами, — и я не хочу его лишаться. Я понимаю, Хорусита бывает действительно невыносима, но всё же… — Как будто я не знаю, как вы меня называете за спиной! — выкрикнула Лиона, швыряя тряпку на пол и пиная ведро. — Даже Сан! А Конрадина будто!.. Петра изучила растекающуюся воду и поднялась на ноги. — Сан верит всему, — веско сказала она. — Конрадина просто больна, но постепенно я смогу это исправить, так что называть её психованной — нарываться, и не только на меня. Фулви и Романа изничтожат. А тебя не защитишь, поскольку ты сама не хочешь. Скажешь, не так? Первая отвернулась и присела, чтобы собрать пролитую воду. Одна из рук тряслась, и требовалось прилагать определённые усилия, чтобы она вела себя как следует. — Сопишь, как ёжик, — безмятежно продолжила Петра, — да только иголок нет. Отчего ты бросила меня? Чем я заслужила такое, сестра? Я ведь никогда не отстранялась от тебя. Пробормотав что-то невнятное под нос, Лиона уже громче выдала несколько мяукающих звуков; её колотило от злости и обиды, и внятная речь ей не давалась, потому она, сев на корточки, просто обхватила свои колени и жалобно и коротко что-то провыла. — Лиона, — терпеливо говорила Петра, положив руку сестре на плечо, — успокойся, пожалуйста. Я пришла к тебе, несмотря ни на что; я буду рада тебя послушать, а если ты сама захочешь послушать меня, то я расскажу тебе, что ты пожелаешь услышать, и всё будет хорошо, и ты возьмёшь себя в руки и прекратишь расстраиваться из-за Хоры и её неуёмной харизматичности; она может говорить что угодно, но не все мы ей верим. И не во всём. Мне кажется, она сама немного завидует, если не ревнует, так что не следует обращать такое внимание на это. Ты всё равно остаёшься нашей сестрой. Просто ты немного необычная, а такое нередко отталкивает и служит источником неприятных слов. Полегчало, Лиона? Ты всё плачешь? Ну что ты, ты ведь такая сильная… Вскочив и развернувшись лицом к сестре, Лиона издавала нечленораздельные звуки и трясущейся рукой пыталась словно что-то сказать жестами; но зелёные глаза были сухи. Сглотнув и сжав руки в кулаки, Первая посчитала про себя до десяти и, заикаясь, заявила: — П-п-просто оставь м-м-меня о-о-одну! Лиона чувствовала: говорит она что-то совсем не то и трактовать такое можно совершенно однозначно — однако Петра не пожала плечами и не ушла, а спросила, кивком указав на ведро и тряпку: — Это обязательно делать своими руками? Петра всегда всё понимала, как будто видела Лиону насквозь и давно уже составила представление о том, как устроены её мыслительные процессы; с ней было легко и спокойно, почти как с папой, только вот с ним нельзя было попить чаю и обсудить особенности донжонов — а с Четвёртой можно; и она никогда не чуралась объяснений, что Лиона в этот раз сделала не так, почему так нельзя и как стоило бы себя вести. Но почему-то она так и не сказала, отчего Регина не хотела, чтобы Первая строила с ними… — Так положено, — судорожно вдохнув, ответила Лиона. — Существуют ведь сервы для такой работы, — указала Петра. — Своими руками уже давно никто не ухаживает за техникой… если только он не… как это сказать… специально обучен. Зачем ты это делаешь своими руками? — Так положено, — успокоившись, повторила Лиона и вернулась к своей работе. Петра некоторое время понаблюдала за ней, после чего хмыкнула: — Значит, тебя папа всё же определил к кому-то оруженосцем. Ведь так? Лиона неловко улыбнулась и кивнула. Петра всё понимала. Не сразу, правда, но понимала. И она никогда не называла сестру чудовищем и не отворачивалась от неё. И забывать об этом действительно не стоило, пусть даже дела требовали от Лионы полной самоотдачи. — Расскажешь потом? Она кивнула ещё раз. И сказала: — Навести меня. Можешь? Лиона водила пальцем по запотевшему стеклу своей «пасмурной» комнаты, куда перетащила и низкую кровать с тремя одеялами и сплющенной подушкой, и потёртый круглый ковёр, и самодельные покосившиеся полки с контейнерами для древних книг, и комод, в который запихала всё, что влезло из оружия и доспехов, после чего положила ковёр и поставила постель в центр, а прочее придвинула к стенам; за дверным проёмом было темно, а ещё дальше горел вечный тёплый и безжизненный свет коридора, проникающий через стекло, а за ним можно было увидеть голую и гладкую стену; прислушавшись, Первая различила за шелестом дождя далёкий грохот шагов стражи. Ночь уже наступила, следовало уснуть, поскольку завтра день обещал быть тяжёлым — мастер с соизволения Отца должен был взять её уже на тренировку самих кустодиев, а в воинском искусстве у них было чему поучиться. Однако Лиона вместо сна бездумно водила пальцем и смотрела, как затягивается чистая полоса сама по себе. Существовали строгие объяснения этого процесса, однако для Первой они казались скучными. Убивающими всё очарование странной жизни. Положив на край постели Игрейну, Лиона смотрела на клинок и думала, проснётся ли, если её сон будет беспокоен; Игрейна разрезала всё — даже невидимое глазом. Что ей разрубить лёгкое тело своей хозяйки? Сон сморил задумчивую Первую и вновь бросил в реальность, в которой Лионе не могло быть места. Петра, скрестив ноги, сидела на кушетке и подсчитывала, едва заметно шевеля губами, петли из сизой пряжи; за столом, с которого свисали полупрозрачные желтоватые листы чертежей, расположилась беловолосая Регина и что-то поправляла в тонких чернильных линиях. — Не понимаю, как ты вообще можешь с ней общаться, — не поднимая головы, произнесла Регина. — Она абсолютно ненормальна. Даже если не брать в расчёт социализацию, поскольку у бордюра в парке она явно лучше. Её поступки не укладываются ни в какие рамки. Петра вздохнула и отложила вязание. Обхватив колени руками, она изучала откинувшуюся на спинку кресла Регину какое-то время, после чего размеренно произнесла: — Твоё мерило для всего — холодная логика; нет ничего более логичного, чем избегание травмирующих ситуаций, нет ничего логичнее изоляции для защиты от чужих. А уж прервать отношения из-за нехватки времени тем более логично. Особенно если они выглядят разрушающимися. К тому же, кто большее чудовище: пытающаяся изо всех сил стать как все или та, что для нас такая убедительная и якобы социализированная? — Якобы? — Якобы. Как легко попасть под очарование харизматичной сестры, Регина? Ты все её слова принимаешь на веру? Впрочем, глупый вопрос. Вы ей все верите. — Не все, — поморщилась Регина. — Есть вещи, в которых ни логика, ни Хорусита не имеют власти. И да, я знаю, что она завидует Лионе со страшной силой. Но нам даже двенадцати нет! Многие ли ведут себя разумно в таком возрасте? — Ты говоришь как Малкадор. — А ты говоришь как психолог. Вместе с тем моего мнения это не изменит. Лиона не нормальна. Даже ты не сможешь отрицать очевидное. — Отрицать? Юнг и архетипы, зачем мне отрицать? Я не обращаюсь с Лионой как ты или Романа — брезгливо и холодно, не боюсь её до дрожи в коленях, как Сан, не шарахаюсь… Я веду себя с ней как с человеком. И она это понимает. — Логично, что к тебе она поэтому тянется, — неохотно заключила Регина. — Хорошо, я теперь понимаю, почему она тебя любит. Но тебя, Петра, я всё ещё не могу понять. Ты продолжаешь общаться с ней. — Я не хочу, чтобы она стала чудовищем, которым вы её делаете. И хватит об этом. Нахохлившись и усевшись подальше от всех, Лиона наблюдала за всеми сёстрами и Отцом. Она знала, что недавно успешно завершилась очередная война, и не понимала, относится ли это событие к спонтанному семейному торжеству. Ей казалось, что после войны следует миловать противника, принимать вассальные клятвы и устраивать пиры — но вместе с тем со скрипом и под мягким логическим нажимом со стороны Петры Лиона признавала, что реальность сильно отличается от выдумок романистов. Однако смысл праздника всё равно ускользал от неё, а спрашивать Отца о причинах торжества она стеснялась. Вот кружится и верещит, взмахивая своими распушёнными крыльями, счастливая Сангвиния, подпрыгивая и пытаясь как-то удержаться в воздухе; рядом вертится длиннокосая бледная Морра в чёрном, белом и ядовито-зелёном, качается, что тонкая осинка на ветру; Лорелин в блёстках, сжимающая в руках очередной научный труд, без умолку трещит рядом с Отцом, явно что-то ему пересказывая, щедро добавляя своё категоричное мнение; недовольная черноволосая Конрадина в тёмных очках сидит на спинке стула под присмотром беседующих о возвышенном Темпер и Романы, одинаково одетых в древнегреческие платья; у стола негромко переговариваются Регина и Петра, при этом Петра чем-то недовольна, скрестила руки на груди и горячится — это видно по глазам; Хорусита скачет и таскает за собой сразу невозмутимую Алиму и Этну, активно жестикулирует и впервые на памяти Лионы всем довольна и не пытается никого заклевать, потому что некогда; Фулви и Сидиро, хохоча, кружатся в танго, то и дело сталкиваясь с Ливё, которой взбрело в голову здесь и сейчас выучить смущающуюся тихую Магну вальсировать; Рейвен возится с игрушками под столом, изредка неожиданно возникая у папы на коленях — и снова куда-то исчезая, как и ещё две сестры; и только Съаде Алп бесстрастно взирает на всё, запоминая и раскладывая по полочкам. Лионе страстно захотелось выскользнуть прочь, но перед праздником ей недвусмысленно указали, что оруженосцы должны уметь не только руками работать, но и вести светский разговор, находиться в обществе и достойно представлять свою семью, свой Дом и страну. А потому юная леди обязана там быть и наконец попробовать применить на практике свои наблюдения за кустодиями. — Лиона, идём к папе! — Сангвиния потянула её за рукава платья, сшитого по лекалам из книг по истории моды раннего Средневековья; под бескрайним счастьем и восторгом Лиона чуяла страх сестры и хотела огрызнуться, оттолкнуть от себя Сан… но так нельзя. Она ведь ни в чём не виновата. Лиона неохотно встала и позволила тащить себя к Отцу, который разговаривал с внимательно слушавшей его Лорелин. — Папа! — радостно воскликнула Сангвиния. — Вот Лиона! — Спасибо, Сан, — поблагодарил Отец, прерывая разговор. — Не кричи так. Лорелин скользнула взглядом по сёстрам и спросила: — Ты потом мне дорасскажешь про Бэкона? — а получив в ответ утвердительный кивок, спокойно ушла ловить, скорее всего, Морру. Лиона, неловко переминаясь с ноги на ногу, быстро поклонилась. Как положено вассалу. — Я тоже так хочу! — немедленно заявила Сангвиния. — Покажи! — Дитя моё, это легко найти в книгах по этикету, — осторожно отодвигая крылатую дочь, вздохнул Отец. — К тому же, тебе пришлось бы… Лиона, старательно напоминая себе, что она не только оруженосец, но и леди, нарочито медленно изобразила реверанс, чем привела Сангвинию в неконтролируемый восторг. — Сан, нас уже всех сносит, — укоризненно сказала подошедшая и вполне добродушно настроенная Хорусита. Лиону она старательно не замечала. — Успокойся. Пап, а ты надолго вернулся? — Не слишком, — ответил Отец, усаживая немного успокоившуюся Сангвинию себе на плечо. — Надо будет как-нибудь взять вас всех с собой, хоть за стены Дворца выйдете, посмотрите на мир и всё такое. — Что, и эта тоже? — глядя на Первую с презрением и горящей в глазах завистью, поинтересовалась Хорусита. И Лиона не выдержала. — А сама на моё место метишь, тварь?! Вцепившись в рукоять Игрейны, Лиона постаралась как-то взять себя в руки; сёстры отхлынули от неё и Хоры, оставив в пустоте. На поле боя. — Это я-то тварь?! — взвилась Хорусита. — Я?! Психованный монстр! Чудовище! — Как тебе и хотелось! — кричала в ярости Лиона. — Ты всегда меня такой выставляешь! Перед всеми! Ты… это всё ты! Это из-за тебя я такая стала! Это всё ты виновата! — Йоменка! — взвизгнула сестра. Лиона не слышала предупреждений. Она уже привычным жестом доставала Игрейну и замахивалась ей, не думая ни о чём: ни о последствиях, ни о грядущем убийстве сестры, ни об Отце, которого она любит и которому такой поступок наверняка разобьёт сердце. Она хотела убить своего врага. Но между ними вклинилась высокая нескладная одноглазая Магна; её трясло от страха, но она не уходила, закрывая собой переступившую черту Хоруситу. Отец просто выбил Игрейну из рук ненадолго застывшей обезумевшей Лионы и молча вывел дочь за дверь в полной тишине. После чего вернулся за фламбергом и отдал. Лицо его наверняка было страшно, но Первая не знала этого. Она плакала тихими слезами от боли и ощущала себя выброшенной под дождь нищей сиротой. — Иди за мной, — велел Отец. И она пошла. Идти пришлось долго: за это время Лиона успела успокоиться, вытереть рукавом высохшие слёзы, высморкаться в платок и уныло подумать, что за недостойное поведение её теперь лишат Игрейны. И из оруженосцев выгонят. И вообще заточат в какую-нибудь башню под защиту Легио Титаника без права спасения принцем. — Заходи. Лиона покорно зашла в огромный зал, полный… всякого, на самом деле. Но первыми она заметила пустующие места для капсул. Вроде тех, из которых появились всё её сёстры и она сама. Отец устало опустился на стул и печально спросил: — И что мне с вами двумя делать? Лиона ссутулилась и шмыгнула носом, крепко сжимая Игрейну. Ответа у неё не было; она смутно осознавала, что вина папой возлагается не на неё одну, но от этого почему-то стало сразу и хуже, и лучше. Потому она молчала. — Когда вы уже вырастете, честное слово, — обратился к потолку Отец. — Вот стоило слушать на этот счёт… Я ведь говорил, что проблем только больше будет!.. Лиона испуганно вжала голову в плечи и села на холодные перила. — Но ты же не будешь отрицать, что без них жизнь стала бы куда как грустнее. Здравствуй, Лиона. По привычке и по этикету маленькая леди-оруженосец поднялась было, чтобы поприветствовать Малкадора Сигиллита как должно и уступить место старшему, но он покачал головой, и девочка села обратно. — Конечно, — проворчал папа, — но хотя бы никаких сестроубийств в моём присутствии. И поди накажи их ещё. Ладно Лиона, её я могу понять, — вздохнул Отец, — оскорбление благородного человека тем, что якобы он простолюдин… Тут можно свою честь считать настолько оскорблённой, что вызывать на дуэль сразу до смерти. Но отвратительный самоконтроль, Первая! В обществе, где ещё можно не!.. — Император тяжело вздохнул, не договорив. — Ты ведь можешь держать себя в руках. — И вместе с тем она всё ещё ребёнок, — певуче говорил Малкадор, — который подвергается систематической травле со стороны сверстников, о чём я говорил тебе не раз и не два. Отец закрыл лицо руками. Между пальцами виднелась засохшая кровь. — Пап, — робко обратилась к Отцу Лиона, — т-ты н-н-не расстраивайся, я п-поняла. Нельзя убивать за слова просто так. Малкадор, судя по звуку, поперхнулся. Папа же очень осторожно погладил дочь по мягким золотым волосам, едва достигавшим плеч: — На самом деле… ладно, мне просто нужно больше участвовать в вашей жизни. А то я уже теряться начинаю в происходящем. — А меня не выгонят? — выпалила Лиона. Внутри всё уже цепенело от страха, что никогда Первой не стать теперь рыцарем. — Нет, но взыскание определённо будет. И обещай, что больше не будешь везде ходить с фламбергом. В конце концов, ты ведь дома, а тут нечего опасаться. Лиона подумала, что папа был прав, сказав о том, что не понимает происходящего; ей было чего опасаться в родном доме — от язвительного и острого языка скрыться не получится, к ответу за клевету поди ещё привлеки. Доказать ведь нужно! А ненавистная сестра округлит глаза и невинно спросит, как это на неё вообще могли подумать, она слова дурного не говорила, отчего подобные подозрения и вообще. — Кровь-то откуда? — А, порезался. Ерунда. Кстати… Лиона, ты дашь мне слово, что никому не расскажешь то, что я скажу тебе сейчас? Преисполнившись воодушевления и гордости за оказанную честь, она отчаянно закивала головой, но вдруг погрустнела и пробормотала, что-де Магна запросто выудит чужой секрет и всем расскажет по доброте душевной, поскольку она глубоко убеждена в том, что тайн между сёстрами быть не должно. — Не выудит, — пообещал Отец. — Я полагаю, что скоро один из ваших потерянных братьев будет найден. Надеюсь, ты сама поймёшь, почему я говорю об этом именно тебе. Лиона ничего не понимала, но разочаровывать папу побоялась. И решила, что обдумает новость позже.