Враг Хюррем номер один

— Признай свою вину и тогда тебе смягчат наказание, — мягко произнесла Валиде, словно пыталась уговорить меня сознаться. — Зачем мне признаваться в том, чего я не совершала? — Не дерзи мне! Ты жалкая рабыня, как смеешь отпираться, когда тебя поймали с поличным?! — вышла из себя женщина. — Всем известно, что как только Виктория попала в этот дворец, между вами пробежала чёрная кошка. Ты умышленно причинила ей вред и смеешь отпираться?! — Эти доказательства притянуты за уши, султанша. Если я ранила Садыку, то зачем мне прятать орудие преступления у себя под одеялом? Вы считаете меня такой тупой? И этот кинжал я первый раз в жизни вижу, полагаю, на нём даже моих отпечатков пальцев нет, хотя Садыка могла постараться, — прошептала я последнюю фразу. — Если уж хотели меня оговорить, стоило лучше подумать над деталями. — Как ты смеешь?! Думаешь, это я плету интриги против тебя? — Я ничего не думаю. Я просто вижу своим глазами, как сейчас вы, Валиде Султан, пачкаете моё имя в крови. Неужели я вам настолько ненавистна? Неужели, в ваших глазах я монстр, готовый убивать из-за сиюминутного гнева? Вы следите за каждым моим шагом во дворце, у вас есть всё, чего можно желать, но вы, Валиде Султан, продолжаете думать, что я вынашиваю в мыслях коварные планы в отношении Османской династии. На этот раз вы приняли волка за овцу, Садыка-хатун не так невинна, как вы думаете. Строя с ней планы на будущее, вы губите всю свою семью, надеюсь, эта жертва будет не напрасна, и ваши цели и планы окупятся сполна. Я стояла к матери султана очень близко, но посторонние всё равно могли слышать мои слова из-за удивительной акустики этого места. — Не смей дерзить мне, Михримах-хатун! Женщина была в ярости и собиралась покончить с моей репутацией окончательно, что же, раз весь гарем во главе с султаншей хочет этого, помогу им… Пусть решат, что я сдалась… — Я и не начинала! Хотите избавиться от меня? Действуйте! У вас подвернулся хороший шанс лишить меня всего! — Стража! Уведите эту невоспитанную рабыню в темницу! — Но, госпожа моя… — вступилась за меня Дайе-хатун. — Повелитель, если узнает… — Я сказала, уведите эту нахалку с глаз моих! Я не желаю видеть её! Мой сын и слова не скажет против, пока её не оправдают, а этого судя по всему не случится. Презумпция невиновности? Нет, не слышали… Сюмбюль-ага и Нигяр-калфа подошли ко мне с двух сторон и вежливо попросили проследовать с ними. Я не стала упираться, всё равно, рано или поздно, меня бы заключили в четырёх стенах, так пусть это поскорее закончится… И этот приказ отдаст не Сулейман… Дайе-хатун шла впереди этой процессии и указывала путь в места не столь отдалённые. Мы прошли по многочисленным коридорам и спустились на несколько этажей вниз, евнухи открыли помещение и пропустили меня вперёд. Я спокойно вошла и села на холодную скамью. — Прости, Михримах-хатун, — опустив глаза, сказала Хазнадар. — Валиде Султан гнев и ревность закрыли глаза. Я попытаюсь поговорить с ней… Евнух и калфа тоже стояли с опущенными головами, чувствуя свою вину из-за моего нынешнего положения. — Вы не при чём, Дайе. Это моя вина, я должна была предвидеть, что Садыка начнёт действовать, тогда всего этого бы не случилось… Навредить своему здоровью, чтобы избавится от конкурентки, очень умно, но сука, подло! — Ты думаешь, что Виктория сама ранила себя, чтобы оклеветать тебя? — серьёзно спросила женщина. — Возможно. Виктория безумна. Вы сами вчера всё слышали своими ушами, надеюсь, если Валиде Султан не станет чинить препятствий, вы сможете рассказать это повелителю… — Я сделаю всё возможное, чтобы ты поскорее вышла отсюда, — Дайе оглядела темницу, в которую мне «посчастливилось» попасть. — Пока идёт расследование, я позабочусь, чтобы у тебя была еда и тёплая одежда… — Не думайте обо мне, — я поднялась и подошла к ним. — Садыка не остановится на мне, берегите султаншу, Хюррем и их детей. Я боюсь, что венгерская рабыня навредит им… — Я об этом позабочусь, обещаю… — тихо сказала Дайе и вместе с помощниками покинула помещение. Три недели спустя. Я пыталась не замёрзнуть и пела, когда ко мне пришёл первый за эти недели посетитель. — Откройте дверь! — раздался голос Нигяр. Стража отпёрла замок и впустила калфу внутрь. — Михримах-хатун! Как ты? О, Аллах, скорее садись на это одеяло, — девушка заботливо помогла мне подняться с пола и сесть на принесённое ей тёплое покрывало из грубой ткани. Три грёбанных недели я просидела в этом богом забытом месте! Никто не смог навестить меня! Стены превратили эту комнатку в холодильник и мой персональный гроб. Температура переросла в глубокий кашель… — Спасибо, Нигяр. Кха-кха, — закашляла я в бесчисленный раз за последние дни. — Прости, что никто не приходил всё это время, Михримах. Валиде Султан приказала никого к тебе не впускать, я здесь тайно по просьбе Махидевран Султан и Хюррем-хатун. Ибрагим-ага помог мне подкупить стражников, чтобы пронести тебе одеяло, но, похоже, что тебе нужен лекарь и лекарства. Мне бы душ принять и можно закапывать с миром… — Как обстоит дело в гареме? Кха-кха… — Садыка, то приходит в себя, то теряет сознание эти дни, повелитель каждый день помногу часов сидит у её изголовья, в надежде на её скорейшее пробуждение… — Нигяр опустила голову, словно это была её вина в том, что Сулейман променял меня на коварную венгерскую рабыню. — Кха-кха, — я одновременно закашляла и засмеялась. — И что же сказала Садыка-хатун? Кто напал на неё? — Этого я не знаю, всё расследование держат в тайне… — Как там Хюррем и Махидевран? Не съели друг друга в моё отсутствие? Кха… — Нет. Эти двое объединились и каждый день ходят к покоям повелителя и Валиде Султан, чтобы тебя поскорее выпустили из темницы. Но повелитель глух, а султанша звереет после каждой такой просьбы. Гарем превратился в мрачное место без тебя… — Кха… Это… кха… Того стоило… кха-кха. То, что Хюррем и Махидевран поладили, остальное, конечно, очень плохо… — пояснила я. — Но повелитель отзывает их обратно. Султан Сулейман эти дни никого не призывал в свои покои. — Ясно… кха… — Хатидже Султан вот только, как слегла той ночью, так и не выходит из своих покоев. Султанша чахнет на глазах… — Бедная, что же говорят лекари? Она поправится? — Да, с помощью Аллаха… — Кха-кха… — Валиде Султан очень жестоко поступает с тобой, — хмурилась калфа. — Если бы повелитель увидел тебя в таком состоянии, думаю, он бы ни за что не позволил тебе находиться в таких ужасных условиях. — Но он не придёт и не увидит, Нигяр-калфа… Должно быть, сейчас я в его глазах пала так низко, что он не видит меня, моей искренности и любви. Жаль будет умереть вот так, не объяснившись с Сулейманом. Мне так много хотелось ему сказать, но что-то меня всё время останавливало… Или кто-то. Кстати, тебе удалось узнать, кто из наложниц был в главных покоях в тот день? — Это… Да, Михримах-хатун. Я всё узнала, — Нигяр опустила глаза и замолчала. — Тогда скажи мне кха, кто же эта девушка? — Это… Это Гюльфем-хатун, — прошептала калфа. — Гюльфем? Та самая Гюльфем, о которой я думаю? — Да… — Но… Ничего не понимаю. Разве у неё ещё остались отношения с Сулейманом? Я думала, что после смерти их общего ребёнка, эта женщина лишилась возможности посещать главные покои? — Я ещё не всё сказала, — сглотнула девушка. — Гюльфем-хатун не просто вновь стала фавориткой повелителя, она ещё и ждёт от Султана Сулеймана ребёнка… Канон махнул рукой на прощание и скрылся за горизонтом… — Беременна… Женщина, которая не могла больше зачать и выносить ребёнка — носит дитя падишаха. Неправильны пчёлы, кха… Неправильный мёд, я ведь знала это с самого начала…