Blue chocolate

      «Самый молодой кадет», «русский гений» — как только не называли Пашу Чехова. Была даже заметка на информационном портале АЗФ… Можно было подумать, эти эпитеты обеспечат со стороны преподавателей и однокурсников особое отношение… Обеспечили, ещё как. Первые раз за разом проверяли мальчика на наличие необходимых знаний, в душе мечтая отправить пацана на гражданку «догуливать»; вторые — на стрессоустойчивость.       Груз ответственности, пресс общественности — вот что ощутил на плечах Чехов, переступив порог учебного кампуса. Впереди годы тяжёлой учебы, позади — отец, не верящий в таланты сына, обзываемые «придурью». Да, не сидится ему в городке на Неве, не хочется всю жизнь провести на захламлённой планетке, вперёд, к звёздам хочется!       Баба Пава, всегда утешающая внука, загораживающая от гнева единственного сына, и та, не поддержала. Правда, и не отвернулась — пришла проводить, дала с собой пакет пирогов. — «Тебе бы посидеть дома ещё пару годков», — вздыхая, говорила седовласая женщина, сжимая до скрипа пластиковыми пальцами протеза ручки сумки. В её словах была доля правды: шестнадцатилетний пацан, принятый в Академию после серии тестов — Адмиралы до последнего не верили, что подросток может думать быстрее компьютера!       Яркие голо-плакаты со счастливо улыбающимися кадетами, кажется, всех рас Федерации; пластиковые брошюрки «Звёздный Флот нуждается в тебе! Запишись сейчас!», «Вперёд к звёздам!», «Пересеки последний рубеж — запишись в Звёздный Флот!»; ознакомительные лекции в школах и университетах — космические корабли ждали в доках свои экипажи, чтобы уйти и не вернуться…       Алая кадетская форма слегка сжимала плечи, но ничто не омрачало радость пацана — он зачислен, завтра первое занятие, хорошо-то как! Нынешний Павел криво улыбнулся — наивный идиот с промытыми агитацией мозгами! В ящике прикроватной тумбочки ждал кластер с седативными и антидепрессантами, выписанный флотским психиатром. Помешивая ложкой чай, наблюдая за неторопливо тающим куском сахара на дне чашки, мальчишка сравнивал себя с ним. Хрупкий, ни на что не годный, кроме как радовать язык сладостью.       Мимолётная радость, связанная с назначением на флагман Федерации, не раскрытой причастности к нечестной победе Джеймса Кирка в симуляторе, сошла на «нет» при виде обломков армады на орбите Вулкана. То, что составляло боевую мощь ЗФ плавало в космосе, представляясь юноше ещё одной имитацией. Только в отличие от «Кобаяши Мару», к этому тесту написать подпрограмму Чехов не мог.       Симуляция коммандера Спока не шла ни в какое сравнение с реальностью — ледяное дыхание кровожадного космоса шевелило волосы на макушке. Паша боялся поднять глаза от консоли на обзорные экраны — они тут же находили будто игрушечные фигурки членов экипажа, висящих в вакууме. Не верилось, что пару минут назад это были живые люди. Не верилось.       Вспотели ладони, оставляя на экране управления влажные следы — он мог быть среди мертвецов, его замутнённые плёнкой глаза могли смотреть на гибель родной планеты коммандера. Всего лишь удача, продиктованная внезапной сменой пилотского состава. «Ты нам жизнь спас», — потом скажет Павел, крепко обнимая Хикару. Конфуз с инерционным гасителем обернулся девятью сотнями спасённых жизней, не считая вулканцев.       За яркими плакатами, громкими словами скрывалась смерть и ничего более. Слова доктора Маккоя о консервной банке, которая вот-вот бомбанёт, перестали казаться простым недовольным ворчанием. Кончилось веселье. Кончился и Паша.

Первым звоночком стал инженер Олсон.

      Стремительно уменьшалось расстояние между десантом из трёх человек и буром «Нарады». На двух тысячах метров Кирк и Сулу раскрыли свои парашюты, но не Ньют Олсон. «Олсон, выпускай парашют!», — на мостике раздавался испуганный крик Джеймса. Ему вторил сумасшедший смех несущегося вниз инженера. Чехов с возрастающим ужасом смотрел на алую точку, подсознанием понимая, что вот-вот случится непоправимое.       — Одна тысяча метров! — весёлым голосом вещал Ньют и через какое-то мгновение в динамиках раздались крики боли и страха. — Не-е-ет!       Диаграмма жизненных показателей потухла. «Олсо-он!», — кричали Джим и Хикару, зовя мертвеца. Последний крик инженера отдавался звоном в ушах Павла.       — Олсон… погиб, сэр, — только и смог выдать шокированный парнишка, остановившимся взглядом глядя на экран. Синяя точка — успешно десантировалась и онемевшими губами Чехов сказал: — «Кирк приземлился, сэр». Объявляя это, он развернулся к и.о. капитана, но лица не видел — действовал на автомате.       Сумасшедший день длинной в едва ли час отказывался заканчиваться. В какой-то момент Паша обнаружил себя за пультом управления транспортером. — «Ё-моё!», — вскрикнул он, встрепенувшись.

Хоть кого-то спас. Или нет?

      Сингулярность, поглощавшая Вулкан, сбивала настройки тяглового луча и навести его на группу вулканцев во главе со Споком было так трудно! Чехов перевёл всю автоматику на ручное управление и тут же раздался голос и.о. капитана: «Спок — «Энтерпрайзу», поднимайте нас».       — Не двигайтесь, оставайтесь там, где вы находитесь, — просит, почти умоляет Паша, поворачивая тумблер мощности на максимум. — Транспортация через пять… четыре… три… две…       — Мама! — раздаётся страшный крик вулканца.       — Я теряю её, теряю её! — вместе с ним кричит навигатор, а их дуэту вторит истошный вой сирены. Пальцы бессильно скользят по консоли в попытке что-то сделать, но сигнал пропал с концами. — Не-ет! Я… потерял её…       Паша не верит, не хочет верить. Столько смертей, Господи, если ты есть… Господи… В рубке царит звонкая тишина, половина взглядов устремлены на Спока, другая — на юношу. Невыносимо. Дыхание спёрто, пальцы дрожат. Не успел. Не спас. Если бы кресло не было прикручено к полу, оно непременно бы опрокинулось — не помня себя, заплетаясь в ногах, Чехов ввалился в турболифт и ударил кулаком по консоли. Попадается медотсек. Как удачно.

Гибель матери Спока была не звоночком — набатом.

      — Поранился? — грубовато спрашивает нежданно-негаданно ставший начальником медицинской службы Маккой. Павел только и может, что отрицательно качнуть головой. Влажные от пота кудри оставляют на коже прозрачные дорожки пота, на щеках — дорожки от слёз.       — Эй-эй! — тормошит его доктор, понимая, что у парня шок. Сейчас каждая пара рук на счету и Леонард принимает не самое этичное решение за свою карьеру — листает медкарту навигатора, выясняя, что аллергий на препараты нет и вкалывает мальчишке седативное без побочных эффектов. Мозги этого парня сейчас ой как нужны.       — Вали на мостик, — Маккой подталкивает Пашу к турболифту. — Сейчас сюда зеленокровные гоблины завалятся, а ты койку занимаешь.       Чехов не может вспомнить последовавшие за этим события. Всё как-то обрывочно, через мутное стекло будто. Он вновь делал расчёты, что-то говорил, дышал, не осознавая внутренней пустоты. Такой же, как в Лаврентийской системе…       Не стало удивлением предписание появиться в госпиталь ЗФ для прохождения медицинского освидетельствования. У большей части выжившего в бойне личного состава наблюдаются симптомы ПТСР. Павел не стал исключением — пластичность психики помогла сохранить рассудок, но не более. Курс препаратов и повторный визит к специалисту через три месяца или прощай космос.       Питерское лето 2258 года выдалось холодным. Под прозрачным полом монорельса видна пенящаяся Нева. Паше ужасно хочется вдавить каблук форменного сапога в стеклопластик и увидеть стремительно разбегающуюся сеть трещин. После должен последовать короткий свист ветра в ушах и может быть сильная, но недолгая боль от удара о воду. Врач сказал, это нормально, когда депрессия набирает обороты — не надо пугаться, значит, таблетки работают, через пару недель станет легче. Едва ли парнишка ему верит, но до треска пластика сжимает контейнер с пилюлями. Паша вообще теперь никому не верит. Себе — в первую очередь.       Типовая тридцатиэтажка в спальном районе Северной столицы встречает его визгом копошащихся в песочнице детей. — «Дядь, а дядь! — зовёт его мелкая конопатая девчушка. — Вы космолётчик?». Огромные серые глаза рассматривают алую форму. — «Угу». — «А большой космолёт?». — «Угу». — «Вы какой-то неинтересный!». — «Угу».       Потрёпанная кабина лифта ничем не напоминает только что сошедшую со сборочного цеха корабельную. Тихий гул работающего механизма без писка датчиков, ощутимый толчок и недовольный скрип расходящихся в сторону дверей. Ключ легко входит в паз, и будь с Чеховым всё в порядке, он бы удивился — отец грозился сменить замки. А вот и он.       — Долетался? — сурово спрашивает Андрей Чехов, впервые за год видя сына. — Нагеройствовался?       — Угу, — тихо бурчит Паша, ожидая закономерного недовольства главы семьи.       Скрещенные на груди сильные руки, старая клетчатая рубашка, широкая борода. Внезапно накатывают эмоции. Дома! Жив! Плечи начинают дрожать и мальчишку прорывает — он падает на колени, прижимая к груди туго набитую сумку.       — Пашка, ты чего? — пугается отец, бухаясь на пол рядом с чадом. — Пашка… Пашка… мелкий, ты чего? — широкая мозолистая ладонь проводит по худой вздрагивающей спине. — Господи, что же они с тобой сделали?       Мальчишка цепляется за фланелевую рубашку отца, воет в голос, не видя за слезами обеспокоенного лица Чехова-старшего.

Ему семнадцать. Ещё можно поплакать.