Blue chocolate

      Разноцветные блики подкрашивали лужи неоном, щедро лившимся со стен-экранов. Ни дать, ни взять — мини-порталы в неизведанную, полную счастья вселенную. Роботы-уборщики пока не успели добраться до островков влаги, оставшихся после проливного дождя, бывавшего в окрестностях Сан-Франциско частенько. Погода в это время непредсказуемая: с утра туманно и не видно свай знаменитых Золотых врат, единственного, что осталось со времен Третьей мировой войны. Понятно, что ни одно перекрытие, каким бы качественным ни было, не выдержит столетий, щедро приправленных военной диктатурой и почти ядерной зимой. На алых сваях теперь зиждятся гравитационные плиты, по ним бесшумно скользят гравикары и ховеры, помигивая фарами и отражая выглянувшее солнце хищными, обтекаемо-зеркальными боками. Днем солнце в зените, красуется на голубом небе, в которое не жалея добавили лазури, а вечером оно погружается в воду и кажется, что Золотые врата кровоточат. Алые дорожки тянутся к белому песку, выплескиваясь пенными волнами. От чего-то белыми, с горьким запахом соли и йода. У крови запах совершенно иной.       Но сегодня солнца не было и океан был мятежно-серым, со всполохами далекой грозы, выхватывавшей из линии горизонта причудливые фигуры. Несовершенное человеческое зрение, в силу врожденной зрительной парейдолии, превращало тучи в неизвестные науке существ. Но мало кто смотрел на океан, непривычно темный и монохромный, предпочитая яркий калейдоскоп, поселившийся в экранах паддов. Во все времена, человечество мечтало иметь возможность сбежать в мир иллюзий и новые технологии дали все это в полном объеме. Парадоксально, когда синтетики стало слишком много, все вдруг бросились искать что-то настоящее.       — Ты хандришь, Джимми-бой, — на заляпанную столешницу, тошнотворно-розового цвета из-за сломавшегося гало-меню, то и дело, вспыхивавшего проблесками неоново-синего и белого, опустилось две полные кружки пива. Настоящего, не реплицированного и даже вполне приятного на вкус. За это поломку встроенного в стол голопроектора можно было простить, хотя очень отвлекало от поиска истины на дне пинты.       — Ты тоже выглядишь не лучше, Боунс, — из-под надвинутого на голову капюшона была слышна уставшая ухмылка. — Мириам в очередной раз нашла тысячу и одну причину не дать тебе увидеться с Джоанной?       — Да пошел ты… — как нечто само собой разумеющееся бросил мужчина. Злости или ярости в свои слова он не вкладывал, а зачем, когда сидевший напротив и пытавшийся сохранить инкогнито самый молодой капитан Федерации был прав?       — Ну, чин-чин? — предложил Джеймс, стукнув свою кружку о кружку Леонарда Маккоя. Пышная шапка пены из его порции перетекла в соседнюю, часть вылилась на стол. Голоменю на прощание сверкнув, погасло, оставив расцарапанную черную поверхность.       — Чин-чин, — без энтузиазма согласился Маккой, подняв кружку.       Пили в тишине. Когда сначала делишь один жилой бокс, а после боль и страх от творящегося вокруг сумасшествия — слова не нужны.       Двое мужчин отчаянно завидовали сослуживцам, которые, едва оставили позади КПП, оказывались в объятиях семей. Доктора Маккоя никто не встречал в космопорту по причине развода и судебного запрета приближаться к дочери и бывшей супруге, а капитана Кирка просто никто. Никого близкого у него не было. Невысокую женщину, в чьих волосах было поровну светло русого и седины, он обошел по широкой дуге, а затем вовсе сделал вид, что его кто-то зовет. Ну, в общем-то, его поджидали. Акулы пера. И выбирая из двух зол меньшее, Джеймс выбрал несколько не самых приятных минут в обществе, когда вместо живых глаз, подмигивая радужными бликами линз, на него были направлены камеры и визоры.       Натренированные лицевые мышцы покорно демонстрировали всем сияющего бравадой капитана Кирка. Он шутил, травил байки и флиртовал с репортерами, при этом умудряясь говорить, но не рассказывать, молчать о самых неприятных днях на борту «Энтерпрайза», обращенных в строчки отчетов, законсервированных в особой секции архива Звездного флота. Сейчас, бессмысленно проматывая отпуск, он сидел за столом в богом забытой пивнушке на окраине Сан-Франциско. Еще один скелет, в пару Боунсу — ведь на самом деле, у Джима тоже, кроме костей, ничего не было. Он очень хотел бы присовокупить к ним и корабль, но… смотря правде в глаза, понимал, что тот — собственность Федерации.       — Не думаю, что напиваться в этой забегаловке — хорошая мысль, — громко стукнув кружкой о стол, Леонард Маккой прервал поток сознания Кирка.       — Ты чертовски прав, дружище! — нарочито весело сказал он и осекся, напоровшись на внимательный зеленовато-карий взгляд.       Маккоя не проведешь, он — настоящий друг, видевший Джеймса разным. И почти никогда по-настоящему счастливым.       — К тебе или ко мне? — преувеличенно громко рассмеявшись, предложил Кирк. Карие глаза во тьме капюшона показались черными, и Боунса передернуло.       — Проклятье, Джим! Я из Джорджии! — возмутился Маккой.       — Значит, ко мне, — понятливо кивнул капитан и встал из-за стола.       Им предстоял долгий вечер в тишине и еще более долгая ночь, полная сомнений и страхов в ожидании спасительного рассвета. Рассвета, которого почти никогда не видно в Сан-Франциско из-за тумана со стороны океана. Ничего, у них есть доевгеническая «лавовая лампа» — модное, бережно откопанное из архивов устройство, дающее немного теплого призрачного света.