i know all sorts of things i don't believe

После всего этого Нолан, по сути, становится частью стаи МакКолла. Его родители прибывают в больницу утром после нападения — они ехали всю ночь от его тети — и стая МакКолла, ошивающаяся в палате Нолана, сбивает их с толку. Но шериф достаточно быстро отвлекает их, отводя в сторону и рассказывая о неудачной краже со взломом и злосчастном совпадении, ведь Нолан забыл свою футболку дома. Они ожидаемо покупаются; объяснение совершенно разумное, и шериф мастерски превращает сверхъестественные дела в обыденные. Как бы плохо он ни выглядел, в тот день Нолану разрешили вернуться домой, так как в больнице его могли максимум напичкать лекарствами; повреждения от побоев должны были зажить сами по себе. Скотт, который представился старым школьным другом Нолана, умудряется своим щенячьим взглядом уговорить его родителей, чтобы Лиам и Кори проводили их домой, а следующие пятнадцать минут в беседе стаи разрабатывается график дежурств. Если родители Нолана и находят странным вдруг появившийся круг преданных друзей, о которых они никогда раньше не слышали, то не упоминают об этом. Медленно, но Нолан исцеляется. Синяки и порезы на его лице исчезают, но ребра заживают дольше, хотя любое находящееся рядом сверхъестественное существо регулярно забирает его боль. Нолан всегда выглядит зачарованным, когда смотрит, как черная кровь по венам течет вверх вдоль рук кого-то стаи, а потом — всегда, всегда — немного виноватым. В первый раз, когда это происходит, Тео находится там со Скоттом — который забирает боль Нолана — и заходит в комнату прежде, чем Скотт успевает спросить, что случилось. Скотт слишком добродушен, чтобы с первого взгляда распознать эту ужасную вину, но Тео хорошо с ней знаком и может видеть мысль, проносящуюся в голове Нолана, как будто у него на лбу идет бегущая строка: «Это “монстры”, которых я пытался убить». Тео имеет право утверждать из личного опыта, что Скотт ничего не может сделать, чтобы помочь; Нолану придется самому примириться со своими действиями. Проникновение Нолана в стаю начинается со своеобразной программы защиты свидетелей: все круглосуточно следят за ним, будто это может компенсировать то, что они упустили его перед нападением. Трио Лиама, Мейсона и Кори расширяется во всех смыслах, становясь квартетом: они трое ходят за Ноланом на занятиях и тренировках по лакроссу, вместе обедают и оккупируют стол Тео для домашней работы. Остальные члены стаи тоже втягиваются в это дело; Тео добавляет дом Нолана к своим маршрутам патрулирования, и спустя пару недель, когда его ребра полностью заживают, Нолан присоединяется к миссис МакКолл, шерифу, Мейсону и Тео на трибунах во время матчей по лакроссу. Сперва он не может заставить себя сесть где-нибудь еще, кроме как поодаль со стороны Тео. Тот не раз ловит Нолана краем глаза на том, как он смотрит на миссис МакКолл, и Тео впечатляет полное отсутствие у Нолана бесстрастного выражения лица, на самом деле, на нем явно читается вина; Гейб, возможно, и был тем, кто расстрелял дом МакКоллов и отправил миссис МакКолл и Арджента в больницу, но он сделал это из-за какой-то испорченной, неуместной привязанности к Нолану, и тот очень явно чувствует это каждой клеточкой своего тела. Но в конце концов, миссис МакКолл преодолевает страхи Нолана, одним вечером проскальзывает между ним и Тео и обнимает его одной рукой за плечи, уговаривая и подталкивая аплодировать вместе с ней, пока они оба не начинают кричать и вопить, как пьяные студенты колледжа на выходных. Это работает; Нолан теряет часть всепроникающего запаха вины, который не покидал его и от которого Тео чувствовал кислый привкус в горле, и с тех пор перестает использовать Тео в качестве живого щита. От ножевого ранения остается шрам. Он не такой ужасный и даже почти незаметный, остается просто тонкая, несколько неровная белая линия, которая тянется от правой ключицы Нолана до правого уха. Тот факт, что шрам незаметный, на самом деле говорит об осторожности, с которой Кори пытался вытащить нож из шеи Нолана, но он все равно переживает; Тео замечает, как он иногда смотрит на шрам с напряженным выражением лица. Ситуация улучшается после мучительно неловкого разговора, который Тео подслушивает, потому что Нолан решает поговорить на его кухне в один из тех вечеров, когда команда старшеклассников захватывает стол Тео; Нолан сбивается и заикается, когда держит свою благодарственную речь — которую он явно не раз отрепетировал — но она на самом деле помогает и позволяет Кори спастись от самого себя. В целом становление Нолана частью стаи МакКолла заметно в том, насколько оно незаметно; это просто происходит само собой. Никто не спрашивает Нолана, хочет ли он быть в стае, и он сам не вызывается добровольцем, но Тео думает, что и не возражает. Большую часть времени Нолан просто выглядит благодарным главным образом за то, что он все еще жив, а второстепенным — за то, что стая МакКолла принимает его, несмотря на прошлые проступки. Иногда доходит до того, что Тео едва сдерживается, чтобы не огрызнуться на него из-за этого выражения побитого щенка на его лице. Особенно потому что чаще всего это выражение адресовано именно Тео. Нолан и Тео — и остальная стая, в принципе — не говорят об общепринятом очевидном факте: если бы Тео не захотел долбанного горячего шоколада в ночь атаки на Нолана, если бы у него не было своей сети из невольных шпионов по городу и если бы он не вытерпел отказ нескольких своих органов из-за отравления волчьим аконитом, Нолан был бы мертв. В тот единственный раз, когда Нолан пытается на кухне поднять эту тему, пока Лиам, Мейсон и Кори готовятся к тесту по истории в большой комнате, Тео немедленно затыкает его. Когда Нолан пытается поговорить, от него пахнет тревожностью, виной и еще дюжиной разных эмоций, оседающих в горле Тео, который уже продумал свою собственную схему раскаяния и решительно — осознанно — иррационально не желал становиться частью этой программы по излечению фанатичного охотника Нолана, состоящей из двенадцати ступеней. Вместо этого он пихает в руки Нолану пакет с остатками от китайской еды — которую он взял исключительно для того, чтобы Лиам перестал скулить о своем голоде — и протискивается мимо него, пока Нолан стоит с озадаченным видом. Тео, проходя мимо кухонного стола, бросает Лиаму, чтобы они закрыли дверь, когда закончат, и уходит выполнять мучительно долгий патруль. Дело в том, что иногда Тео вспоминает лицо Нолана — разбитое и смиренное, когда он думал, что Тео собирается пожертвовать им ради Росслера и Престона, и снова видит перед глазами, как Нолан не только смирился, но и убедил себя в том, что он этого заслуживает. Время от времени Тео заново переживает этот момент в своих кошмарах, и однажды ночью сон заканчивается новым захватывающим поворотом: после слов Тео лицо Нолана становится пустым, а затем Росслер распознает блеф и перерезает ему горло, вспарывая яремную вену. Тео, уже привыкший постоянно менять постельное белье, не просто разрывает простыни когтями в первую ночь, когда ему снится этот кошмар, но и вспарывает матрас — из десяти длинных разрезов, словно внутренности, вываливается набивка. Несколько долгих секунд он молча, с ужасом смотрит на дыры, а затем бросается в ванную, склоняясь над унитазом: его полусонный разум соединяет два образа и вместо набивки матраса Тео, беспомощно лежащий и умирающий от отравления волчьим аконитом, видит кишки Нолана, вспоротые ножом Росслера. Это долгая, долгая ночь. Тео не может не думать об этом, когда оборотившимся волком бежит по заповеднику, оставив одежду в куче. Он знает, что должен притормозить и привести себя в порядок: его рот в пене, а вздымающиеся бока покрыты потом, и такими темпами точно кто-нибудь позвонит в управление по контролю животных или в полицию — Тео полу-истерично представляет, как шериф будет его ловить ради спокойствия перепуганных жителей Бейкон Хиллс — но остановиться он не может. Он думает, что сделка со Скоттом заключалась лишь в одном, была сосредоточена на одном факторе — защитить Бейкон Хиллс от Монро и ее охотников, и Тео почти все испортил, почти позволил Нолану умереть, потому что ему стало слишком уютно, он был слишком доволен и позволил ложным чувствам безопасности и тихого покоя убаюкать его. Стая МакКолла, казалось, проецировала эти чувства на весь Бейкон Хиллс; но он не должен был поддаваться. Он знает, что не может сбежать от своей ошибки, но какая-то его часть — подстегнутая очевидным намерением Нолана ранее поблагодарить Тео, как будто он сделал что-то похвальное, а не чуть убил их обоих — хочет попытаться убежать. В конце концов ему приходится остановиться, потому что мышцы дрожат, а суставы вот-вот подогнутся. Он замедляется, тяжело дыша, затем ему приходится полностью остановиться и оглядеть улицу, погруженную в темноту; он не сразу узнает район, в котором находится, так как примерно через 10 минут своего «патруля» он перестал лгать самому себе и просто отдался инстинктам, побежал туда, куда вели его ноги и напряженное чувство паники в груди. Но уже через несколько секунд он улавливает запах, мысленно закатывает глаза от своего жалкого предсказуемого подсознания и медленно трусит несколько метров к дому Нолана. Он носом открывает задвижку на воротах, заходит на задний двор, падает на траву рядом с кирпичным патио* и просто лежит там, тяжело дыша и давая телу шанс замедлиться и прийти в себя после мучительной пробежки, которую он только что совершил. До него доносится теплый запах сна Нолана, и Тео ловит себя на смутной мысли, что каким-то чудесным образом все они получают и второй, и третий, и четвертый шанс. Двадцать минут спустя он все еще там и почти дремлет в прохладной траве, успокоившись и прислушиваясь к тихим звукам пригородного района, который медленно переключался с поздней ночи на ранее утро, когда его уши и нос слегка дергаются. Он поднимает голову, снова принюхивается и сразу же вскакивает на ноги; он чувствует запах Нолана, мокрого от пота и кисло пахнущего, его дыхание прерывистое, неровное. Тео переминается с ноги на ногу, проглатывая волчий вой, что хочет вырваться из глотки; в доме только Нолан и его родители, так что, насколько Тео может судить, опасности для него нет... Тео все еще раздумывает, что делать — он не может войти в дом волком, но если он оборотится, то вовсе останется, в чем мать родила — когда задняя дверь открывается и сам Нолан выходит, босиком, в потрепанной, слишком большой толстовке старшей школы Бейкон Хиллс, которую явно только что надел. Он тихо закрывает за собой дверь, не замечая Тео, почти падает на ступеньки, ведущие во внутренний дворик, и закрывает лицо руками. Тео колеблется. Сейчас, когда Нолан находится в таком состоянии, Тео знает, что может улизнуть, уйти так, что Нолан даже не заметит его присутствия. Но в груди Тео что-то сжимается, а внутри все в целом переворачивается от страдания, выплескивающегося из каждой клеточки Нолана, так что, даже если бы Тео захотел, он не уверен, что смог бы заставить человеческий разум преодолеть волчий инстинкт утешить — утешить члена стаи, настаивает какая-то коварная часть его разума, которую он быстро отбрасывает. Тем не менее, он все еще полноценный волк, и хотя Нолан знает, что он может трансформироваться — на последнем ужине стаи МакКолла был инцидент, связанный с Малией и ее формой койота, который привел к тому, что Тео бегал за ней по двору МакКоллов, пока в драку не вмешался Дерек и не остановил их — но Нолан, скорее всего, не ожидал, что Тео случайно окажется рано утром на его дворе. Впрочем, тут уж ничего не поделаешь: рано или поздно ему придется объявить о своем присутствии. Поэтому Тео убеждается, что его глаза сияют ярко, как фонари, опускает голову и тихо лает. Нолан резко вскидывает голову и отскакивает назад, ударившись об дверь. Тео вздрагивает от громкого удара, но в остальном не двигается, только поводит ушами взад-вперед, ожидая, что Нолан узнает его. Спустя какое-то время Нолан все же догадывается: — Тео..? — Тео хмыкает в знак согласия, и Нолан косится на него, очевидно пытаясь понять, что он делает на его заднем дворе. Потом он, кажется, вспоминает: — Ты патрулируешь. Даже если бы Тео мог говорить, то все равно не стал бы его поправлять, говоря: «Нет, на самом деле, я бегал кругами, как бешеная собака, и случайно оказался на твоем заднем дворе», поэтому он просто фырчит, позволяет блеску своих глаз угаснуть и выпрямляется, встряхивается телом, расслабляя мышцы, сведенные судорогой от бега и неудобной позы. Нолан смотрит на него в явном замешательстве. — Но почему ты пришел?.. Он замолкает, переводя взгляд на западный угол второго этажа, где находится его спальня, что Тео знает из дежурств стаи; в следующее мгновение запах меняется на смущение, и Нолан опускает голову, быстро проводит тыльной стороной ладони по своим румяным щекам, будто может стереть все следы своего кошмара. Если он и хочет использовать этот жест в качестве показателя зрелости и спокойствия, у него это выходит ровно наоборот; он выглядит усталым, молодым и, вдобавок ко всему, уязвимым. — Это был просто сон, — он пытается казаться невозмутимым и спокойным, даже когда его запах выдает ложь в его словах. — Прости за беспокойство. Тео не может скептически взглянуть на него, так что просто садится, сообщая, насколько он может в своем нынешнем виде, что никуда не собирается, пока Нолан как минимум не придумает оправдание получше. Нолан кривит лицо и отводит взгляд, опускает голову и обхватывает руками согнутые колени. — Правда, — настаивает он, смотря на траву около правой лапы Тео, — это просто глупый сон. Росслер... — голос Нолана надламывается, но он сглатывает и продолжает: — Росслер и Престон вернулись, и на этот раз... на этот раз... Нолан, кажется, не может закончить, но фраза риторическая; Тео точно знает, как она заканчивается: на этот раз никто мне не помог. Он встает и идет вперед еще до того, как успевает осознать свой порыв, вторгается в пространство Нолана и упирается волчьей головой в его грудь и челюсть; в неровный белый шрам, растянувшийся по его шее. В итоге он кладет голову на плечо Нолана и прижимается к нему грудью. Сперва Нолан не знает, что ему делать — Тео его понимает, так как тоже понятия не имеет, что, черт возьми, он делает — но в следующее мгновение запах Нолана наполняется целым потоком эмоций: горем, ужасом, смущением, благодарностью, и каждая эмоция достаточно сильная, чтобы у Тео закружилась голова. Нолан обхватывает руками волчью фигуру Тео, утыкается носом в его бок и дрожит. Тео чувствует, как его мех становится влажным, и прижимается ближе, едва не повалив Нолана на пол; тот жмется сильнее в ответ и крепче сжимает руки. — Прости, я никогда не хотел, чтобы все это случилось, мне так жаль, — снова и снова шепчет Нолан, его голос приглушен из-за меха, и Тео ловит себя на том, что думает: «Мне тоже жаль» и «Не извиняйся передо мной», и о многих других бесполезных, бесконечных и бессмысленных вещах, но он не двигается и позволяет Нолану жаться к нему, дрожать и плакать. Он еще долго не двигается.