Его маленькая пташка

      Драко шёл по тёмным коридорам, звук его шагов эхом отдавался вокруг. В этот поздний час коридоры были тихи и темны в своей новообретённой пустоте, атмосфера казалась гнетущей. Вокруг не было видно ни души, все студенты давно уже спали, и даже Филч удалился к себе. Драко провёл ладонью по волосам и ускорил шаг, на его ноги были наложены чары беззвучности; его глаза отяжелели от усталости, голова болела, а ноги ныли от долгого стояния, от бессонной ночи, но всё это было необходимо для того, чтобы его не видели здесь. Всю неделю он думал о своей задаче и пытался найти способ выполнить её. Его план должен быть безупречным. Это должно было сработать. Он думал, думал и думал, и как будто по счастливой случайности вспомнил Выручай-комнату. Группа фанатов Дамблдора и Поттера тайно встречалась там на протяжении многих месяцев, не обнаруживая своё присутствие, и если то, что они рассказывали о комнате, было правдой, она могла бы помочь ему. После ужина Драко отправился в общую комнату, а затем на патрулирование с Грейнджер. Его мысли были заняты комнатой, он почти ничего не говорил, как и Грейнджер, которая всё ещё дулась из-за инцидента с шарфом в тёмной комнате. Она не слишком сердилась на него, но Драко знал, что позволил себе вольность, и если бы он застал её в неподходящее время, она могла бы покончить со всем этим там и тогда. Пока он не мог этого допустить. Не сейчас, когда всё становилось настолько интересным. Драко нашёл Выручай-комнату чрезвычайно полезной — в частности, старый исчезательный шкаф, который можно было починить для выполнения миссии. Он был идентичен тому шкафу, который Малфой видел у Борджина и Берка давным-давно, и вызвал некогда незначительное воспоминание, где Драко вскользь слышал, как Маркус Флинт упомянул, что однажды был пойман в ловушку в этом шкафу — он мог видеть и слышать, что происходит в шкафу-близнеце с другой стороны. Драко нашёл этот рассказ весьма убедительным и решил проверить и использовать его для себя. Однако эта штука была сильно повреждена. Потребуется какое-то время, возможно, месяцы, чтобы исправить повреждения и настроить шкаф для своих целей. Это была непростая задача для студента, но Драко верил в себя и знал, что способен её выполнить. Подойдя к портрету, он пробормотал пароль и вошёл в тёмную гостиную. Прошла неделя с тех пор, как в комнате пропал свет; прошла неделя с тех пор, как он в последний раз прикасался к Гермионе, и в последующие дни он жаждал следующей дозы. Погружённый в свои мысли, Драко рассеянно провёл пальцами по выцветшим красным царапинам на левой руке, которые Гермиона оставила ему, и подошёл к двери, внимательно прислушиваясь. Он не слышал ничего, кроме потрескивания огня; было достаточно приятно осознавать, что она там одна, а не с кем-то ещё, кто бы это ни был. Ревность становилась проблемой. Драко ненавидел наблюдать за тем, как Гермиона сидит с двумя своими дружками. С ними она была живой, счастливой, по-настоящему собой — а потом, когда возвращалась к нему, она словно надевала на себя маску. Всё, что он получал, — это серьёзная Грейнджер, переставшая говорить «Доброе утро» и «спокойной ночи», улыбавшаяся только в том случае, если Драко отвешивал комментарий, который она планировала опровергнуть. Он знал, что иногда она чувствовала его враждебность и старался держать девчонку под контролем, время от времени вступая с ней в разговор, но она не проявляла особого интереса, и если он настаивал на большем, наглая зазнайка смотрела на него проницательным, изучающим взглядом. Драко останавливался, боясь быть разоблачённым, и вскоре Гермиона исчезала в своём убежище в библиотеке. Могла ли она разгадать его планы относительно неё? Неужели он недостаточно осторожен? Так много паранойи. Драко не был терпеливым человеком, и всё это ожидание изматывало его. Он привык сразу получать то, что хотел. Это было для него в новинку. Он не любил ждать. Однажды он уже тайком наблюдал за ней в библиотеке. Просто смотрел, чем она занималась. Ничего примечательного не произошло, но Драко ушёл с сосущим чувством того, что невольно отнял у неё кусочек чего-то личного, однако, как и в других случаях между ними, он не чувствовал ни капли раскаяния. Её жалкие друзья не заслуживали её. Гермиона как могла заботилась о них, о чём свидетельствовало то, что она всегда давала советы и выговаривала им, когда они безнадёжно ленились, что было почти каждый день. Уизли, самый ленивый и тупой из троицы, закатывал глаза и часто уговаривал её заняться его домашней работой. Драко ненавидел то, что Гермиона всегда смягчалась и шла рыжему недоумению навстречу, а потом Уизли благодарил её и возвращался к еде или безделью. Потом, через два дня, он делал ей какие-то грубые замечания, а она отчитывала его и в конце концов оказывалась в спальне, запёршись в своей комнате. Драко бесконечно раздражало то, что её перепалки с Уизелом так сильно на неё влияли. Он вспомнил, что видел её рыдающей во время Рождественского бала на четвёртом курсе. Она выглядела сияющей и опустошительно грустной из-за того, что эта прекрасная ночь была испорчена. Почему тебя это никого не волнует? — Подумал он, закатывая глаза. — Жалкое рыжее недоумение не стоит твоих слёз или времени. Безобразность этого скандала убедила Драко, что Трио было навсегда разбито. Но, к его постоянному удивлению и раздражению, Гермиона оставалась подругой Уизли. Поттер, с другой стороны, защищал её и явно прислушивался, хотя иногда делал это с неохотой. Драко видел доверие между очкастым и Грейнджер, которое они не разделяли с Уизли, хотя было очевидно, что парни были куда ближе друг к другу, когда её не было рядом. Также все эти слухи, которые неустанно витали вокруг с четвертого года, примерно со времени Турнира Трёх Волшебников. Все статьи в «Ежедневном Пророке» упоминали о предполагаемом романе Поттера с Гермионой в течение нескольких месяцев. После третьей недели Драко отказался читать эту газетёнку до тех пор, пока турнир не закончился и статьи не отбросили роман в сторону, начав кричать о Седрике Диггори и всех неприятных историях, произошедших в конце того семестра. Конечно, «Ежедневный пророк» нёс совершеннейшую чушь, всё это, но они не ошиблись в том, что взяли на заметку отношения Поттера и Грейнджер. Между этими двумя явно что-то было, и Драко это знал, хотя, скорее всего, они сами об этом ещё не подозревали. Он видел, как Поттер иногда смотрел на грязнокровку с таким нежным выражением лица, которого Драко никогда раньше не видел. Он не раз замечал, как они держались за руки, и Грейнджер просто обожала обнимать очкарика. Драко полагал, что предпочёл бы, чтобы Грейнджер влюбилась в Поттера, чем в такого идиота, как Уизли, но, по правде говоря, он бы не позволил ей влюбиться ни в кого. Она не будет принадлежать никому, кроме него. Никто другой её не достоин. Если бы не она, Поттеру и Уизли пришлось бы несладко в школе. То, что она потратила столько времени и сил, чтобы спасти их задницы, характеризовало её с лучшей стороны, но иногда Драко задавался вопросом, не осталась ли она с ними только потому, что ей некуда податься, если она наконец решит, что с неё хватит возни с этими ничтожествами. Чёрт побери, он поступил так с Крэббом и Гойлом, и ему стало лучше. Какой смысл держать их здесь, когда он стал сильнее и научился защищаться? В них больше не было необходимости, поэтому он счастливо продолжил свой путь, а они остались на месте, такими же невежественными. У Драко не было постоянных друзей (кроме Блейза и иногда Пэнси), и они были ему не нужны. Большую часть времени он предпочитал одиночество, но никогда не говорил " нет " нетерпеливой ведьме или разговору с некоторыми сокурсниками из Слизерина. В гостиной, которую он делил с Грейнджер, всё ещё витало напряжение. Драко постоянно нервничал, особенно в те дни, когда не мог контролировать себя, что привело к ещё одному инциденту, например, с шарфом. Сам же Драко частенько пребывал в дурном расположении духа; его страстное желание обладать грязнокровкой и то, что он вынужден держать дистанцию (обычно неудачно) были главной причиной. Даже когда им удавалось поладить, в их поведении по отношению друг к другу всё ещё чувствовалось напряжение — она старалась сохранять хладнокровие и вежливость; Драко же боролся с постоянным желанием поцеловать её. Обычно по утрам она вставала гораздо раньше его. Грейнджер обладала раздражающей привычкой напевать себе под нос, когда собиралась. Каждый раз Драко просыпался от этого звука: журчание воды и её голосок — слабый, но успокаивающий. Временами он ловил себя на мысли, что она делает это нарочно, чтобы просто подразнить его. Она должна была понимать, какое впечатление производит на него. Эта мысль заставила его повернуть ручку и открыть дверь как можно тише. Послышался лёгкий скрип — парень замер, подождал, а убедившись в том, что она продолжила дремать, медленно вошел, снимая туфли у двери. Комната была наполовину освещена мягким огненно-красным светом, исходящим от камина, озаряя молодую женщину, крепко спящую на кровати с балдахином, располагавшуюся рядом с камином. Ледяные глаза Драко жадно скользили по её хрупкой фигуре, пушистым ресницам, отбрасывающим тени на высокие скулы, по прямому задорному носу, по розовым манящим губам, касающимся подушки с каждым вдохом. Изгиб её бедра, её тело, запутавшееся в толстом малиновом одеяле, её ноги, выглядывающие из-под него, руки, спрятанные под подушкой. Тёмно-каштановые локоны были собраны в беспорядочный пучок, хотя некоторые непослушные пряди выбрались наружу, изящно обрамляя худенькое личико и свисая до самой шеи. Драко стоял, как зачарованный, и наблюдал за тем, как она потянулась и повернулась к нему спиной. Гермиона вздохнула так тихо, что звук почти поглотили треск пламени. Драко рывком преодолел расстояние между собой и кроватью, сбросил джемпер и рубашку, поспешно сорвал галстук и направил их заклинанием в свою комнату вместе с ботинками. Стараясь не потревожить гриффиндорку, он забрался в кровать. Гермиона, слегка нахмурившись, пошевелилась, начав просыпаться. Он быстро вытащил палочку и погрузил её в глубокий сон, наблюдая за тем, как девушка обмякла и почти безжизненно опустилась на кровать. Драко алчно потянулся к ней, чувствуя, как дрожат его мускулы, и обнял её, прижимая к себе. Тепло её маленького тела заставило его содрогнуться. Его пах уже болезненно напрягся — её голова зарылась в его грудь, губы коснулись ключицы. Малфой снова вздрогнул, по его телу пробежала волна удовольствия, и он притянул девушку ещё ближе, обхватив её своими сильными ногами. Гермиона в ответ обхватила руками его шею. Она ещё раз тихо вздохнула и снова замерла, её тёплое дыхание, казалось, проникало сквозь его кожу. Прикосновение… Наконец-то… И оно было прекрасно. Драко провел ладонями по её рукам, спустился под одеяло, затаив дыхание, и приподнял его, чтобы тоже прикрыться. Кожа девушки покрылась мелкими мурашками от порыва прохладного воздуха. Она снова пошевелилась во сне и беспокойно начала ёрзать.  — Тссс… Длинные пальцы Драко скользнули по её талии, поднимаясь вверх по восхитительной округлости бедра и спускаясь вниз. Его рука снова поднялась, с жадностью нащупала ягодицы, тонкие пальцы впились в податливую плоть. Драко не знал — был ли он слишком груб или нет, ведь Гермиона не могла протестовать в своём зачарованном сне. Драко потянулся назад, обхватывая тонкую белоснежную шею своими длинными аристократичными пальцами и с нескрываемым вожделением уставился на девушку. Такая безмятежная. Такая горячая. Он с нажимом провёл тонким пальцем по её губам. Драко до смерти хотелось впиться в них, но он сдержался, зная, что если сделает это, то потеряет терпение и зайдёт дальше, чем намеревался. Сегодня он будет только спать. Его руки крепко держали Гермиону, как будто она могла проснуться и выскочить из постели в любой момент. Её упругая грудь мягко прижимались к его груди, её гладкая кожа была усеяна россыпью родинок. Не в силах сопротивляться, Драко приник губами к её плечу, бьющейся ниточке пульса на шее. Он насчитал четыре родинки на руке и две на шее. Драко заснул, гадая, сколько ещё скрывается под пижамой.

***

Гермиона пошевелилась, когда первые лучи солнца коснулись её через часть занавески, что было весьма странно — девушка не оставляла их в таком состоянии перед тем, как лечь спать. Списав это на добрый поступок со стороны домашних эльфов, она начала сладко потягиваться, но почти сразу же остановилась. Что-то было не так. Её губы, если уж на то пошло. Они были распухшими и болезненно ныли, а собственная кожа казалась ей чужой. Гермиона потёрла руки и вздрогнула, сама не зная почему. Девушка оглядела свою комнату, нахмурив брови. Ничего не поменялось, кроме занавесок. Всё ещё нервничая, она выбралась из постели и оглядела комнату в поисках каких-либо признаков вторжения. Никого. Это было должно успокоить её паранойю, однако в воздухе витал слабый запах — лёгкий, неузнаваемый мускус. Осторожно принюхиваясь, Гермиона не смогла сказать, игра ли это её воображения или нет; запах был слаб, и, казалось, как только она почувствовала его, растворился в воздухе. Стерев с рук мурашки, она ещё раз с подозрением оглядела комнату и направилась в душ.