Проводи меня к смерти

Лаборатория под несчастливым номером «тринадцать» находилась в северном крыле академии и уже много лет пользовалась дурной славой. В конце Благословленного века один из «вечных» студентов кафедры целителей и его друзья надумали провести в ней впечатляющий ритуал магии крови. Ритуал окончился появлением огромного демона гордыни, переубивавшего всех до единого, включая незадачливого мага, который, как оказалось, в магии крови понимал так же плохо, как и в целительском ремесле. С тех самых пор в лаборатории бывали крайне редко, а те, кому все-таки приходилось работать в ней по воле случая, в голос утверждали: события давних дней не прошли даром, сделав помещение потенциально опасным для каждого, кто в нем оказывался. Ни ежеквартальные ритуалы очищения, ни замеры плотности Завесы, ни полное отсутствие какой-либо демонической активности не могли успокоить ни учеников, ни преподавателей. Из чего следовало, что подавляющее количество времени лаборатория оставалась пустой. Корнут Гран обожал человеческие суеверия и пользовался ими без зазрения совести. В Империи, где каждый камень мостовой имел собственную магическую историю, выжать пользу из любой «мистической» страшилки было проще простого. Заказать обеденный кабинет за бесценок из-за таинственного убийства в нем проститутки прямо на обеденном столе? Без проблем. Урвать ложу в театре, где когда-то вскрыл вены магистр, мечтающий о бессмертии? Запросто! Быть единоличным хозяином огромной лаборатории с полным комплектом оборудования? Да что могло быть лучше?! Гран никогда не был суеверным. Его не волновало прошлое того или иного места, вне зависимости от событий, что там когда-то случились. Правда в представлении Грана заключалась в том, что бедой Империи была не магия, а маги. Корнут не боялся магов, тем более мертвых. А на крайний случай помнил, как помнят священники Хвалебную Песнь, одно неизменно важное правило: если не можешь с чем-то справиться — беги. Как можно быстрее. Болотная жаба не желала умирать «правильно». Огромная, скользкая и, как велят абсолютно все традиции сказок, бородавчатая до безобразия, жаба сидела в самом центре нарисованной углем удерживающей пентаграммы, и являла собой образец хладнокровного презрения. Распластав перепончатые лапы, она равнодушно смотрела в одну точку и лишь жирная красная муха временами возбуждала ее интерес в те моменты, когда пролетала совсем близко. Впрочем, муха тоже не желала умирать, и потому держалась от пятнистой гадины как можно дальше. За последние несколько часов эта жаба была у Корнута десятой, юбилейной. Девять ее предшественниц сейчас валялись в мусорном ведре, и смерть их в масштабах науки была совершенно бессмысленна. Корнут работал. Вытягивал вперед ладони, раз за разом пробуя все новые магические пассы, запрокидывал голову вверх, щуря глаза, затем снова взмахивал руками. Быстрее, медленнее, резче или, наоборот, мягче. Со стороны можно было подумать, что Гран дирижирует: выдумывает в голове мелодию, с каждой минутой делая ее сложнее и объемнее, добавляя к уже существующей партии новые инструменты и акценты. В некотором смысле он действительно занимался чем-то похожим, только вот вместо нот использовал слова заклинаний, а вместо нотной строки… Все было бесполезно, потому что болотная жаба не желала умирать «правильно». Точнее, ее дух не собирался покидать бородавчатое тело точно так же, как это сделала душа Каллена Резерфорда. Время истекало. Драгоценное время, данное Павусом на то, чтобы доказать, чего он стоит, уходило безвозвратно, а Корнут даже на шаг не приблизился к разгадке таинственной смерти бывшего командира Инквизиции. И очень сомневался, что в ближайшие минуты что-то кардинально изменится. Даже тот факт, что благородный магистр никому не рассказал о событиях предыдущей ночи, а Лунарий Густав счел свое беспамятство последствием злоупотребления сливовой наливкой, не делал ситуацию хоть сколько-то лучше. Он — Корнут — облажался. По полной программе. Впору было посыпать голову пеплом, заняв жабье место, и гори оно все демоническим огнем. Гран вздохнул и внимательно посмотрел на отвратительное земноводное, которое за время размышлений похоже все-таки успело сцапать муху, и теперь выглядело весьма довольным собой. — Что же с тобой делать… — пробормотал он, вслепую беря со стола один из учебников. — Что я мог упустить… Захваты, контроль, духовные метки, ауры, руны, телекинез, порча… Ни один из вышеперечисленных методов воздействия даже близко не был похож на то, что произошло с бывшим храмовником. Оставалось признаться самому себе: он просто напросто оказался самонадеянным идиотом, возомнившим о себе невесть что. Kaffas! Какой ужас! Взвыв от злости, Гран отбросил книгу и снова властно протянул ладонь над пентаграммой, перебирая пальцами в воздухе. Затем резко дернул плечом и сжал руку в кулак. Хлопнуло. Болотная жаба душераздирающе квакнула, поднялась в воздух и, перекувырнувшись, рухнула на пол замертво. — Блестяще! За спиной Корнута раздались громкие аплодисменты. Гран затравленно оглянулся. Павус стоял в дверном проеме, небрежно привалившись к косяку, и с любопытством смотрел на Корнута и его рабочий хм…пол. Выглядел он, к слову, не в пример лучше, чем в прошлый раз: с аккуратно причесанными на пробор волосами, одетый с иголочки в костюм из черненой парчи и подпоясанный атласным кушаком. В начищенные до блеска сапоги мага, можно было глядеться, как в зеркало. — Магистр… — выдавил Корнут, мысленно проклиная себя за то, что не потрудился закрыть дверь лаборатории на ключ. — Это вы… — Надеялся увидеть кого-то еще? — Нет, я просто…не ожидал увидеть здесь вас. Окончательно смешавшись, Гран уставился на свои туфли, раздумывая о том, что скорее всего похож сейчас на перезревший помидор. По правде, он действительно не предполагал того, что Павус может заявиться в академию. Куда логичнее было на месте магистра заниматься своими делами, а спустя сутки, отведенные им для доказательства грановой полезности, не дождавшись никаких результатов, спокойно отплыть обратно в Минратос. Предварительно отправив письмо о подробностях ночной встречи с Корнутом прямиком в чародейскую коллегию. О, да какая теперь разница! — Зря пришли, — собравшись с силами сказал Гран. — Я ничего не узнал, следовательно, предложить мне нечего. Вы были правы, я некомпетентен. И теперь вы с чистым сердцем можете идти в ректорат, чтобы уведомить всех о моем преступном поведении. Магистр озадаченно приподнял брови, но отвечать не спешил. Напротив, он медленно прошелся по лаборатории, разглядывая стеллажи с учебниками и научными трактатами, а заодно и угольную пентаграмму с многострадальной мертвой жабой посередине. Затем нагнулся к одному из лучей, осторожно коснувшись крохотного топаза, лежащего в вершине: — «Дюжина и четыре»? — поинтересовался он, и в голосе Павуса проскользнуло нечто, очень напоминающее уважение. — Неплохая настройка камней! Кто сделал? Гран мысленно чертыхнулся. Неплохая?! Его настройка камней великолепна! — Я сам сделал. — Корнут шагнул ближе, сохраняя на лице вежливое выражение. — И все остальное — тоже. — Интересные ты выбрал специальности, Гран. Очень…символичные. Напомни, может я ошибаюсь, но мне всегда казалось, что в академиях и башнях круга некромантии не обучают. Только в ученичестве у старшего чародея. — Да. Меня научила мама. Считала, что для духовника важно понимать законы смерти, как продолжения жизни. Рука магистра дрогнула. — Вот как, — пробормотал он скорее себе, чем самому Корнуту. — Тебе повезло. Не всякий альтус владеет подобной техникой. Некромантия сложна. Похвала Павуса была удивительна, учитывая сложившиеся обстоятельства. И скорее напоминала последнюю трапезу для преступника перед виселицей. — Спасибо, магистр. Я думаю, было бы заблуждением считать, будто происхождение может помешать магу в овладении науками. Но не нужно хвалить меня сейчас. Это унизительно. Магистр выгнул бровь. — Прости? Я всего лишь сказал, что ты хорошо сделал свою работу. Причем здесь происхождение или унижения? — В похвале нет никакого смысла. Потому что после вы пойдете, и расскажете чародею Густаву о моем обмане. И тогда Павус рассмеялся. Громко, раскатисто, так что эхо тут же загуляло по лаборатории. Гран недоуменно нахмурился. — Магистр?.. Не переставая смеяться, Павус шагнул к столу, расстегнул застежки плаща и повесил его на спинку рабочего стула, любовно разглаживая складки. — А ты забавный, — наконец проговорил он, все еще посмеиваясь. — Как погляжу, ты уже все для себя решил, да? Осмыслил, измерил. И собственную вину, и мою реакцию, и дальнейшую свою жизнь. Наверное, уже придумал даже, куда отправишься после того, как тебя вышвырнут из академии? — магистр прищелкнул пальцами. — Дай угадаю, Орлей? Или нет…нет… Неварра! — Откуда вы… — Плавали, — отмахнулся маг. — В Неварре, кстати, не так уж здорово. А эта их мумификация трупов, я тебе скажу, страшная безвкусица! Ну зачем мертвецу все эти купальни, сады и побрякушки, а? — Не знаю… — Корнут сделал шаг назад. — Вот и я не знаю. По мне, так сжечь тело — лучший способ. Ну, или, на худой конец, утопить в море. Зачем лишний раз возиться с мумиями и декором их склепов, если доподлинно известно, что пользы от этого лишь ворью, сумевшему обойти ловушки? Даже обычные усыпальницы, как мне кажется, совершенно никому не нужны. А вот пепел по ветру — другое дело. Просто, быстро, и… — Чего вы хотите, господин Павус? — недоуменно перебил Гран. — Зачем вы уводите разговор от темы? Если вы просто жалеете меня, то не нужно. Я…готов нести ответственность за свои действия. Магистр лукаво склонил голову набок. — Во-первых, я хочу, чтобы ты успокоился и остудил голову, — ответил он, прищуриваясь. — А во-вторых, я хочу сам судить о качестве твоей работы, безотносительно твоих личных выводов. Сказав это, Павус подошел к просторному террариуму, стоящему между шкафами, и без капли брезгливости выудил оттуда еще одну болотную жабу. Затем так же стремительно вернулся обратно и, сдвинув носком сапога труп предыдущей, водрузил жабу в центр угольной разметки. Лучи пентаграммы вспыхнули и засияли, бросая разноцветные блики на гранитный пол. Магистр отступил, оценивая труды рук своих, после уселся прямо на рабочий стол и, закинув ногу на ногу, требовательно посмотрел на Грана: — Продолжай, — приказал он. Корнут, все это время остолбенело наблюдавший за действиями Павуса, непонимающе мотнул головой: — Что продолжать? — глупо переспросил он. — Как что? — с притворным удивлением ответил магистр, достав из кармана кружевной платок, и принялся кропотливо вытирать им пальцы, которыми только что держал жабу. — Свои эксперименты, разумеется! Как говорится, astia valla femundis*, господин Гран. Неуверенность в себе — удел слабаков и нытиков. *** Как оказалось, два мага в одной комнате, желающие совершить невероятное открытие — страшное сочетание. Идеально убранная с утра лаборатория к вечеру стала похожа на настоящую свалку. Разбросанные книги, порванные свитки, перевернутая мебель и опустошенный террариум, бывшие жители которого теперь доверху наполняли жестяное мусорное ведро. Еще одна — мертвая — до сих пор лежала в центре пентаграммы, безмолвным доказательством провальных экспериментов. Последняя оставшаяся в живых жаба с необычным красным пятном на голове, и заботливо посаженная Корнутом в банку, с целью перенести ее в соседний корпус, принадлежащий кафедре магических практик по работе с животными, выглядела откровенной насмешкой на фоне собственных, менее удачливых товарок. Глядя на нее, Гран подумал, что если бы его когда-нибудь спросили, как должен выглядеть памятник живодерам, то он, скорее всего, предложил бы именно то, что видел сейчас собственными глазами. Кажется Павус, примостившейся на стуле, уныло подперев щеку рукой, думал о том же самом. На фоне бардака, который царил в лаборатории, взъерошенный магистр смотрелся очень живописно и, даже, органично. Ни дать ни взять — вечный студент, а вовсе никакой не глава партии люцеранов. На улице стемнело. Фонарщики уже давно прошли по улицам, зажигая фонари, и теперь вдоль площади перед академией, на которую выходили окна лаборатории, неспешно гуляли люди. Гран подошел к одному из них и дрожащими пальцами уцепился за раму, впуская в помещение свежий воздух. Тряхнул головой, подумал и уселся на подоконник, опираясь спиной на прохладную стену. Вдалеке за домами можно было разглядеть крепостные стены с бойницами и арку ворот, ведущую в порт. Ворота все еще были открыты — их запирали только после полуночи. Где-то там, у одного из причалов стоял сейчас на якоре корабль магистра, готовый в любой момент отплыть в Минратос. Корнут тихонько вздохнул, ковыряя ногтем облупившуюся краску на ставнях. — Понятия не имею, что еще можно сделать, — произнес он, стараясь, чтобы его голос звучал, как можно более бодро. — Мне не хочется признавать это, но я совершенно бессилен. С вами или без вас, у меня ничего не получается. Сзади раздалось едва слышное шуршание одежды. — Сдаешься? Корнут слабо усмехнулся, равнодушный к явному подначиванию. — Нет, — он покачал головой. — Просто говорю правду. Моя совесть чиста, я сделал все, что в моих силах. Можно до бесконечности проводить одни и те же опыты, но толка от этого не будет. Нужны новые книги. Новые инструменты. А в моем распоряжении нет ни того ни другого. — Я думаю, ты не прав. Павус возник рядом так, будто умел перемещаться по воздуху, искоса взглянул на Корнута и, уже привычным движением, подкрутил ус. — Я видел, что ты делаешь и как, — продолжил он. — Видел и некромантов помимо тебя. В Магистериуме любителей черпать силы из-за Завесы немного, но все действуют почти одинаково. Практическая некромантия напрямую связана с подчинением спиритов, которых притягивает смерть, а ритуалы проводят на шестнадцати камнях, по одному на каждое воплощение человеческого страха. Иного способа не существует и не может существовать. Магия — не тайна за семью печатями, она давно изучена тысячами носителей дара. Павус обернулся и указал рукой на мерцающую пентаграмму. — У тебя есть инструмент. Ты должен лишь понять, как им воспользоваться. Гран фыркнул. — Мне известна большая часть ритуалов, которые проводят с помощью некромантии, — упрямо сказал он. — Я изучал их едва ли не с пеленок. Моя мама научила меня всему, что стоит знать о круге призыва, изгнания и удержания еще до того, как я как следует научился читать. Корнут перевел дыхание и умолк. Объяснять все по десятому разу ему дьявольски надоело. Он совершенно не мог понять, что Павус хочет от него и почему вообще до сих пор находится здесь. Не думает же магистр, что на Корнута внезапно снизойдет озарение, и он в самом деле сможет разобраться в треклятом ритуале после стольких бесплотных попыток. Да скорее солнце встанет на западе, чем он… Интересные ты выбрал специальности, Гран. Очень…символичные. — … для духовника важно понимать законы смерти… — пробормотал Корнут себе под нос, — …как продолжение жизни… Маг дернулся так, что едва не свалился с подоконника. От востока к западу, от черного к белому, от смерти к жизни… — Эй! Ты в порядке? — Павус озадаченно нахмурился. Все рождается из праха, Свет рождается из Тени… Корнут встал и на негнущихся ногах двинулся к центру комнаты, словно одержимый. Шаг, еще один, медленно, чтобы не потерять, не упустить юркую, призрачную мысль, внезапно появившуюся в голове. — Гран! — …Создатель милосердный, — пробормотал Корнут, опускаясь на колени перед пентаграммой. — Магистр, кажется, вы были правы! Руки зажили своей жизнью, порывисто хватая то один, то другой камень. Все вокруг словно перестало существовать: лаборатория, люди за окном, город…  — Корнут! Что ты творишь? От смерти к жизни. И никогда… — Алмаз, янтарь, нефрит, берилл, — лихорадочно зашептал Гран, переставляя камни. — Как же я сразу об этом не подумал…так…просто…мама же говорила…гранат, турмалин, бирюза, аметист. Мы собираем круг, чтобы призвать душу, но чтобы забрать ее… — Так точно ничего не получится, ты зря тратишь свое время, — Павус уже стоял за спиной Корнута. — Ни одна другая последовательность камней не работает. Это давно проверено и… Корнут не слышал, что говорил магистр. Слова сливались, делались неразличимы: мусор, шелуха, бесполезная и совершенно ненужная сейчас. Каменные плиты. Россыпь самоцветов на них. Прикоснуться, погладить кончиками пальцев гладкие драгоценные бока. Корнут чувствовал себя первопроходцем в абсолютно темном подземном тоннеле. Двигаясь на ощупь, интуитивно, он настраивал камни так, как умел. Так, как ему казалось правильным. — Цитрин, аквамарин, топаз, изумруд. Подарить каждому лучу свой цвет. Свой страх, свое чувство, свою судьбу, чтобы в конце соединить их в одно целое. Амулет на груди вздрогнул, наливаясь тяжестью, и сквозь мантию Корнут почувствовал его тепло и просыпающуюся силу. — Хризолит, сапфир, рубин. Тень рождается из Света. — То, что ты делаешь — бессмысленно. — От белого к черному! — Корнут! — От жизни к смерти. И никогда… — Наоборот! — Торжественно закончил Гран, опуская опал к последнему лучу. Замыкая круг. Грудь обожгло огнем — амулет дернулся вперед, исходя едким дымом, мгновенно заполнившим комнату. Воздух заискрил. Высверки молний поползли вдоль пентаграммы, превращая угольный рисунок в ручейки кипящей лавы, вгрызаясь в камень, оставляя на нем черные подпалины. Песнь духов исказилась, смазалась, вплетаясь в мелодию утробным воем и шепотом, от которого волосы на голове Корнута встали дыбом. Отшатнувшись, он схватился за край стола, едва удержав равновесие, и случайно задел ногой банку, в которой сидела последняя оставшаяся в лаборатории живая жаба. Перепуганное животное выпрыгнуло из стеклянной емкости и тут же оказалось в центре круга, рядом со своей мертвой предшественницей. Вспыхнуло. Шестнадцать лучей, словно шестнадцать бритвенной острых лезвий вспороли ночной полумрак комнаты, лишая Корнута зрения. — Милостивая Андрасте! Задыхаясь, Гран ухватился за плечо Павуса, с силой оттаскивая его подальше от проклятой пентаграммы за мгновение до того, как та оглушительно взорвалась, разбрызгивая вокруг себя камни и огненные брызги. А потом наступила тишина. *** — Давай повторим, а? Этот первый, а остальные идут наверх. Камни ложатся один к другому: опал, рубин, сапфир, хризолит. Блестят, переливаются, пуская на стены полчища солнечных зайчиков. Корнут воображает — вот у зайцев отрастают лапы и маленькие хвостики. Задорные большие уши, носы. Заячья шерстка золотая и очень горячая — не тронь! Обожжешься — придется потом несколько дней прикладывать к ранкам вонючую мазь из веретенки… Сколько лет прошло, а ассоциации остались прежними. Разве что не такими яркими. — Не нужно, мам. Я помню. Веришь, я уже студент? — Верю. Но помнить, не значит понимать. Изумруд, топаз, аквамарин, цитрин. Выше, еще, острыми гранями цепляясь за лучи черной звезды, нарисованной прямо на мраморном полу гостиной. Корнут берет медовую булку из плетеной корзинки и откусывает едва ли не половину за раз. О, да. Возраст определенно дает преимущества, особенно в отношении сладкого перед обедом. — Я опаздываю на занятия, — говорит он. — А ты — на отдых в Вайрантиум. — На отдых нельзя опоздать, глупыш. Аметист, бирюза, турмалин, гранат. Корнут улыбается: ямочки на щеках, огненное пламя в волосах. Он уже давно вожак заячьей стаи — единственный мужчина в семье. Дедушки не стало полгода назад… — Неправда. Будешь возиться и обязательно пропустишь какую-нибудь умопомрачительную вечеринку. Потом сама будешь жаловаться. — О, милый… Мамины объятья — самые теплые в мире. Она прижимает Корнута к себе крепко-крепко, и, кажется, плачет. Да, она все еще часто плачет, эта хрупкая женщина, в силе которой он никогда не сомневался. Когда мама отстраняется, Корнут не видит ни одной слезинки. — Хочу подарить тебе кое-что, — говорит она улыбаясь и расстегивая цепочку на своей шее. — Мам, это же твой амулет! Я не могу… Завесный кварц, лазурит и восемь аметринов в веридиевой оправе. — Конечно же, ты можешь. Ты же так о нем мечтал! Корнут хмурится. — Да, но…я думал, что просто смогу однажды сделать себе такой же. Разве нет? Мама не отвечает. Смотрит из-под ресниц внимательно, оценивающе. Потом переводит взгляд вниз, на разложенные камни. Берилл, нефрит, янтарь, алмаз… Песня духов льется из небытия. Она прекрасна, она совершенна, она — сама сила, спрятанная в драгоценном многоцветии. — Обещай мне кое-что. — Конечно, мам. — Все рождается из праха, Свет рождается из Тени. Но бывает…бывает иначе. И иногда «иначе» лучше, чем так, как правильно. Знаю, я учила тебя совсем другому. Я… — Мам? Я не понимаю. — Поймешь. Чтобы ни случилось, ты никогда не разочаруешь меня. Я знаю. *** Их двое у разрушенной пентаграммы. Среди пепла и пыли, в эпицентре разгорающегося пламени, которое уже не остановить. Дым окутывает комнату, дышать становится все сложнее. На перевернутом стуле догорают остатки магистерской мантии. Их двое. Или… — Гран? Что, демон тебя дери, ты только что сделал?! Не шепот — хрип. Потрясение, неумело скрытое грубостью, на которую невозможно обижаться. Из раскрытого окна звуки сигнального колокола — пожар. Кажется, лаборатория под несчастливым номером «тринадцать» горит, в который раз оправдывая собственную репутацию. Кажется, Корнуту нужно бежать, а он не может сделать и шага. Рука касается амулета. — Я… Ком в горле: ни проглотить, ни выплюнуть. Все естество тянется туда, в круг, в обломки, каждой клеточкой стараясь уследить, прочувствовать… Пахнет гарью и серой. На мгновение дым рассеивается, и Грану удается увидеть что же на самом деле он сделал. Жаба с красным пятном на голове мертва. Зато вторая… Гран, наклоняется и, не обращая внимания на огонь, поднимает с пола скользкое, бородавчатое создание, в котором еще недавно не было ни капли жизни. Дверь в лабораторию разлетается в щепки и в помещение врывается добрая дюжина ошалевших от страха послушников с ведрами, полными воды. — Бегите, бегите!!! Опорные балки вот-вот прогорят! Гвалт стоит такой, что невозможно услышать даже собственные мысли. Корнут слабо улыбается, шагая к Павусу. Протягивая ему настоящее, подлинное чудо. Доказательство того, что у него все-таки получилось разгадать загадку Каллена Резерфорда. Среди пыли и пепла. В эпицентре разрастающегося пламени. — Я ошибся! Не было никакого убийства, слышите?! У него забрали… — кричит Гран, но его голос тонет в чудовищном грохоте. Потому что опоры не выдерживают, и горящая крыша с грохотом падает вниз.