Проводи меня к смерти

Если любишь предназначение — падай в прилив, и пусть он несет тебя. Не бойся тьмы. Солнце и звезды вернутся и будут тебя вести. Ты видел, как великие короли воздвигали памятники своей славе, Которые рушились и рассыпались. Насколько мир велик в сравнении с их славой? Предназначение мира сменяется и возрождается с каждым временем года. Каждая перемена — лишь метка, часть большего целого. Писание Кослуна, стих о душе

У развилки дороги замираешь: недошагнув, недодумав. Запрокидываешь голову в небо, вслушиваясь в песнь ветра. Что-то та расскажет? За спиной трепещут флаги на башнях академии. За спиной рыжие волосы разбросаны по подушке: золотятся в рассветный час краденной драгоценностью. За спиной надежда и неведенье, мечты, обреченные остаться мечтами. Впереди… Смерть и тайны, куда ни пойди. Каждая из дорог — как хирургическая пила, навсегда отрезающая обе ноги. Конец пути один и тот же для тебя, выродка, рожденного под лучами имперского солнца. Пой свою песнь, ветер. Подскажи куда идти. Существование есть выбор.* Мгновение растягивается на годы. Свет мешается с Тьмой. Вымученные улыбки, низкие поклоны, гулкие шаги в пустоте помпезных залов совпадают со стуком бьющегося сердца, и кажется: жертвы ничего не стоят. Все могло сложиться иначе, если бы там, на развилке, ты оглянулся через плечо. Мгновения бы хватило. Ты непременно выхватил бы в пестрящем многоцветии один единственный золотой луч, одно единственное небо, сокрытое в глубине глаз, где песнь ветра звучит ясно и чисто. Где не нужно выбирать. Где ноги здоровы и сильны, чтобы бежать как можно дальше и больше уже не оглядываться никогда. Прошлое неизменно. Первый шаг был сделан задолго до помпезных залов и улыбок сквозь судороги ненависти. Так суждено. Нет в мире хаоса, есть лишь сложность. Ночь приходит спасением, тенью у догорающего костра. Ночь садится рядом, задумчиво вглядываясь в пламя, но ты не видишь ее взгляд, не слышишь дыхание. Шепчутся за спиной храбрые воины: Нан. Странное имя увязает в душном воздухе, оседает сизым пеплом на земле. Нан. Нан. Нан. Капли осеннего дождя на воде. Нан. Совершенное дитя гармонии, гордость Бен-Хазрат. Пророк, явившийся из-за моря три года назад, чтобы вести свой народ к победе. Рожденный для великой цели, особенный. Он расскажет, что делать дальше. И алые искры взметываются в черноту неба, рисуя в нем иной путь к чертогам предназначения. Тебе страшно? Не бойся. Ты же хотел, чтобы тебе подсказали. Ты же хотел знать. Знание сложного есть мудрость. Тебе кажется, что твое тело разрублено на две части. На морском берегу играет детвора: крохотные ножки, деревянные мечи. Постель в доме на окраине безымянной деревеньки аккуратно заправлена: ты не спал четверо суток подряд. Или больше? Когда ты закрываешь глаза, Завеса засасывает тебя внутрь, насылает кошмарные мороки, заставляет блуждать кругами по выжженным полям новой родины. Просыпаешься с криком, всегда: чудом спасенный. Чудом сбежавший, спрятавшийся за всесильную черную мантию, за убаюкивающий шепот. Слезы щиплют глаза. Снова ложь. Снова письма, искусно-выдуманные факты, змеиная хитрость. Тебе кажется, что ядовитые зубы твои выдраны, но ты слишком упрям, чтобы сдаться. Ты идешь на морской берег и по щиколотки заходишь в ледяную воду, воображая: где-то на берегу другого моря кто-то может делать точно так же. Кто-то давно забытый, оставленный. Спасенный? Детвора кричит, что ужин готов. Аромат баранины щекочет ноздри, и ты против воли улыбаешься: еще один день прожит. От мудрости мира приходит мудрость личности. Тебе и не вспомнить, как все начиналось. Все случилось давно, за тысячи лет до твоего рождения. Ты лишь часть всего сущего. Песчинка в жерновах времени. Предопределенность мира кажется удивительным чудом, гармонией, переплетающей лица и слова, слова и мысли, мысли и образы. Предопределенность окрыляет. Великое учение будоражит кровь, заставляет придумывать все новые и новые планы ради осуществления единственной имеющей смысл мечты. Иные однажды назовут тебя безумцем. Спятившим идеалистом, возомнившим себя сверхчеловеком. Иные не узнают, что ты давно и не человек вовсе. Что ты давно идешь не один, слившись по дороге с чем-то большим, с чем-то, что нельзя измерить или осмыслить вот так просто. Искры. Шепот за плечом. Письма. Ритуальные танцы до колик в животе и подлинное равнодушие, когда узкое лезвие кинжала впервые по рукоять погружается в затылок имперского ничтожества, считающего, что ему ничего не угрожает. Считающего себя твоим другом. Иные не знают, что у того, что нельзя осмыслить или измерить, не может быть друзей. Овладение мудростью личности есть овладение мудростью мира. Бывает и тебя гложут сомнения. Это естественно для живого существа, совершенно нормально. Так говорит ночь, лаская кожу морским бризом, до мурашек. Так говорит Нан. Так говорит единое целое, частью которого ты теперь являешься, но верить в успокаивающий шепот порой невозможно. Твоя расколотая, потерянная жизнь видится тебе затянувшейся шуткой. Руки в крови по локоть и с каждым днем крови становится все больше. Письма удлиняются, редкие путешествия на ту сторону моря напоминают бездарные спектакли в разоренном театре. Нет ни декораций, ни костюмов: все те же гулкие залы, удары сердца в такт шагам и широкие улыбки, чередующиеся с низкими поклонами. Ты ненавидишь себя. Но…кто-то же должен, верно? Ложь — твоя профессия. Твоя валюта, твой товар, твой козырь в рукаве. Ты так привык к этому, что уже не понимаешь, где в твоей жизни правда. Может, к лучшему? Потеря личности — источник страдания. Дредноуты в порту готовы к отправлению. Варианты просчитаны, мысли ясны, рука тверда и готова нанести последний удар. Ты так долго шел к этому, выродок. Чуть больше, чем всю жизнь. Чуть меньше, чем вечность. У тебя есть звание, есть доверие Триумвирата, есть план, достойный великого полководца. Ты научился быть убедительным, ты показал, что дорога к цели порой бывает извилиста и коварна, так что напролом пройти никак не получится. Нан гордится тобой. Нан самолично выводит узоры виатаара на твоей коже, как особый знак почета и уважения. Час триумфа близко: и гулкие залы, по которым ты проходишь на этот раз, больше не кажутся тебе отвратительными, а улыбка выходит легкой и искренней. В своем воображении ты видишь, как детвора играет на берегу моря и все вокруг вдруг тоже кажется тебе игрой. Забавой, в которой нет победителей и проигравших, потому что истинная цель ее не выигрыше, но в абсолютном счастье для всех. А потом ты видишь небо. Небо, сокрытое в глубине глаз, и где-то внутри вдруг просыпается мертвое, похороненное навеки… …все могло сложиться иначе, если бы там, на развилке ты оглянулся через плечо. Мгновения хватило. Почему тебе больно, выродок? Почему ты вдруг стал собой прошлым, цельным, полным сомнений? Почему так хочешь снова бежать без оглядки? Хорошо, что ты не можешь бежать. Страдание есть выбор, и мы можем не принять его. Ты допускаешь ошибку, решившись на встречу. Нет. Ты совершаешь ошибку еще раньше, позволив себе легкомысленный разговор наедине, стоящий тебе гордости и душевного равновесия. Почему-то тебе важно попытаться все объяснить. Пусть силой, пусть чередой недосказанных фраз, заранее зная — напрасно. Предопределенность не терпит исключений, не терпит сомнений и не терпит упрямства. Она, словно штормовая волна, сносит с места всякого, и лишь полное подчинение стихии может стать шансом на спасение. Этого не объяснить в двух словах. Не доказать. Остается лишь смириться в ожидании неизбежного. В наших силах создать мир или разрушить его. И все же… *** Столешницу раскололо надвое. Щепки брызнули во все стороны, вместе с бумагой и письменными принадлежностями. Одновременно с этим вспыхнул и сорвался с пальцев огненный шар: искусству мгновенно переходить в боевой режим Дориан научился еще во времена Инквизиции, когда внезапно нападающие враги заставали его едва ли не в лохани с водой, во время банных процедур. Следом за шаром последовало еще несколько: наугад, с разной траекторией, в сторону до сих пор приоткрытой двери, откуда без сомнения появился противник. Еще один — хиленький, лимонно желтый — взбесившимся солнышком выскочил откуда-то снизу, чтобы через мгновение врезаться в одну из раритетный сандаринских ваз, превращая благородный фарфор в бесформенную груду осколков.  — Гран! — выкрикнул Павус, отскакивая назад и хватая боевой посох, стоящий у одного из книжных стеллажей. — Не пали! Ты же, демон тебя сожри, духовный маг! Из-за обломков стола раздалось нечленораздельное бормотание, после которого вокруг Дориана вспыхнул яркий голубой щит. И вовремя! Невидимый противник, чудом избежавший магистерской магии, успел вытащить меч из столешницы и со всей силы метнул его в сторону Павуса. С душераздирающим скрежетом сталь врезалась в магический барьер, высекая искры. А следом за этим рухнул на пол неудачливый убийца, теряя маскировку. — Ну наконец-то, — облегченно выдохнул Дориан, опуская посох. — Хоть где-то пригодились… Воздух посреди кабинета сгустился, вырисовывая три призрачных фигуры. — Эфириалы! — воскликнул Гран, все еще пребывая где-то вне поля видимости Павуса. — И давно они?.. — Почти всегда, — магистр проворно обошел стол и протянул руку, помогая Корнуту подняться. — Наследственные. Как раз на такой вот случай. Дориан нагнулся над распластанным на полу убийцей. — Бен-Хазрат, — констатировал он, бегло разглядывая рисунки на голой бугристой коже. — Но откуда невидимость? — Из-за витаара. Он нарисован лириумным песком, который вмешали в краску. Скорее всего, точно по такому же принципу сделаны валасслины эльфов, с которыми столкнулась леди Инквизитор. — Откуда ты… — магистр тряхнул головой. — Неважно. Объяснишь потом. Вряд ли этот пришел один. Надо как можно быстрее обыскать… На первом этаже послышался боевой клич Хоук и грохот, спутать который с чем-либо другим было невозможно. Павус и Гран переглянулись. — Гаатлок! — хором воскликнули они. И со всех ног бросились вниз, опережаемые лишь тройкой эфириальных слуг. *** От гостиной не осталось даже намека. Да что там гостиная! Столовая и кухня теперь прекрасно просматривались насквозь, благодаря двум огромным дымящимся дырам в стенах, аккурат одна напротив другой. Дорогая мебель, включая обеденный стол и гарнитур из дюжины превосходных антиванских стульев, была переломана и восстановлению не подлежала. Пол был усыпан осколками стекла, обгоревшей бумагой и ошметками мебельной обивки. А посреди всего этого безумия, в окружении невидимых Бен-Хазрат, спина спине сражались Хоук и Тетрас. — Павус! — крикнула Защитница, заметив появившихся на лестнице Дориана и Корнута. — Какого демона?! — Хотел бы я знать! Перепрыгнув перила, магистр мягко приземлился на пол, посылая в центр комнаты заклинание рассеивания. На мгновение стало немного светлее, и Павус прищурился, пытаясь подсчитать появившихся врагов. Один, два, четыре, девять, тринадцать… — Корнут! Щиты! Сбежав по лестнице, Гран принялся нашептывать заклинания. Секунда, и вокруг Дориана и остальных засияла аура барьера, на этот раз дополненная духовной меткой. Павус перехватил посох поудобнее. — Спрячься внизу, — приказал он, подталкивая мага к кованным дверям, ведущим в подвал. — Тут слишком опасно. — Но… — Живо! Наверху я спас тебе жизнь, но не гарантирую, что у меня это получится снова! Корнут явно хотел что-то возразить, но в последний момент передумал. Попятился, не спуская глаз с Дориана и, коротко кивнув, скользнул в приоткрытую подвальную дверь. Хорошо. Теперь хотя бы не нужно было волноваться, что парнишка схватит шальную стрелу или заклинание. Пока Павус озадачивался безопасностью Грана, его эфириалы времени не теряли. Всего за пару минут они расправились с пятью кунари, разрывая их строй и позволяя Хоук и Варрику перегруппироваться. Поднырнув под руку одного из нападающих, Дориан поспешил присоединиться к ним, на ходу отбиваясь огненными вспышками, пока Варрик сосредоточенно разбрасывал во все стороны стихийные мины. Добравшись до друзей, Павус перевел дыхание, доставая из-за пояса баночку с лириумом. — Что? — прокричала Хоук ему в ухо. — Отвык от славной драки, магистр? — Иди ты! — Дориан опрокинул склянку до дна и скривился. — Лучше расскажи, где твоя псина? Как по заказу с улицы донесся душераздирающий вой. Мариан неприятно рассмеялась. — Ужинает деликатесным мясом, — проговорила она, делая посохом выпад и метя ближайшему кунари в солнечное сплетение. — Хоть пожрет по-человечес… Не договорив, магичка наотмашь запустила в воздух шаровую молнию, которая влетела в голову кунари, целящегося в них из самострела. Вдогонку к молнии отправилась пара кинжалов Варрика, превращая лицо стрелка в кровавое месиво. — Ну? — с вызовом выкрикнула Хоук. — Кто следующий?! Бен-Хазрат дрогнули. Переглянувшись, оставшиеся в живых прикрылись щитами, отступая в сторону столовой. Тетрас издал победоносный вопль. Красавица Бьянка взлетела вверх, выплевывая арбалетный болт, в воздухе распадающийся на десятки болтов поменьше, но зато с ядовитыми наконечниками. Убить такие, конечно, не могли, но царапались и дезориентировали не хуже, чем рой ос, вылетевший из только что сбитого гнезда. Зато столб пламени, наколдованный Хоук, по убойной мощи мог сравниться с магическим тайфуном. Замыкающие ряды Бен-Хазрат мгновенно охватило пламя, и кунари как подкошенные попадали на пол, безуспешно пытаясь сбить с себя огонь. Остальные со всех ног ринулись в пролом столовой. Далеко не убежали. Эфириалы уже поджидали их там, а брошенное вдогонку Павусом заклинание ледяной стены полностью лишило нападающих какого-либо пространства для маневра. В считанные минуты все было кончено. Павус утер пот со лба, оглядываясь по сторонам. — Где охрана? — сипло проговорил он, сглатывая остатки лириума, приставшие к гортани. — Полагаю, в чертогах Создателя, — Тетрас щелкнул затвором арбалета, закидывая тот на плечо. — Сначала охрана, потом мы. Думаю, таков был их план. Зачистить все сверху донизу и… Павус застыл, чувствуя, как кровь отливает от его лица. Донизу. Kaffas! — Гран! Я же отправил его… — Я в порядке. Троица как по команде обернулась. — Ну и ну! — Варрик присвистнул. — Парень, ты что там за магию использовал? Корнут неловко привалился к дверному косяку. Все лицо и одежда мага были залиты кровью. — Корнут? — Дориан сделал несколько осторожных шагов в сторону мага. — Ты ранен? — Нет, — тот поморщился, оглядываясь через плечо. — Саркофаг с Резерфордом тоже не пострадал. И один из стражников…жив. Я исцелил рану. Второго не смог спасти. — А… — Кунари. Один. Тоже невидимка. Я, кажется, его…убил. — Без посоха?! — Этим. — Гран продемонстрировал широкий нож с острыми зазубринами. — Выиграл у Варрика вчера. Или…позавчера. — Ого! — Тетрас криво усмехнулся. — Вот это у меня интуиция. Корнут икнул и обвел комнату мутными глазами. Потом глубоко вздохнул и, оторвавшись от дверного проема, ткнул в магистра пальцем. — Вторжение кунари, — с нажимом повторил он то, что сказал наверху, перед появлением коссита. — Произошло. Не только здесь, но и по всему Минратосу. Я уверен. Я точно знаю. Мы должны спешить в Черную Бухту. — Еще и невидимые, — пробормотала Хоук, пиная ногой ближайшее к ней тело. — Готова поспорить, маскировка у них такая же, как у «следующих». — Да, — кивнул Гран, с видимым усилием фокусируясь на Защитнице. — Это я уже успел рассказать магистру. — Но не рассказал, как об этом узнал, — кивнул Павус. — И о вторжении и о витаарах. — От… — Корнут замялся, но затем решительно тряхнул головой. — От Мартиана Эмилия. Простите, господин Павус. Я соврал вам. Я очень хорошо знаю этого человека. Павус приоткрыл рот, скорее из-за привычки изображать необходимые эмоции, чем от реального удивления. Именно такого ответа он и ожидал. — Он сообщил тебе это как информатор или соучастник вторжения? — медленно, с расстановкой поинтересовался магистр. И по говорящему взгляду Корнута, заранее понял ответ. *** Гран смотрит с вызовом. Щурит голубые глаза-капканы, не давая отвести взгляд. Дышит прерывисто, раздувая точеные ноздри. Хмурит брови. Дориан видит, как на виске мага бьется вздувшаяся жилка — быстро-быстро — и думает, что притворяться вот так невозможно. Корнут действительно убежден в том, что говорит. В кунарийском вторжении. В хаосе, который вот-вот охватит столицу Империи. В предательстве Мартиана Эмилия — титулованного магистра-дипломата с блестящей репутацией. Альтуса. Фаворита Радониса. Гран говорит быстро, запинаясь, глотая слоги. Его голос дрожит. Видно, что еще немного, и остатки спокойствия покинут его, превращая волнение в неконтролируемую панику. Он все еще весь в крови. По всему дому все еще разбросаны трупы Бен-Хазрат. Горло самого Дориана все еще саднит от лириума: не помог даже стакан бренди, выпитый залпом. Гран говорит о витааре, о том, что Эмилий просил его срочно уезжать из столицы. О неожиданной ненависти Эмилия к Империи. О военном вторжении армии кунари в Минратос, вторжении, которое имперцы наверняка еще долго не смогут забыть. И Павус верит ему. Потому что… …притворяться вот так невозможно. И придумывать тоже. — …«Альеро», «Крозен», «Шестые небеса», «Предел Тидариона», — монотонно перечисляет он позже названия родовых поместий, раздавая наскоро написанные письма гонцам. — В первую очередь — Мэйварис Тилани. Предупредите всех, кого сможете. Всех, даже рабов. Быстрее. Скачите так, как будто за вами гонится Архидемон. Краем сознания он успевает порадоваться тому, что не все его люди мертвы. Десятку человек и большинству прислуги, хвала Создателю, все же удалось спастись во время резни. Закончив с гонцами, Павус выходит на улицу. Гран уже ждет его там, нетерпеливо расхаживая по крыльцу. — Кунари — опасные противники, а ты не обучен боевой магии, — говорит Дориан, останавливаясь перед Корнутом и скрещивая руки на груди. — И там — Мартиан, который, скорее всего, не сдастся нам живым. Тебе не обязательно ехать с нами в Черную бухту. Я пойму. Но, кажется, Гран все для себя уже решил. — Обязательно, — коротко отвечает он с таким видом, что становится понятно: спорить бесполезно. Потому что голос мага — удивительное дело — больше не дрожит. *** Улицы Минратоса проносились перед глазами на немыслимой скорости. Улицы, улочки, широкие проспекты и темные подворотни. Те самые, на которых еще утром было не протолкнуться — сейчас они выглядели призрачными, пугающе пустыми. Дома с темными окнами тоже казались пустыми, хоть это и было не так, и если бы нашлось время хорошенько присмотреться, то обязательно получилось бы заметить за тонкими шторами силуэты хозяев, наблюдающих за тем, что происходит снаружи. Не было времени смотреть. Оглядываться назад через плечо, рискуя потерять равновесие на несущейся во весь опор лошади. Переживать за десятки, сотни жизней в этих темных домах, в этих темных окнах, на этих темных улицах, улочках, проспектах и в подворотнях. Оставалось лишь прижиматься изо всех сил к луке седла, щурясь от мелкого сора, летящего в глаза и слушать, слушать, слушать, как в гробовой тишине застывшего города звенят-надрываются набатные колокола магистериумских башен. И молиться Создателю, что еще не слишком поздно. Корнута трясло. Пальцы, сжимающие поводья то и дело сводило судорогой. Казалось, это не он скачет по ночному Минратосу. Казалось, он все еще там: в узком подвальном коридоре поместья Павуса, перед дубовой, обшитой стальными пластинами дверью в комнату с саркофагом Каллена Резерфорда. На полу, в луже крови. Шепчет, то и дело срываясь на хрип, заклинание исцеления над раненным стражником, вливая в него магическую жизнь. А рядом со стражником, совсем близко, на расстоянии вытянутой руки лежит первый убитый им враг. Гран до боли прикусил губу. Вытолкнул через зубы воздух, сдерживая стон. Мартиан предал его. Сначала проболтался о нападении, а позже, осознав, что Корнут наверняка не станет молчать, отправил к дому Павуса наемных убийц. Из-за Мартиана погибли невинные люди. Из-за Мартиана сам Корнут едва не погиб, лишь чудом выйдя из короткой яростной драки победителем. Из-за Мартиана подверглись опасности Павус и его друзья. Весь город, нет, вся Империя вот-вот должна была подвергнуться опасности из-за… Создатель! Такое простить невозможно. Теперь Гран должен, нет, просто обязан был найти Эмилия, а потом… Kaffas! Будущее Мартиана определилось в тот момент, когда он встал на путь Кун. Когда его утопические мечты о мире превратились в безумную одержимость фанатика. На полном скаку вылетели к Западным Воротам, которые, конечно же, были уже закрыты. Павус, ехавший впереди, припустил еще быстрее, выкрикивая стражникам короткие рубленные приказы. Корнут натянул поводья, поправляя за спиной посох, соскочивший с одного из креплений. Рядом остановился Варрик Тетрас, а за ним еще пятеро слуг Павуса, тех, кому повезло выжить во время нападения. Слева от корнутовой лошади парил над землей один из эфириалов. Хоук и двое других остались в поместье, охранять Резерфорда, на случай, если кунари вернуться. В поместье, в подвале, рядом с дубовой дверью, и трупом убитого им… Корнут зажмурился, сдерживая подступившую тошноту. Наконец ворота открыли. Набатные колокола все еще гудели за спиной, подталкивали вперед, в темноту. Гран тряхнул головой. Прикрыл глаза, делая глубокий вдох, как если бы находился сейчас на очередной медитации, и крепко сомкнул пальцы вокруг медальона на шее. — Терпи, — пробормотал он себе под нос, направляя Салкроку, за смоляным жеребцом Павуса, уже скрывшимся по ту сторону крепостных стен. — Ты еще можешь попытаться все исправить. Только тебя он будет слушать. *** — Кунари — опасные противники, а ты не обучен боевой магии. И там —  Мартиан, который, скорее всего, не сдастся нам живым. Тебе не обязательно ехать с нами в Черную бухту. Я пойму. — Обязательно. — Потому что он твой друг? — Нет. Потому что когда-то он был куда большим, чем просто друг. *** Простыни влажные от пота: липнут к телу, льнут второй кожей, тяжелой и шершавой. Простой накрахмаленный хлопок: в доме Гранов никогда не покупали шелкового постельного белья, в нем не было необходимости ни у одного из членов семьи. До сегодняшней ночи. О, сегодняшняя ночь! Сон наяву, пряное вино ощущений и сладкое послевкусие в конце. Им бы насладиться, распробовать до самой последней нотки и не думать ни о чем другом. Никогда. Или хотя бы до рассвета. Духота страшная. Окна закрыты, да еще до сих пор тлеет в углу комнаты камин. Дышать тяжело, каждая попытка вдохнуть — настоящая победа, но чтобы исправить это, нужно встать, распахнуть настежь балконную дверь, и… Корнут не хочет шевелиться. Боится. Он уверен, что даже одно движение может разрушить очарование ночного дурмана, и оттого лежит тихо, не двигаясь. Разглядывая белый потолок, время от времени озаряющийся алыми сполохами. — Поговори со мной. Мне тревожно, когда ты молчишь. Секунду спустя на грудь опускаются горячие, длинные пальцы и у Грана перехватывает дыхание. Воспоминания ночи еще слишком свежи в его памяти. Они — как эти пальцы: горячие, внезапные, нетерпеливые. Не дающие возможности протестовать. Нет. Отрицающие протест в принципе. Пальцы скользят вверх, поглаживая мокрую от пота кожу, бесстыдно исследуя каждый ее кусочек. Власть их, как и власть воспоминаний, сводит с ума, и щеки Корнута покрываются пунцовым лихорадочным румянцем. Говорить? Ему бы еще один вдох сделать, не то что… — Ос…тано…вись, — шепчет он. — Пожалуйста. Пальцы замирают. Сейчас они как раз напротив сердца, лежат раскаленной броней, словно защищая предательски-быстро бьющийся орган. — Почему? — хрипло спрашивают из темноты. — Ты хочешь, чтобы я ушел? — Нет, — поспешно отвечает Корнут и вымученно улыбается. — Просто, если ты продолжишь — я задохнусь. Рука исчезает. Простыни скрипят, и Гран скорее чувствует, чем видит, что на кровати он остался в одиночестве. Потом он слышит шорох ковра под ногами, дальше, к окнам и, наконец, звук открывающегося затвора. Воздух! Живительный воздух наполняет легкие, и Корнут смеется, зажимая себе рот ладонью. Смех этот нервный и надломленный: так смеются приговоренные к смерти, стоя на последней ступени эшафота, не пожелав признать, что совершили преступление. И одной этой мысли, крохотной, хватает, чтобы испортить все. Смех застревает в горле, мышцы каменеют, и душа прорастает ядовитыми побегами стыда и отвращения к себе. Взгляд Грана скользит вдоль сокрытых темнотой стен, мимо обнаженного силуэта у окна, наружу: на каменные арки ратуши, что напротив дома и на черные траурные флаги, развевающиеся на ветру. В городе траур. Два дня назад была жестоко убита старшаячародейка азариэльской ложи. Городской совет скорбит. Если бы все сложилось иначе, уже не было бы никакого совета… Ничего бы не было. — Корнут? Не смотри. Мы еще успеем сделать все, что задумали, мы… — Молчи. Еще не покрылись пылью засовы родового склепа, еще не поникли астры в гостиной, еще не засох погребальный хлеб тризны, а он уже…а он… Мама! Гран всхлипывает, беспомощно закрывая глаза. Создатель милосердный, прости ему! Не карай грешника за безволие и слабость, за попытку забыться хотя бы на мгновение и не думать, не думать, не думать… Ты уже покарал. За преступные мысли, за дерзкие, нечестивые планы. За гордыню. Мама…прости. — Корнут, я здесь. Ничего не изменилось. Уже очень скоро твоя жизнь вновь наполнится смыслом, обещаю. Рука вновь волшебным образом появляется на груди, уже выше: ладонь накрывает ключицы: мягко, успокаивающе. Гран вновь разлепляет отяжелевшие веки и как рыба, попавшая на крючок, напарывается на пронзительный взгляд темных, почти черных глаз. — Ты еще изменишь мир. Я с тобой. — Молчи… Завитки каштановых волос липнут к шее. Обрамляют узкое, немного вытянутое лицо, удивительно красиво оттеняя линию скул. Изогнутые хищные брови, острый нос, с едва заметной горбинкой, тонкие губы… Губы повторяют: — Я с тобой. Как заклинание — самое страшное из всех существующих, потому что истинное. Тогда как чувства Корнута совсем иные. Ночь, простыни, ласки, угли в камине — все это ложь. Жалкая попытка сбежать из реальности, воспользовавшись тем, кого он всегда считал только лишь другом. Потому Эмилий хотел этого. Потому Гран мог. Корнут думает, что он — самая последняя тварь на земле, ведь он уже знает наверняка: не будет никаких «скоро» или «еще». Но сегодня он в этом не признается. Сегодня или никогда. — Я хочу уехать, Мартиан. Слышишь? Я больше…не могу. Мне нужно время, чтобы быть готовым. Ты понимаешь? — Я понимаю. Я буду ждать. Корнут рывком поднимается, обхватывая руками высокие скулы, до боли прижимаясь к разгоряченному лбу Мартиана своим лбом. До какого-то дикого и страшного исступления. Ему мерещится серая надгробная плита, усыпанная цветами, холод окостеневшей ладони, и воздух в легких, только что свежий и живительный, обращается зловонным смрадом горелой плоти. Посреди этого кошмара он один. Создатель! Он совсем один! Но как же не хочется быть одиноким… — Я с тобой. *** В Черной бухте след Эмилия потерялся. Иссяк, растворился в воздухе, мешаясь с запахами водорослей и тухлой рыбы. Спрыгнув с лошади, Гран безуспешно пытался нащупать его, уловить, мечась то в одну, то в другую сторону, но все было тщетно. Куда бы Мартиан не двинулся, точное его местоположение теперь было для Корнута загадкой. В бессилии Гран выругался сквозь зубы. Сюда бы таланты не до конца мертвого Резерфорда! Храмовничий нюх, львиную хватку. Уж кто-кто, а такие, как бывший командир Инквизиции, с легкостью могли выследить нужного мага по щелчку пальцев. Увы, Резерфорда, как и любого другого храмовника, с ними не было. Оставалось уповать лишь на собственные жалкие попытки отыскать Мартиана, да на разбойничье умение Тетраса читать по следам. Впрочем, следов по всему пляжу было столько, что даже не будучи следопытом, становилось понятно: кунари действительно здесь были. — Они ушли в шахты, — уверенно проговорил Корнут. — Куча Бен-Хазрат приплыли сюда на лодках, высадились и разбрелись по тоннелям. — Куча? — скептически уточнил Варрик, отрываясь от изучения влажного песка. — Я бы сказал: целый легион! Пять сотен, это по меньшей мере. И с собой у них демонова пропасть гаатлока. И все они сейчас где-то в городе или его окрестностях. Гран опасливо поежился, оглядываясь через плечо, в сторону столицы. Ничего подозрительного не увидел. Ни столбов пламени, уходящих в небо, ни вспышек заклинаний, отражающихся в низких облаках. Даже звон колоколов отсюда был едва слышен, заглушаемый шелестом морских волн. Казалось бы, за то время, что они добирались до бухты, столичные войска уже должны были прочесать весь город и хоть где-то да наткнуться на захватчиков. При всей хитроумности плана Эмилия, жители Минратоса не были беззащитными. Предупрежденные об опасности, они смогли бы за себя постоять, и если не победить, то хотя бы поднять такой шум, что слышно было бы даже в Высоких пределах. Но нет. Минратос выглядел совершенно обычно. Словно на город и не нападали вовсе. Словно пять сотен кунари высадились на берег и ушли гулять по миру, лишь по случайности заглянув к Павусу и разгромив ему полдома. Будто читая мысли Корнута, магистр, до сих пор молчаливо стоящий у самой кромки воды и вглядывающийся вдаль, громко сплюнул. — Демон знает что, — пробормотал он себе под нос. — Не могу понять, как они собираются уплывать с материка. Боевые корабли Империи, скорее всего, уже спущены на воду. В порту их сейчас не меньше тридцати, и ни один кунарийский дредноут им в подметки не годится. Им не уйти. Гран рассеяно почесал переносицу. — А если они не планируют уплывать? — тихо спросил он. — Или их цель вовсе не остаться в живых? — Парень дело говорит, — подхватил Тетрас, вертя в руках поднятую с земли ракушку. — Смертники среди кунари — не редкость. — Не редкость, — согласился Павус. — Но все смертниками быть не могут. Бен-Хазрат уже много раз нападали на имперские земли. Осаждали города, жгли деревни и поля. Минировали корабли. Эмилий это прекрасно знает и не стал бы повторяться. О, нет, он что-то придумал, что-то куда более хитрое. И он уж точно не планирует умирать. Я бы на его месте не планировал. Корнут сухо сглотнул. — Думаете, найдем его, и он все нам расскажет? — Нет. Но остальные магистры могут быть очень изобретательными, когда в их руки попадет вражеский шпион, который все это время водил их за нос. За спиной Грана что-то грохнуло, и маг едва не подпрыгнул от неожиданности: солдат. Здоровенный верзила в тяжелом имперском доспехе споткнулся о камень, припорошенный песком, и едва удержал равновесие, балансируя на одной ноге. — Бесполезные груды металла, — проворчал Павус, еще раз сплевывая. — Только под ногами путаются. Подкрепление прибыло в Черную бухту четверть часа назад: тридцать солдат из личной гвардии архонта. О том, что против стремительных и быстрых в бою кунари они были примерно так же полезны, как охотничий нож в драке со снежным виверном, Радонис похоже не подумал. А, может быть наоборот, подумал очень хорошо и отдал в пользование Павуса тех, кого ему самому жалко не было. Так или иначе, солдаты приехали «на выручку» и теперь бродили по пляжу, за неимением хоть сколько-то полезного занятия. Тряхнув головой, Корнут поднял над головой медальон и зашагал мимо споткнувшейся «груды металла» к шахтам. Павус увязался следом. — Ты уже проверял ходы и ничего не почувствовал, — напомнил он, когда они дошли до ближайшего лаза.– И следов нигде не видно. Уверен, что нужно проверять второй раз? — Есть уровни на самом верху, — Гран обогнул ход и вскарабкался вверх, внимательно изучая узкую тропинку, ведущую от одной шахты к другой, вдоль всей скалы. — Вон там, видите? Уверен, что туда можно добраться. Магистр скептически кашлянул. — Сомневаюсь, что и там ты что-то найдешь. С трудом представляется, что Эмилий и его новые друзья лезли туда, рискуя в любой момент свернуть шеи. Скорее уж они ушли по болотам. — Возможно. Но у болот следов мы тоже не нашли. И на тракте. Мы ведь поэтому и вернулись сюда, разве нет? Кроме того, мы не знаем, куда все эти тоннели ведут. Вдруг прямо в Минратос? Павус тихонько стукнул по земле посохом, и над головой Корнута вспыхнул крохотный оранжевый огонек. — Вряд ли. И я удивлен, где сам Эмилий узнал о тоннелях. В городе не осталось тех, кто помнит их, — подумав, сказал он. — Обсидиан здесь перестали добывать лет восемьдесят назад. Каторжники столько не живут. Предлагаю все-таки еще раз осмотреть болота. Корнут упрямо закусил губу, продвигаясь вдоль отвесной стены и искренне недоумевая, как в прошлом это удавалось тем, кто здесь работал. — Библиотека? — наконец крикнул он, взобравшись на очередной уступ. — Карты должны остаться в ней! В архивах! Или даже в личных бумагах Радониса. Эмилий ведь был его любимцем, а значит имел к ним допуск…  — Можешь съездить к Радонису и спросить, — съехидничал Павус. — К утру, того и гляди, вернешься весь такой подкованный, эрудированный, как… — Ох, идите вы… — не сдержался Гран, — …к берегу! Со своими шутками. Громко фыркнув и тем самым показывая, что разговаривать с магистром дальше не намерен, Корнут продолжил свое восхождение. Быстро, насколько это было возможно, учитывая темноту и узость тропы, одну за другой осмотрел все шахты до самого скального хребта, затем забрался еще выше, стараясь не смотреть вниз. — Эй, скалолаз! Ну что там?! — Если найду — скажу! — Не торопись! Спешка в таких делах — паршивая союзница! Гран еще раз фыркнул. Добравшись до последнего яруса, он с трудом перевел дыхание. Огляделся, крепко ухватившись за металлическое кольцо, вмурованное в скальную породу, и вновь поднял над головой амулет. В переносице легонько щелкнуло. Он почувствовал. Слабый, едва ощутимый магический шлейф, уходящий вглубь одной из шахт. Не до конца доверяя своим ощущениям, Гран рванулся к ней, бездумно ныряя во мрак прохода, не заботясь о том, что там может быть засада. И, слава Создателю, ее не было. Зато на полу, припорошенное пылью, лежало светло-серое перо. Точно такое же, как на шляпе, в которой Корнут видел Эмилия в последний раз. Судорожно сглотнув, Гран упал на колени. Схватив перо, он несколько раз обмотал его вокруг амулета, потом достал из кармана карту, шепча слова заклинания поиска. — Ну же! Ну!!! Медальон замерцал, несколько раз безвольно покачался туда-сюда, а потом, словно схваченный невидимой рукой, замер на месте, натягивая цепочку. Павус и Варрик возникли рядом совершенно неожиданно, но Корнут этому даже не удивился. — Где он? — требовательно спросил магистр, склоняясь над картой. — Куда этот сукин сын… Он замолчал, так и не договорив. И Грану отчего-то подумалось: теперь магистр не будет шутить. Время шуток прошло. — Они идут не в Минратос, — проговорил маг, поднимая на Павуса глаза. — Мы ошиблись! — «Небри», — прочитал Варрик, заглядывая Корнуту через плечо. — Черт его дери! Они собираются уничтожить самую большую военную крепость в Тевинтере! Крепость «Псов Минратоса»! — Вместе с лучшим полководцем Империи, — севшим голосом закончил Павус. — Генералом Гуртаном.