Кромешная тьма перед первым лучом рассвета кажется вечной. Знай, однако, что солнце неизменно восходит. Песнь Света
«Все повторяется, — подумал Корнут, рассеяно покачивая в руках ребристую бутыль бренди. — Всего этого еще никогда не было и в тоже время все уже случалось. Потому что я существую. Потому что я — настоящий, живой, уже чувствовал то, что чувствую сейчас и это так же правдиво, как ночная тьма за окном. Все повторяется…» Тикали часы в углу комнаты. Отсчитывали время, с неохотой жадного аристократа, бросающего секунды-медяки в ладонь вечности. Поскрипывали оконные ставни. По полу гулял сквозняк, опьяненный вольницей разрушенных комнат, он гонял по расколотому паркету каменную крошку и лиловые лепестки герани, Создатель знает каким образом оказавшиеся здесь. Пахло застарелой кровью, горелым деревом и страхом. Последним — особенно сильно, приторно. До зудящего желания обхватить себя за плечи и еще глубже вжаться в спинку кресла, чудом выжившего после кошмаров предыдущей ночи. Ночи… Нереальной бесконечной ночи, разрушившей основы Империи. Основы мира. Корнут горестно вздохнул, поднося бутылку ко рту. Жидкость обожгла язык. Булькнула, проливаясь в горло, обволакивая пищевод горячим щекотным пухом, и затаилась до поры. Мысли же, напротив, ускорили свой бег, наскакивая одна на другую, и Гран в молчаливой досаде стукнул себя ладонью по голове: цыц! Не двигаться, коварные! Время для каждой еще придет. Или?.. Корнут измождено закрыл глаза, проваливаясь в воспоминания, словно в калейдоскоп. Нападение на поместье, трупы людей, звон колоколов на башнях. Бешеная скачка по улицам, темные дома, мрачные лица стражников у ворот. Болота. Черная бухта. Глубокие язвы шахт в скальной породе, тепло амулета в руке. Небри. Огненные столбы пламени, пляска смерти на руинах крепостных стен. Мартиан Эмилий. Малахитовые переливы яда в крови, капающей на каменные плиты. Слезы от едкого чада дымовой бомбы. Возвращение в Минратос. Глупая, но такая искренняя надежда на то, что Мартиан солгал, раскрывая свои планы. И сокрушительное осознание того, что все сказанное было правдой. Глоток. Два. Три. Правда оказалась страшнее, чем можно было представить. Магистры исчезли. Пропали из собственных домов: тихо и незаметно, подобно призракам. Почти вся Верхняя палата Минратоса испарилась без следа, да так, что никто в городе и не заметил пропажи. Не помогли ни набаты, ни гонцы Павуса. Альтусы, уверенные в собственном всесилии оказались совершенно не готовы к тому, что за ними придет не армия, но маленькая, в совершенстве подготовленная группа невидимых бойцов. Лишь четверым удалось избежать страшной участи. Среди них оказалась Мэйварис Тилани: ее Корнут и Павус нашли едва живой. Потерявшая всех своих слуг, со сломанной рукой и страшными порезами на лице, она смогла выставить на двери одной из подвальных камер такой барьер, что через него не смогли пробиться даже маги Бен-Хазрат. В остальном же… Уже к полудню весть о случившемся достигла всех жителей Минратоса, и столицу охватил молчаливый ужас. Улицы ее теперь напоминали заброшенные кладбища: никто не желал выходить наружу, опасаясь, что захватчики еще могут быть где-то в городе. Окна домов сияли магическими пентаграммами и защитными барьерами. Вскрывались кладовые, в которых хранились запасы на черный день. А в небе кружили стаи почтовых воронов, разносящих новости от одного жителя к другому. Правду, ложь — не имело значения. Приказом Радониса были перекрыты все въезды и выезды в столицу, портовые ворота заколотили досками, а в катакомбы под Минратосом были направлены отряды магов Публиканиума, для того чтобы найти и наглухо замуровать все тайные проходы, по которым кунари проникли внутрь города. Но уже сейчас было понятно: ничего не исправить. Тевинтер еще долго не будет прежним. Сильным, неприступным, могущественным. Тевинтер висел на волоске от того, чтобы низвергнуться с пьедестала величия в пропасть. Корнут не знал, кого в этом нужно винить… В свете свечей бренди напоминал Грану растопленную яшму. Магия напитка была сильна, особенно к концу второй бутылки, и Корнут не собирался останавливаться. Волшебный эликсир притуплял боль и страх, приближая к забвению, которое было так необходимо. Забвение. Однажды он уже желал его. Стоя на пороге необратимости, Корнут отчаянно жаждал сделать шаг назад, спасаясь от неминуемого будущего. От трудностей. От ответственности. Все повторяется. Дом спал. Вибрировали за окном паутины защитных наговоров. Обессиленные жители закрылись в своих комнатах до рассвета, набираясь сил. Варрик Тетрас, Мариан Хоук, слуги и стражники. Где-то наверху спала и Мэйварис Тилани. Павус принес ее сюда на собственных руках, ревностно охраняя от всех и каждого, сам обрабатывал ей раны, сам сращивал кости, ни на секунду не доверяя жизнь подруги кому-либо еще. Даже Корнуту. Тем более Корнуту. Павус… Гран закусил губу. С момента вторжения, магистр не говорил с ним. На рассвете он покинул поместье и не возвращался до самого вечера. А вернувшись, посмотрел так, что Гран сразу понял: все кончено. — Завтра утром ты соберешь свои вещи и покинешь этот дом, — сказал маг, подтверждая догадку Корнута. — Если после этого я еще хоть раз увижу тебя где-то поблизости, то вынужден буду сообщить от твоей связи с Эмилием в Магистериум. Уверяю, в казематах тебе не выжить. — Я понимаю. — Тогда ты понимаешь, что я не могу жить под одной крышей с тем, кто постоянно мне врет. Я понятия не имею, что у тебя в голове. Слишком многое теперь стоит на кону, Корнут. Мне жаль. — Да, магистр. Я не виню вас. — Хорошо. Прощай. Потом Павус ушел, а Гран так и остался в гостиной. Наедине со страхом. С отчаяньем. С неизбежной близостью рассвета. Незнающий, что ему делать дальше. Корнут запрокинул голову, позволяя остаткам бренди пролиться в рот, и глухо застонал. Ему привиделся его старый пустой дом. Скрипучие лестницы, пыльные комнаты, потемневшие от времени столовые приборы в ящиках буфета. Университет. Каждодневная рутина, грязная работа, бесконечная правка рефератов Пия Арктонуса. Медитации, практикумы, подработки в мертвецкой. Глумливые улыбки старших чародеев за спиной. Корнут сделал попытку изменить свою жизнь и не справился. Снова. Скоро его жизнь станет прежней. Спокойной, размеренной. Пустой. Все возвращается на круги своя. Все повторяется… Кроме одного. Сам Корнут уже не был прежним. *** Гран так и не понял, как оказался у спальни Павуса. Упустил из виду, когда рука, вдруг зажившая отдельно от тела, поднялась и несколько раз опустилась на дубовую поверхность двери, а из горла вырвалось хриплое: — …магистр! Это я… За дверью какое-то время было тихо. Затем послышалось сдавленное ругательство и шаркающие торопливые шаги. Щелчок. Скрип дверных петель. В проеме замаячило хмурое и изможденное лицо: — Чего ты хочешь? — устало спросил Павус. — Я же сказал… — Поговорить. — О чем? — О себе. Я хочу…быть с вами честным. Напоследок. Пожалуйста. Лицо магистра осталось на удивление непроницаемым. С минуту он молча взирал на Корнута, думая о чем-то, затем вздохнул и резким движением втащил мага внутрь, закрывая дверь на ключ. — Садись, — не оборачиваясь, приказал он, возясь с замком. — И, ради Создателя, пока что помолчи. Гран послушно прошел по комнате, усаживаясь на стул с высокой спинкой. Сцепил руки на коленях, опустил голову. И замер в ожидании. Тем временем Павус, закончив с дверью, направился к одному из стеллажей и снял с верхней полки небольшую деревянную шкатулку. Открыв крышку, он вытащил оттуда блестящий бумажный конвертик и, запрокинув голову, всыпал содержимое себе в рот. Затем достал второй, точно такой же и, подойдя к Корнуту, грубо впихнул его тому в руки. — Тонизирующее, — пояснил он в ответ на вопросительный взгляд Грана. — Семейный рецепт. Последствиями магического истощения часто бывают неконтролируемые припадки и обмороки. — У меня нет никаких припадков, — попытался отказаться Корнут. — Я здоров. Павус вздернул брови. — Ага. Именно так выглядят здоровые люди. Ты давно смотрелся в зеркало? Гран огляделся. По пушистым коврам, мягким диванчикам, кофейному столику, стоящему рядом с камином, по роскошной кровати под пурпурным бархатным пологом. Задержался взглядом на пышных подушках и смятому одеялу. И, наконец, посмотрел на трельяж у стены, в котором отражалось его собственное лицо. — Андрасте, — прошептал маг, делая попытку встать. — Я… Попытка оказалась безуспешной. Рука Павуса мгновенно оказалась на плече Грана и с силой вдавила его обратно в сидение. — Раз уж пришел, делай, что я велел, — процедил он. — Прими лекарство. Гран нервно икнул, но подчинился. На вкус порошок оказался похож на известь, смешанную с черным перцем, и неприятно хрустел на зубах. Удовлетворившись покорностью Корнута, Павус отступил к окну, скрещивая руки на груди, и посмотрел на улицу. — Я слышал, — наконец, произнес он. — Слышал, о чем Эмилий говорил тебе в Небри, перед тем, как ты ударил его ножом. И до этого. Когда он схватил меня, то рассказал, что еще в Азариэле вы планировали избавиться от магистров. — Я догадался. — Поэтому я приказал тебе убираться из моего дома. — Это я тоже понял. — То, что он говорил — правда? — Да, — ответил Корнут, не видя смысла отрицать очевидное. — Это правда. Павус моргнул. Похоже он думал, что Гран будет оправдываться до последнего. — И идея с самого начала… — медленно уточнил магистр, — …с самого начала действительно была твоей? — В некотором роде. В теории. Павус еще немного помолчал, всматриваясь в ночной мрак на улице. — Почему ты хотел этого? — наконец, спросил он. — Мои причины очевидны. — Жаждал признания. — Нет. — Корнут отрицательно качнул головой. — Хотел, чтобы меня считали равным. Признание и равенство — разные вещи. Павус кивнул. — Хорошо. И как далеко вы с Эмилием зашли тогда? — Никак. Мама умерла, и я принял решение разорвать наш…союз. — Почему? Подумал, что это знак? — Знак? — Гран натянуто улыбнулся. — Вроде того. Она погибла в день, когда мы планировали саботаж азариэльской ратуши. Магистр поджал губы. — Даже так… а потом? — Мартиана вызвали в Минратос. Предыдущий представитель Азариэля пожелал уйти на покой и выдвинул его кандидатуру на замену. Больше мы никогда не виделись. До того вечера в Магистериуме. Магистр склонил голову набок. — И он не пытался связаться с тобой? Слабо верится, учитывая, что вы были так близки. — Конечно, пытался. Писал. Но я не отвечал. Спустя год он перестал присылать письма, и я был этому рад. Как и слухам о том, что он стал уважаемым членом Сената. — А что ты? Гран пожал плечами. — Продолжил учиться. Довольствовался тем, что у меня есть. Увлекся вашей партией. Об этом вы и так все знаете. Я был с вами искренен, рассказывая о прошлом, не считая…вы понимаете. На корабле, когда мы плыли в Минратос, я хотел все рассказать, но не смог. И жалею, что этого не сделал. Возможно, расскажи я вам правду сразу, ничего бы не произошло. Я виноват. Магистр скривился. Глянул на Грана из-под ресниц и тут же отвел глаза в сторону, словно опасался надолго задерживать взгляд на его лице. Корнут вздохнул. — Разве мог я рассказать? — спросил он скорее себя самого, чем Павуса. — Кто вообще рассказывает о подобном? Неужели я мог рассчитывать на то, что вы поймете меня? Вы и сейчас не понимаете. — Не понимаю… — эхом повторил магистр. — Вот видите. — Не понимаю, как можно измениться всего за один день. Как можно из убежденного революционера превратиться в законопослушного гражданина? Куда делась твоя ненависть? Твоя…жажда равенства? Гран грустно усмехнулся. — Никуда не делась, — ответил он, пожимая плечами. — И никуда не денется. Дело вовсе не в этом. Когда умерла мама, я понял — убийством кого-то ничего не решить. Убийства влекут за собой лишь другие убийства, а убить всех, кто не принимает тебя, как равного — невозможно. Победить — не значить подчинить, потому что… подчиняя кого-то, ты делаешь его таким, каким когда-то был сам. Делаешь его рабом. А рабство — это неправильно. Настоящая победа та, которую одерживаешь в открытую, не пряча лица. С честью. Вот, что я понял. И, как мне казалось, я нашел того, кто разделяет мои взгляды. Вас. Павус отшатнулся от окна. Бледный, раздраженный, прошелся по спальне туда — обратно, после чего замер перед Корнутом, сцепляя руки за спиной. — Ты ошибся, — с расстановкой сказал он. — Я не разделяю твои взгляды. Корнут вскочил. — Магистр… — Ты ошибся, — глухо повторил Павус. — Я не такой, как ты думаешь. Гран непонимающе нахмурился. Открыл рот, собираясь оспорить безумное утверждение мага, но тот властно взмахнул рукой, пресекая возражения Корнута. — Я — не лидер, — настойчиво сказал он. — Я — всего лишь инструмент Магистериума. Как и мой отец. Как и все. Ты даже не представляешь, как много ниточек существует, чтобы управлять мной и заставлять меня делать все, что заблагорассудится архонту. Моя мать, мои друзья, Инквизиция, партия. — Павус тряхнул головой. — Я вовсе не борец за свободу. Во мне нет чести. Лишь расчет и умение находить лазейки в законах Империи. Эмилий был прав. Корнут выгнул бровь. — Еще скажите, что честь есть у Мартиана. Павус зло рассмеялся. — Не скажу. И все же сукин сын Эмилий, будь он проклят, куда честнее меня. Ему хотя бы хватило смелости идти до конца. — Мартиан — сумасшедший убийца, — не согласился Гран. — Фанатик. Какими бы ни были магистры, какой бы ни была Империя. Не важно даже насколько благородна была его конечная цель. Есть границы, которые нельзя пересекать. Никогда. — На войне нет никаких границ, кроме собственной морали и собственной веры. — Неправда! — Тогда зачем ты отравил его? Чем руководствовался? Местью? Или же ты боялся, что если он останется в живых, то раскроет Магистериуму твой маленький секрет? Корнут дернулся. — Наплевать на секреты, — выдавил он. — И на меня. Мартиан был опасен, его нельзя было отпускать живым. Даже под пытками он бы не сдался и не рассказал о планах кунари. Он бы нашел способ сбежать. Или… Нан бы за ним вернулся. Я убил его, потому что должен был убить. И решил это сделать еще не зная, что мне представится такой шанс. Потому что так было правильно. Павус прищурился. — Вот видишь, — на удивление мягко сказал он. — Мораль и вера в благое дело определили твой выбор. Ты считал, что убийство — единственный выход. Он считал, что единственный выход — захват Магистериума. У вас обоих своя правда. И не тебе судить его. — Но… — Не прикидывайся идеалистом, Гран. И будь искренним хотя бы с самим собой. Так ты сможешь прожить намного дольше, когда останешься один. От слов Павуса неприятно защипало глаза. Было в них что-то личное, сокровенное, словно магистр дал Корнуту совет, которому хотел следовать сам, если бы мог. Если бы имел право поступать так, как хочется, а не так, как нужно. Так, как нужно… Гран нахмурился. — Что же насчет вас? — спросил он, вглядываясь в застывшее лицо Павуса. — Меня? — Вас. Что насчет вашей морали и вашей веры? Вашей войны? Если Эмилий был прав, если вы уважаете его выбор, какие бы беды он ни принес, то почему сами считаете себя инструментом Магистериума? Почему не хотите бороться, оправдывая собственное бездействие властью архонта? Павус поморщился. — Потому что это — совсем другое дело. Нельзя не следовать правилам Империи, даже если они не нравятся. Радонис…не просто имя. Радонис — кандалы на ногах любого альтуса Тевинтера. От него не сбежать и не спрятаться. От него ничего не скрыть. Потому что он все равно узнает. Отыщет. И добьется своего. Потому что иначе пострадают те, кто тебе дорог. И потому что я знаю об этом наверняка. Корнут удивленно вскинул голову. — Вы вернулись в Тевинтер не по собственной воле! — догадался он. — Вы могли отказаться от места в Сенате, вы…нет! Вы хотели отказаться, но не смогли! Он чем-то пригрозил вам! — Молчи. Не нужно ворошить прошлое. — Павус отвернулся. — И уходи. Уходи, пока еще можешь. Пока можешь управлять своей жизнью. И тут до Корнута дошло. — О, Создатель, — прошептал он. — Вы вовсе не хотите, чтобы я уходил! Но вы обязаны доложить обо мне Радонису! Обо мне и об Эмилии! Обязаны, но не хотите! Последовало продолжительное молчание. — Да, — наконец очень тихо произнес Павус. — Должен. И не хочу. Потому что считаю, что ты не виноват. Во всяком случае, не в этом нападении. — Тогда просто не рассказывайте! — Не могу, — магистр вновь повернулся. — Я же сказал — слишком многое стоит на кону. Моя семья, партия, Инквизиция. Мэйварис. Я едва не потерял ее. Я не могу рисковать из-за тебя столь многим. Корнут прикусил губу. — Тогда получается, что Радонис — ваша граница, — проговорил он. — То, что стоит между вами сегодняшним и вами таким, каким вы хотите быть. — Может и так. — Но это же…нелепо. Вы боитесь выйти за пределы, боитесь, как и остальные, а он этим пользуется! Только чего тогда стоят ваши принципы, если вы сами живете не по ним?! Зачем говорить мне, чтобы я был честным с собой? Лучше уж я останусь идеалистом-мечтателем, чем буду вечно бояться. Светлые глаза магистра сверкнули. — Ах вот значит как, — жестко сказал он. — По-твоему я боюсь? По-твоему всему виной обычный страх? — Что же еще? — Ты не имеешь права… — А вы не имеете права гнать меня взашей! — прорвало Грана. — Слышите?! Не имеете! Вы привезли меня сюда, вы впутали меня в свою борьбу со следующими, с эльфийскими богами, вы посвятили меня в свои секреты и дали мне надежду сделать для мира что-то по-настоящему важное, а теперь хотите это забрать?! Выкинуть меня, словно безродного пса на помойку? Да я лично сейчас пойду к Радонису и расскажу ему про Эмилия! Пусть пытает меня. Пусть дробит мне пальцы, вырывает зубы щипцами, но я докажу, докажу вам, что не такой уж и страшный этот Радонис! Что он — всего лишь человек, а его власть держится лишь на таких, как вы! Тех, кто согласен терпеть, ради собственной иллюзорной безопасности, отказываясь от людей, которые им преданы! — Корнут… В голове загудело. Выпитое бренди ударило в мозг, разрываясь внутри почти неконтролируемой яростью, и Корнуту вдруг захотелось ударить Павуса. Впечатать кулак в его лицо из всех сил. Раз. Еще раз. И еще. Корнуту захотелось выбить из Павуса страх. Само право бояться чего-то. Из Павуса. И из себя самого. Даже если однажды это будет стоить им жизни. — Я никуда не уйду, — выдохнул Гран, сжимая кулаки. — Вы не заставите. — Ты в этом уверен? — Еще как! Потому что дело не только в Тевинтере. Вы правы: на кону действительно стоит слишком многое. Но когда мир вот-вот готов рухнуть, бороться нужно вместе. Иначе ничего не изменится. Иначе всему конец. Я не смогу забыть то, что узнал. Не смогу больше стоять в стороне. И если вы все еще хотите избавиться от меня, то можете отправлять ворона в Магистериум. Я покину этот дом, только если вы выволочете меня отсюда в цепях! Павус отступил. — Ты — безумец похлеще Эмилия, — хрипло проговорил он. — Да, — согласился Корнут, тяжело переводя дыхание. — А еще я пьян. Но это неважно. Важно, что я впервые в жизни уверен, что поступаю верно. Я выхожу за свои границы, потому что для меня война уже началась. Война за право быть тем, кем я хочу. — Ты… — Павус криво, как-то натянуто усмехнулся, — действительно считаешь, что у нас есть шанс? Победить? Всем нам? — Считаю. Вы мне верите? Павус шумно втянул носом воздух. Затем поднял руку и опустил ее Грану на плечо. Сжал. Больно, впиваясь пальцами в кожу. Словно доказывая самому себе, что все по-настоящему. Что Гран перед ним - настоящий. — Я…да, - едва слышно проговорил он. - Верю. И это пугает меня. Корнут вздрогнул. Близость магистра, его слова, его темный, пристальный взгляд парализовали его, заставляя кровь бешено стучать в висках, и Корнуту показалось, что голова не выдержит этих ударов, этого разъедающего до костей, мучительного жара. Этой схожести между ним и Павусом, что ощущалась за пределами понимания реальности. С самого начала. Сейчас. Всегда. Павус был нужен ему. Но не так, как когда-то был нужен Эмилий. Мартиан был всего лишь сообщником, тайным другом, готовым в любой момент придти на помощь, универсальным средством для решения проблем, а Павус… Павус стал воплощением надежды. — Корнут? — голос магистра донесся откуда-то издалека. — Что? — Твоя взяла. — Вы не пожалеете, магистр. И…больше никаких секретов. Я обещаю. Павус покачал головой. — Ты сам пожалеешь, что не ушел, — сказал он, и в голосе его послышалась горечь. — Я чувствую это. Нет. Я это знаю. — Может быть, — Гран кивнул. И не сдержав вздох облегчения, шагнул вперед, утыкаясь лбом в плечо магистра. — Но только в тот день, когда пути назад уже не будет. ***Собака может вернуться к хозяину, которого укусила, И получить прощение, но раб — никогда. Если вы хотите жить, и жить без страха, вы должны сражаться. Песнь Шартана. Стих 7
Умирать было страшно. До дрожи, панически, но сконцентрироваться на этих мыслях получалось с трудом. К лучшему, наверное. Зато можно было смотреть в небо. Вглядываться в лазурную глубину воображая, что с каждой секундой оно становится ближе и ближе. Падает. Или наоборот, это он поднимается вверх. Утонув в сочной зелени полевых трав, Мартиан Эмилий умирал, отчаянно желая жить. Сомнения, изнуряющие разум, с каждой секундой крепли, вплетались в рассветный туман, обращаясь ужасающими миражами будущего, в котором ему уже не было места. Смертельный яд тек по венам, разнося по телу непередаваемое ощущение безысходности. Дышать было тяжело. Тяжелее было только думать о совершенных ошибках. Принятие — путь к мудрости — Мартиан помнил даже сейчас. Помнил, но не принимал. Глупец. Он оказался так слаб духом. Так самонадеян. Так ничтожен. Трава над головой зашелестела. С трудом открыв глаза, Мартиан увидел, что над ним навис высокий беловолосый эльф в потрепанном плаще. Взгляд у эльфа был равнодушным и каким-то брезгливым. Словно незнакомец мог читать мысли Эмилия. Словно он знал и презирал каждую из них. Даже на пороге смерти это приводило в ярость. — Уходи, путник, — выдавил Мартиан, едва ворочая языком. — Дай мне умереть…в одиночестве. Эльф усмехнулся. Присел рядом на корточки, внимательно оглядывая Эмилия, и громко цокнул языком. — Еще не время. — Что?.. — Мартиан подумал, что ослышался. — Триумвират ждет тебя. Ты должен помочь кунари выжить. Рассказать правду, которую ты узнал. Предотвратить войну. Эмилий закашлялся. Удивляться осведомленности таинственного незнакомца не было сил. — Ты ослеп? — выдавил он, чувствуя на губах металлический привкус крови. — Я умираю от камека. Беловолосый пожал плечами. — Не существует яда, от которого нет противоядия, — самодовольно сказал он. — Во всяком случае, у меня. Ты будешь жить. Эмилий через силу фыркнул, чувствуя, что сознание покидает его. — Идиот, — выдохнул он прежде, чем потерять сознание. — Кто ты вообще такой… И, проваливаясь в небытие, услышал тихое: — Абелас. Меня зовут Абелас.