The human (and the) machine

Пальцы вплетаются в темные волосы, перебирают пряди — удивительно мягко, аккуратно, почти что нежно. Ричард неосознанно подается назад, ближе к теплым искусственным рукам, и практически слышит ухмылку андроида. Блять. — Расслабься, — советует Гэвин, воздух вокруг искрится сдерживаемыми смешками. Пальцы слегка тянут прядки, массируют кожу головы, и Ричарда клинит так, что он не может выдавить ни слова. Прогонять напарника не хочется настолько, что становится немного страшно (сколько он уже игнорирует это? месяц? три? пять? лучше не думать). Дыхание предательски сбивается, и надеяться, что Гэвин не заметил, глупо, но почему-то Ричард все еще не слышит очередного саркастичного комментария. Ричард никогда не думал, что массаж головы входит в список навыков полицейского андроида. С другой стороны, способность незаметно для всех связывать шнурки Ричарда между собой морскими узлами, смешивание алкогольных коктейлей (прошлый корпоратив Ричард старается не вспоминать; получается отлично, потому что он и так мало что помнит), умение варить «лучший гребаный кофе, что ты когда-либо пил, придурок, вот, попробуй», знание поп-культуры двухтысячных и трех с половиной тысяч издевательских пошлых шуточек тоже вряд ли входят в этот список. — Где ты этому научился? — детектив очень старается не звучать так, будто сейчас расплавится от осторожных касаний (или сгорит к черту). И не закрывать глаза. И не подставляться под прикосновения совсем уж очевидно. И, конечно, феерично проваливается, как обычно и происходит в последние месяцы. — Работал когда-то под прикрытием, — буднично говорит RD500, — А голова у тебя, кстати, от стресса болит. И от недосыпания. — Сам знаю, — бормочет Ричард, тратя все усилия, чтобы не растекаться по стулу расслабленной массой, — Выходные скоро, вот и высплюсь. Фильм посмотрю, ну, или поставлю для фона, а сам буду, не знаю, играть с котом или вроде того… Ричард ловит себя на том, что совершенно не следит за тем, что болтает; речь расслабленно-сонная, язык слегка заплетается, и мысли тоже плавятся, как подтаявшее мороженое на солнце. (Солнце перебирает руками его волосы, сверкает янтарным золотом диода, смеется мягко и тихо.) — И набрал всю эту кипу бумажной работы и отчетов, чтобы отдохнуть? — Мне нужно отвлечься, — бездумно говорит Ричард. Ему кажется, что он сейчас либо заснет, либо кончит, а скорее всего — просто умрет нахрен, потому что это невыносимо. Время тянется раскаленной проволокой, обжигает тонкую, светлую человеческую кожу, рука в волосах неестественно горячая, будто солнце пытается его сжечь. Чертов конец света в пятницу вечером, и Ричард ближе всех к эпицентру, Ричард умрет первым. (Что самое худшее: Ричард даже не может делать вид, что против.) — От чего? …Блять. Ричард перехватывает запястья Гэвина, не оборачиваясь, чтобы в голове хоть немного прояснилось. Работает не очень, но RD500 послушно замирает, хотя детектив знает: если бы андроид захотел, то никакие захваты его бы не остановили. («Он мог бы прямо сейчас свернуть мне шею», — думает Ричард. И понимает, что правда, мог бы, но вместо этого делает блядский массаж головы, и от этого почему-то крышу сносит еще сильнее.) — Зачем ты это делаешь? — он не уверен, что тон получилось сделать мрачным, а не расслабленным-возбужденным-непонимающим. Наверное, не очень получилось. Последние недели он вечно во всем лажает. Эмоциональное состояние превратилось в какую-то кашу, и Ричард сам до конца не понимает, что чувствует. Зато Гэвин выглядит так, будто давно все понял, а Ричард — полный тупица. Но Гэвин, в общем-то, всегда так выглядит, даже если ситуация на самом деле полностью противоположна этому. — У тебя же голова болит, нет? Слышал, это помогает, — вкрадчиво-электрически говорит Гэвин практически ему в ухо, высвобождает руки из слабой человеческой хватки, снова ведет пальцами по коже головы, слегка нажимая. И у Ричарда нет ни сил, ни желания сопротивляться; пол под его ногами крошится, обрушивается куда-то в пропасть, и все, что удерживает его самого от полета вниз — ладони в его волосах. Ему хочется умереть. Гэвин обычно грубый, резкий, слишком громкий для андроида, его смех — звеняще-режущий, шутки по-человечески идиотские. Гэвин пугающе человечный, иногда — даже человечнее и искреннее Ричарда, хаос в синтетическом теле, авиакатастрофа, металл и пластик, кривые саркастические усмешки, диод, почти никогда не светящийся ровным голубым. Ричард уверен: RD500 — девиант, но поймать его почему-то никак не выходит. Он всегда отвечает что-то вроде: «Программа адаптации работает успешно», если детектив спрашивает о какой-то неуместной человеческой привычке. Личность Гэвина собрана из фрагментов чужих жизней, он помнит каждый (или, возможно, просто придумывает на ходу). У него есть кожаная куртка, что осталась от прошлого (позапрошлого?) напарника, шрам на носу и язвительные фразы, услышанные у других полицейских. Гэвин делает отличный кофе и ежедневно встречает его грубым «утра, придурок». Ричард ненавидит то, как легко он к нему привык — как будто они всегда были партнерами, как будто они уже встречались в каком-то очень давнем сне, а теперь просто нашли друг друга снова. Красный, сменяющийся желтым — и проблеск голубого на доли секунды. Неожиданно мягкие движения пальцев в темных волосах. Привычные ироничные интонации на ухо, и Ричард не помнит ни слова из того, что ему сказали. Пальцы слегка тянут за пряди, спускаются к шее. Ричард до онемения кусает губу. — У тебя мягкие волосы, — в голосе андроида слышна его ироничная усмешка, Ричард в точности знает, какое выражение сейчас на лице RD500, хотя его глаза все еще прикрыты, а Гэвин стоит за его спиной. Это пугает — то, насколько хорошо они друг друга знают. Что он пытается отрицать? — Ты когда-нибудь прекращаешь рефлексировать? Рас-слабь-ся, — по слогам произносит Гэвин, кладя одну руку ему на плечо, — Ты всегда боишься сказать что-то лишнее, но Ричард, твою мать, я и так все знаю. — Что ты знаешь? «Пожалуйста, — думает Ричард, — Пусть это будет то идиотское видео, где я пьяный танцую под Panic! At The Disco в 17 лет. Что угодно. Только не то, что я сейчас чувствую. Только не то, что я чувствую в целом.» («Сколько времени я убеждал себя, что не чувствую к тебе ничего?») Пальцы сжимаются осторожно, но крепко, оттягивают волосы назад, сердце Ричарда замирает где-то в горле (сердце, которого, как он думал, у него нет), и. И мудак Гэвин смеется, взлохмачивает ему волосы, дает легкий подзатыльник и отступает назад. — То, что ты тупица, блять. Рабочий день окончен, придурок. Вали домой. Когда Ричард растерянно оборачивается, андроид уже уходит из пустого офиса. Его диод ровно горит мягким голубым. Ричард практически сбегает из участка так быстро, как только может. «ты забыл свой пиджак.» — высвечивается на экране телефона, уже когда Ричард приезжает домой. Ричард думает: «Да, забыл, и отчеты тоже остались в участке». (И его сердце, наверное, тоже где-то там, а он только что заметил это.) «у тебя удобный пиджак. теперь он мой.» (Ричард думает: «Да, я тоже. Я тоже твой».)