Бродячие крысы — о, горе! — На нас накинутся вскоре. От них никуда не спрячемся мы, Они наступают, их тьмы и тьмы. Генрих Гейне «Бродячие крысы»
Часть I
Лейк-Анджелас, штат Мичиган Ноябрь 1967 года За годы работы здесь я успел забыть, каково это – слышать нечеловеческий, ни на что не похожий вой, который может издавать только убитая горем мать. Я полицейский и давно бросил привычку потрясать кулаком в небеса и вопрошать о несправедливостях судьбы. Но все же не могу не задать этот вопрос: почему именно она? Почему именно Эми Марш? Я знаю ее не так давно, но по рассказам местных сразу понял, что она совсем не похожа на других обитателей Лейк-Анджелас. Бойкая, принципиальная девчонка, не боявшаяся высказывать и яростно отстаивать свое мнение, она рано покинула родительский дом и отправилась колесить по стране с группкой таких же отчаянных молодчиков. Они, разумеется, мечтали бороться за права униженных и оскорбленных, изменить мир к лучшему и все такое прочее. Что стало с ее компанией – Бог весть, а вот Эми вернулась домой достаточно скоро – совсем другой. Как водится, суровая реальность быстро спустила ее с небес на землю. Но не только это заставило Эми Марш отправиться обратно в столь презираемый ею Лейк-Анджелас: на тот момент до появления Реджины на свет оставался всего месяц. А спустя пару-тройку лет после рождения дочери Эми ждал еще один удар: ее родители погибли в автокатастрофе, возвращаясь с горнолыжного курорта в Аспене. Вступив в наследство, частью которого было роскошное имение в Лейк-Анджелас, она решила навсегда остаться здесь вместе с Реджиной. Обеспечить той достойное будущее. Эми держалась немного особняком, но всегда была приветлива и уважала правила места, в котором жила. В ней не было чувства превосходства и манеры выпячивать свой статус и состояние. Но ее все равно недолюбливали. Человеческая природа неизменна, будь то бедное гетто или сообщество сильных мира сего, – держись своих и трави чужаков. Преувеличение, конечно: Эми не то чтобы травили, да и Реджину тоже, но их слегка сторонились. За то, что обе слишком уж не походили на остальных. В Лейк-Анджелас не больно-то жаловали матерей-одиночек с сомнительным прошлым, не стремящихся покаяться в своих грехах перед общиной и заслужить шанс стать ее частью. Первый осмотр судмедэксперта дал результаты быстро: дефлорации не произошло. Поэтому я сразу же ухватился за версию Б. Никто не знал, кто был отцом Реджины. Родители Эми при жизни отвечали на этот вопрос уклончиво и стыдливо отворачивались. В городе не сомневались, что избранник их дочери был ей не ровня по части социального статуса. Шансов достучаться до Эми сейчас я почти не видел, но в моем случае ковать железо следовало еще быстрее обычного. Я не мог сентиментальничать и щадить материнские чувства и потому попытался выбить ответ до того, как медики вколют ей лошадиную дозу успокоительного. Но даже сквозь стенания и слезы она все равно убежденно мотала головой, шепотом повторяя только одно: «Он мертв. Он мертв. Он мертв». Волна паники прокатилась по городу, как торнадо. Я не опасался огласки: здесь привыкли решать проблемы своими силами и меньше всего хотели оказаться в вечерних новостях национального телевидения. Но мне казалось, что любой случайный приезжий с легкостью ощутил бы это – удушающее чувство отчаянного страха, нависшее над озером и его окрестностями, стеклянным куполом укрывающее все вокруг. Ничто так не единит людей, как общее горе и общая ненависть. Если обычно городские советы больше походили на встречи деловых партнеров, то сейчас в них вспыхнул истинно общинный дух. Причем на первый план вышли те, кто обычно вообще не имел голоса за пределами «книжного клуба», – исполненные решимости матери. А их мужья – воротилы большого бизнеса – напротив, казались испуганными и растерянными, словно маленькие дети. Теперь у меня два пути. Я стану либо героем, либо козлом отпущения. Поэтому надо собраться и мыслить здраво. Реджина пропала после того, как мать уложила ее спать. Судя по отпечаткам и следам на крыше, она выбралась из дома сама. А значит, девочка или пошла со своим убийцей добровольно, или встретила его позже, когда с неясной целью блуждала по лесам вокруг озера. Интуиция подсказывает мне, что она знала злоумышленника. Я должен выяснить правду про отца Реджины – и как можно быстрее. Не лучшее время отправляться в погоню за призраками, а значит, начать стоит с того, чтобы выгрести все крохи информации здесь, в Лейк-Анджелас. И если кто-то тут что-то знает, то это Нэнси Конуэй.***
Она сидит передо мной на дорогом кожаном диване, скрестив идеально прямые ноги и сжимая в тонких изящных пальцах мундштук. Эта женщина неизменно внушает мне страх – даже больший, чем ее супруг. Всякий раз, беседуя с ней, я чувствую себя как подозреваемый на допросе. И всякий раз дело кончается именно тем, что Нэнси Конуэй допрашивает меня. Нынешний разговор не исключение. – Какой у вас план действий, Джон? «Джон». Здесь все называют друг друга по именам. Это должно создавать дружелюбную атмосферу, но почему-то эффект получается прямо противоположный. – Мы вводим комендантский час, Нэнси. Смотрите в оба. В любое время суток, всегда, вы должны знать, где находится Кэролайн. Нэнси молча выпускает струйку дыма, и мне без слов становится понятно, какого она мнения о подобных мерах предосторожности. – Мы и так знаем. Кэролайн пятнадцать лет, Джон. Она еще ребенок. «Точнее, исчадие ада», – хочу добавить я. Может, красотке Кэрри и удается обвести вокруг пальца родителей, но не меня. Я сразу вижу это в девчонках – эту глубоко запрятанную, но все равно неуемно рвущуюся наружу порочность. В случае с Кэролайн она отягощалась какой-то странной озлобленностью, появившейся в ней после того, как семья Конуэев вернулась из Европы, где Нэнси проходила лечение во время беременности и где они провели первые месяцы жизни малыша Ронни. Должно быть, ревность избалованной принцессы к младшему брату. В напоминание о нем со второго этажа раздается детский плач. Нэнси даже не оборачивается, а няня торопливо взбирается по лестнице, коротко кивнув и улыбнувшись мне. – Я не думаю, что нужно паниковать, Нэнси. У меня есть основания думать, что преступник выбрал Реджину не случайно. Одна тонкая бровь недоуменно взмывает вверх, но Нэнси молчит и только поправляет прядь густых светлых волос. Я чувствую, что во рту пересыхает, как во время экзамена, когда по лицу преподавателя понимаешь, что несешь чушь, но остановиться не можешь. И решаю перехватить инициативу, пока еще не слишком поздно. – Вы что-нибудь знаете об отце Реджины, Нэнси? – Он мертв, – отвечает она и пожимает плечами. – Это все? В ее глазах загорается огонек, и я понимаю, что нащупал ее ахиллесову пяту. Она что-то знает и страсть как хочет рассказать, но ей нужна индульгенция. Я тоже закуриваю и, создав таким образом обстановку доверительного разговора по душам, наклоняюсь к ней. – Я помню, как вы дружили с Маршами, Нэнси. То, что с ними случилось, – ужасная трагедия. – Она упирается наигранно-грустным взглядом в пол. – Но если вы что-то знаете, сейчас самое время рассказать. Убийца должен понести наказание. Нэнси отворачивается и меланхолично глядит в окно, словно и правда раздумывает, стоит ей откровенничать или нет. Но наконец желание поделиться сенсационными новостями, замаскированное под мнимое чувство долга, побеждает. – Он действительно мертв, Джон. Погиб еще до рождения Реджины в уличной драке. Так я и думал. – У него были проблемы с законом? Она ухмыляется. – Нет, у него были другие проблемы. Он был… Нэнси наклоняется ко мне так близко, что я вижу комки слипшейся туши у нее на ресницах, а в нос ударяет аромат дорогого парфюма напополам с запахом сигаретного дыма. Она оглядывается по сторонам, словно нас кто-то может подслушать. Ей успешно удается создать нужную атмосферу, и я чувствую, что мое сердце начинает биться быстрее. Отгадка рядом. – Видите ли, Джон… – Ее голос опускается до хриплого шепота. – Он был черномазым.Часть II
Лейк-Анджелас, штат Мичиган Ноябрь 1997 года Лейк-Анджелас встретил их густым туманом, набухшим над дорогой и клочками повисшим на ветвях деревьев в обрамлявшем шоссе лесу. То и дело среди осин и кленов проглядывали покрытые мхом намокшие серые камни, целыми россыпями громоздящиеся вдоль ручейков затхлой черной воды. В какой-то момент Малдер заплутал и, свернув с основной дороги чуть раньше, чем следовало, вырулил к озеру Анджелас. В любом другом городе на этом месте находилась бы площадь с магазинчиками и забегаловкой, где местные собирались бы теплыми летними вечерами. Но здесь сердцем города была холодная, мрачная темно-синяя водяная гладь. На берегах, покрытых смесью недавно выпавшего подтаявшего снега и грязи, виднелись проплешины вялой бурой травы, из-за которых то тут, то там выглядывали мостки и ведущие к ним каменные лестницы. Позади, над лесом, возвышались кирпичные башенки, по которым угадывались скрывавшиеся где-то в глубине, за плотной ширмой деревьев, шикарные особняки. Сверившись с картой, они все-таки смогли со второго раза попасть в нужный поворот и вскоре оказались около небольшого по местным меркам домика, возле которого их уже ожидал начальник полиции Уильям Доэрти. – Офицер? Представив себя и напарницу, Малдер приветливо протянул руку полицейскому, пока Скалли возилась с пуговицами пальто. – Просто «Билл», – дружелюбно ответил тот. Он подошел к машине и, пожав руку Скалли, вытащил из багажника арендованного «Форда» их сумки. – Я оставлю ключи на столике у входа. Чувствуйте себя как дома. – Доэрти направился к двери и на ходу продолжил: – Мэри сейчас гостит у сестры, а я на время переберусь в участок. – Мы могли бы поселиться в каком-нибудь городе по соседству, – вежливо предложила Скалли. Перспектива жить в этом неуютном месте, в глубине жутковатого леса, да еще наедине с Малдером ее нисколько не привлекала. Билл только отмахнулся. – Не беспокойтесь, у нас там все обустроено. – Он слегка подтолкнул дверь коленом, и та открылась сама. Осмотр дома занял всего несколько минут: небольшая гостиная, две спальни с аккуратно застеленными кроватями, забитый едой холодильник, пара обогревателей и дизель-генератор на случай аварий во время снежных бурь. – Спасибо за гостеприимство, Билл, – сказал Малдер, с благодарностью принимая из рук полицейского кружку горячего кофе. – Вы ведь ненадолго? – спросил Доэрти и, вдруг поняв, что вопрос прозвучал не слишком вежливо, спохватился и прояснил: – Я имею в виду, расследовать-то тут особо нечего. Судмедэксперт уверена, что это самоубийство. – Мы пока не прояснили все обстоятельства смерти, – заметила Скалли, с наслаждением прихлебывая из своей кружки. Все-таки у проживания в доме были несомненные преимущества перед дешевыми отелями с их отвратительным пойлом вместо кофе. – Должно быть, отец погибшего употребил свое влияние, чтобы убедиться, что его сын действительно покончил с собой. Доэрти изумленно воззрился на Скалли. – Да, мистер Конуэй… серьезный человек, но, поверьте, он хочет этого расследования меньше всех. Если бы не невеста Ронни, вас бы здесь не было. – Неужели? – Малдер казался искренне удивленным. Полицейский вздохнул. – Вы, наверное, знаете из личного дела Ронни, что его мать, Нэнси, повесилась. Никто не сомневается, что он унаследовал ее… психологические проблемы. – Никто? – с нажимом переспросила Скалли. – Никто из местных. Здесь все друг друга хорошо знают и не очень-то хотят ворошить тяжелое прошлое. – Значит, на желание сотрудничать рассчитывать не приходится, – с улыбкой предположил Малдер. – Ну что вы. – Доэрти улыбнулся в ответ. – Конечно же, все будут сотрудничать, раз уж вы тут. Просто здесь не любят… – Чужаков, – закончил за него Малдер, но его реплика осталась без ответа. Доэрти сполоснул чашку и механически, не глядя, поставил ее на сушилку. – Ну что ж, агенты, мне пора. Обустраивайтесь. Кивнув им на прощанье, он натянул теплую шерстяную шапку и перчатки и направился к двери. – Билл! – спохватившись, окликнул его Малдер, и Доэрти обернулся. – Здесь случаем нет места, которые жители называют Дубовой рощей? Доэрти нахмурился. – Есть. Это в глубине леса, недалеко от обсерватории. – Малдер бросил на Скалли торжествующий взгляд. – Только туда стараются не ходить. Вроде как там кого-то убили, но давно: еще в те времена, когда мой отец был здесь начальником полиции. – Ваш отец? – заинтересовался Малдер и спросил: – А мы можем с ним поговорить? – К сожалению, нет, – печально протянул Доэрти. – Он погиб, когда я был ребенком. Разбился на машине. Мама не захотела здесь оставаться: взяла нас с сестрой и уехала к родителям в Детройт. А потом так уж карты сошлись – в Лейк-Анджелас появилась вакансия начальника полиции. – Он снова стянул шапку с головы. – Местные меня приняли. Мне здесь нравится – тишина, покой. Иной раз смотрю на озеро и представляю, как так же здесь сидел отец… – Он задумчиво улыбнулся. – Он-то почти всю жизнь проработал в Детройте, а я не такой. Погони, стрельба – это не по мне. Скалли поняла, что сеанс воспоминаний и размышлений шефа Доэрти может порядком затянуться, и поспешила прервать его первым пришедшим в голову вопросом: – А ознакомиться с материалами того дела возможно? Доэрти окинул ее удивленным взглядом. – Зачем вам это? С тех пор уже лет тридцать прошло, если не больше. Скалли понятия не имела, зачем им это, поэтому не стала мудрить с ответом. – Рональд писал об этом месте в письмах к своей девушке. Поэтому нам хотелось бы узнать о нем побольше. Чтобы быть, так сказать, в курсе криминальной истории города. Ведь она у вас небогатая. – Скалли улыбнулась, а Малдер завершил ее речь блестящим ходом: – Благодаря вашим усилиям, Билл. Комплимент тому явно польстил, но в глазах Доэрти мелькнула грусть. – К сожалению, не получится, агенты. Вскоре после того, как мой отец погиб, у нас тут торнадо прошлось. Полицейский участок под ноль смело. Никаких бумаг, увы, не осталось. А моя мать при жизни наотрез отказывалась говорить про работу отца. Да и не особо-то я интересовался. Разочарование на лицах агентов (в особенности Малдера) было, по-видимому, слишком очевидным, поэтому Доэрти поспешил добавить: – Спросите мистера Конуэя. Вы же все равно будете с ним разговаривать. Он наверняка знает. С этими словами полицейский, кивнув на прощание, вышел за дверь, и агенты остались наедине. – Так что?.. – Малдер откашлялся. – Какую комнату займешь? Этот невинный вопрос почему-то прозвучал столь интимно, что Скалли, к своему собственному негодованию, почувствовала, что ее лицо заливает краской. Она поспешно отвернулась, чтобы Малдер не успел этого заметить. – Мне все равно. – Она сполоснула кофейную чашку и только в этот момент поняла, что делает это во второй раз. Что, конечно же, не ускользнуло от внимания Малдера. – Предлагаю переодеться и съездить к Конуэю. Может, после разговора с ним все быстро встанет на свои места.***
Жилище Конуэев находилось на одном из самых живописных мест в городе – прямо на берегу озера, в тени высокого леса. Впрочем, в такую погоду пейзаж не радовал глаз, и сейчас трудно было даже представить, что из окон этого дома хоть иногда хотелось выглядывать. Сам особняк был выполнен в готическом стиле. Обложенный серым камнем, со стрельчатыми арками и узкими башенками и окнами, он словно переместился сюда из какого-нибудь фэнтезийного фильма. В том, что резную дверь с заостренным верхом им открыл сам хозяин дома, сомневаться не приходилось. Этот высокий пожилой мужчина с густыми серебристыми волосами источал удивительную властность. Настолько сильную, что от одного его вида становилось некомфортно. Так чувствует себя нерадивый ученик, вызванный «на ковер» к директору школы. – Мистер Конуэй? Агенты Малдер и Скалли, ФБР. Тот недовольно скривился. – Ума не приложу, что вы рассчитываете у меня выведать. – Мы можем войти? – вежливо поинтересовалась Скалли, ежась на холодном ветру. Чарльз Конуэй с видимым отвращением отошел от двери, даже не потрудившись открыть ее пошире, и агенты проскользнули внутрь через оставленную им щелочку. Времени разглядывать внутреннее убранство не было, но мысль о том, что они, кажется, находятся не в жилом доме, а в музее дворцовых интерьеров, одновременно пришла в голову обоим. – Когда я смогу похоронить своего сына? – надломленным голосом спросил Конуэй, усевшись в роскошное кресло. Он явно не собирался предлагать своим посетителям сделать то же самое, и те остались неловко топтаться в центре гостиной. Скалли, с трудом оторвавшись от созерцания высоченного, до самого потолка, камина, взглянула на Малдера и, получив его безмолвное одобрение, взяла слово. – Как только мы проясним все обстоятельства его смерти. – Какие еще обстоятельства? – выплюнул Конуэй. – Подожди наверху! – вдруг рявкнул он, и агенты вздрогнули. По лестнице шмыгнула чья-то тень, но Малдер успел заметить, что она принадлежала какой-то худенькой молоденькой женщине. – Это моя жена, Мелинда, – неохотно произнес Конуэй. – Ваша вторая жена? – спросил Малдер вкрадчиво, этим простым вопросом дав понять, что они пришли подготовленными. Конуэй понял намек и смерил Малдера презрительным взглядом. – Послушайте. – Он вздохнул и, сняв очки в дорогой оправе, потер глаза. – Я деловой человек, и мне дорого время. Давайте говорить прямо. Не знаю, про какие обстоятельства вы твердите. Меня не было здесь, когда Ронни обнаружили. И я понимаю, что для Хлои это как снег на голову, и она хочет найти какие-то ответы. Но их нет. Просто некоторым людям тяжело… – Он задумался. – Тяжело жить. Мужчина встал и, засунув руки в карманы брюк, принялся ходить по комнате. – Я сам через это прошел. Судя по всему, вы уже знаете, что мать Ронни покончила с собой. Повесилась на балконе на втором этаже этого самого дома. – Он остановился и кивнул в сторону лестницы. – Ронни всегда был веселым, жизнерадостным парнем, но у него случались приступы странного поведения, депрессии. Как ни горько это признавать, я не удивлен. В глубине души я подозревал, что он унаследовал болезнь своей матери. Мы можем закончить на этом? Малдер ощутил витающий в воздухе знакомый запах. Запах лжи, который он без труда мог учуять за милю. И счел, что совет Конуэя говорить прямо придется как нельзя кстати. – Ваш сын пытался перерезать себе горло. Исколол себя ножом. Умер тяжелой, кровавой смертью, хотя, имея такое желание, мог бы с легкостью выписать себе рецепт и наглотаться таблеток. Образование и род деятельности позволяли. Несмотря на испепеляющую ненависть в глазах Конуэя, Малдер заметил, что тот смотрит на него совсем по-другому – с уважением. По-видимому, от того, что кто-то посмел перечить ему, да еще в такой манере, на Конуэя повеяло приятной новизной. Скалли бросила на напарника предупреждающий взгляд, но тот понимал, что сейчас не время сдавать назад. – У него из ушей хлестала кровь, и ни один патологоанатом не может объяснить, почему. Теперь вам не кажется, что в его смерти не все очевидно? Конуэй остановился как вкопанный. И Малдер, и Скалли успели заметить проскользнувший у него на лице испуг, прежде чем он собрался и вновь нацепил на лицо надменную маску. – Не понимаю, к чему вы ведете. Считаете, что его убили? – Агент Малдер ведет к тому, – умиротворяющим, почти елейным голосом начала объяснять Скалли, поняв, что обстановка накалилась слишком быстро и слишком сильно, – что нам нужна дополнительная информация. Может, вы знаете какие-то подробности о физическом состоянии Рональда, которых нет в его медицинской истории. Или… – Нет. – Это слово прозвучало как приговор. – Прошу, оставьте мою семью в покое. Конуэй подошел к двери и красноречиво распахнул ее перед агентами. Переглянувшись, они послушно направились к выходу, но, прежде чем уйти, Малдер задал еще один вопрос: – Что вы знаете об убийстве в Дубовой роще? Теперь Конуэй выглядел откровенно растерянным, и вернуться к прежнему ледяному спокойствию стоило ему больших усилий, чем в прошлый раз. – Каком еще убийстве? – спросил он чуть дрожащим голосом. – Ваш сын писал своей невесте об этом месте, – объяснила Скалли. – А шеф Доэрти рассказал нам, что там произошло преступление. Конуэй потер кончиками пальцев виски. – Откуда мне помнить события тридцатилетней давности? – Вы, однако же, помните, что это случилось тридцать лет назад, – заметил Малдер с вежливой улыбкой. Конуэй, кажется готов был взорваться, но все-таки взял себя в руки. – Там убили девчонку, из местных. Цве… – Он запнулся. – Наполовину афро-американку. Ку-клукс-клан постарался. Ее звали Реджина Марш, – отчеканил Конуэй, с трудом сдерживая ярость. – Счастливого дня, агенты. Дверь перед ними с громким стуком захлопнулась. – Ну и ну… – протянула Скалли. – Интересно, здесь все столь же… любезны? – Он врет напропалую, Скалли, – уверенно произнес Малдер, потирая ладони мгновенно заледеневших рук. – Малдер, я согласна, что Конуэй – тип скользкий, но даже если он врет, что с того? Мы же не считаем, что его сына убили? – Она вдруг протянула руку к лицу Малдера. Тот вздрогнул от неожиданности. Скалли осторожно поправила примявшийся с одной стороны воротник его пальто, и Малдер внезапно осознал, что она впервые за все время их совместной работы делает нечто подобное. – В самом деле – а что мы подозреваем, Малдер? Помимо того, что Конуэй-младший покончил с собой из-за зова наших инопланетных друзей? Я хочу сказать…, – продолжила она, когда они уже сели в машину. – Нет ли какого-то менее… странного вопроса, который мы можем задавать местным? – Пока не знаю, Скалли, – провозгласил Малдер, и она уныло вздохнула. Но ты заметила кое-что? Тридцать лет… – Он осекся. – Тебе не холодно? – Нет, Малдер, а тебе? – резко ответила она, и в его глазах промелькнула боль. Скалли мысленно отругала себя за то, что сорвалась, и поспешила вернуться к теме разговора. – Так о чем ты? Подавив обиду, Малдер продолжил: – Я уже говорил: сигнал в обсерватории отправляется каждые тридцать лет. Эта девочка, Реджина Марш, погибла за тридцать лет до Рональда. – Ты ведь знаешь, что Ку-клукс-клан и инопланетяне – не одно и то же? Малдер только отмахнулся. – Раньше на них валили все, что плохо лежало. Могу побиться об заклад, что за ее убийство никого не арестовали. И что у нее из ушей почему-то шла кровь. – И? – Рональд Конуэй почти всю жизнь провел вдалеке от Лейк-Анджелас. Только наездами навещал отца. Который, между прочим, не намерен нам помогать. Здесь никто толком и не знал Конуэя-младшего. Возможно, у нас больше шансов что-то выяснить, если покопаться в деле Реджины. – В деле тридцатилетней давности, которое торнадо благополучно разнесло по всей стране? – скептически спросила она. – Не знаю, рассказывал ли я тебе, Скалли, но, когда мне было десять, один мальчишка в моем классе пропал. Не переживай раньше времени: все кончилось хорошо. Его нашли спустя пару дней: он буквально заблудился в трех соснах в соседнем лесу, хотя это и лесом-то назвать трудно. Но я до сих пор помню плакаты, расклеенные по всему городу. Помню сообщения в местных новостях, помню встревоженные лица родителей. Малдер замолчал, и Скалли поняла, что разговор навеял воспоминания о других событиях, исход которых был совсем не таким благополучным. Она положила ладонь на его руку, и Малдер грустно улыбнулся. – Сама понимаешь – приключение. Никто из нас в силу возраста не понимал серьезности ситуации. Мы только радовались, что все отвлеклись от наших плохих оценок, а в городе все стало «как в кино». И те два дня, что его искали, я помню так хорошо, будто это было вчера. – Проще говоря, ты считаешь, что надо поговорить с родственниками и ровесниками Реджины. – Именно так, Скалли. Но для начала давай посмотрим, что припасла для нас в холодильнике миссис Начальник полиции. В этой дыре уже темнеет, и лично я продрог до костей.***
Простая, но вкусная стряпня Мэри Доэрти, хоть и не свежеприготовленная, а разогретая в микроволновке, обволокла истосковавшиеся по пище желудки агентов приятным теплом. К своему полному восторгу, после ужина Скалли обнаружила на кухне упаковку растворимого горячего шоколада и, сгорая от нетерпения, поставила чайник, решив, что считать калории и ужасаться составу этого сомнительного продукта сейчас неуместно. Слишком уж тут холодно и мрачно. Кроме того, приближался вечер. А после него так же неминуемо наступит ночь. И они с Малдером будут лежать каждой в своей кровати через стенку друг от друга и вспоминать тот вечер… Острый спазм желания неожиданно для самой Скалли свел низ ее живота. К счастью, бурление закипевшей воды вовремя отвлекло ее. Залив сухую смесь кипятком, она поднялась наверх и, слегка приоткрыв дверь в комнату напарника, где не горело ни одной лампы, поставила кружку на комод и поспешила ретироваться. – Дамы и господа, мисс Дрессировщик закидывает кусок мяса в клетку с тигром. – Его голос, исходящий из темного угла комнаты, застал ее врасплох и заставил замереть на месте. – Я думала, ты уже заснул. Эта фраза прозвучала так буднично, так по-бытовому, что Скалли не смогла сдержаться и на мгновение представила себе, каково бы это было – если бы по вечерам они приходили вместе домой и ужинали, а потом не расходились по своим комнатам, а… Малдер включил стоявшую на прикроватном столике лампу. По тому, как он при этом сощурился, Скалли мгновенно поняла, что его мучает головная боль. Но ничего не сказала. Он этого не осознавал, но она всегда старалась быть тактичной и приберегать свой медицинский авторитет до того момента, как Малдер сам попросит о помощи или ситуация объективно начнет требовать ее немедленного вмешательства. – Пытался. Не вышло. – Малдер вдруг вскочил с кресла и стремительно двинулся в сторону Скалли. Она попятилась, успев испытать одновременно испуг и легкое предвкушение, но он остановился в паре дюймов от нее – всего лишь ради того, чтобы протянуть руку и взять висевший на крючке у двери пиджак. – Хочу проветриться. И заодно взглянуть на эту рощу. – Сейчас? – Скалли недоуменно наблюдала за тем, как он снимает надоевший и измявшийся за день галстук. – Уже темно. – Возьму фонарик. – Там дождь со снегом. – Я ненадолго, Скалли. – По плохо скрытому нетерпению в его голосе она поняла, что уговаривать бесполезно, как и напрашиваться на то, чтобы составить ему компанию. Простая мысль вдруг пришла ей в голову: быть может, не только она одна чувствует себя странно и неловко? Быть может, он просто хочет на время сбежать из места их вынужденного заточения? – Не забудь взять ключи, – ответила она еще одной «семейной» фразой, которая далась ей с таким же трудом и вышла такой же неуклюжей, как первая. – Я иду спать.***
Она проснулась глубокой ночью. В окно били крупные капли дождя, перемежающиеся хлопьями мокрого снега. Ветки дерева, раскачивающегося на ветру, со всей силы хлестали по стеклу и стенам дома. Несколько минут Скалли лежала, не шевелясь, с открытыми глазами, в попытках понять, что именно ее разбудило. Пока не почувствовала в комнате чье-то присутствие. Она резко села и, пытаясь нащупать выключатель лампы, испуганно вглядывалась в темноту. И увидела напротив кровати чью-то неподвижно стоящую фигуру. – Малдер? – прошептала Скалли. Фигура молча отделалась от стены, но к тому моменту, как Скалли все-таки нашла рукой проклятый выключатель, комната уже пустовала. Ее сердце колотилось как бешеное, восприятие обострилось, но конечности словно приросли к кровати. «Это сон. Это, должно быть, сон», – повторяла она сама себе, не понимая, что послужило причиной такого состояния. По соседству раздался стук двери. Она напряженно вслушивалась в наступившую тишину, пока до нее не донесся знакомый звук. Именно так скрипели пружины, когда Малдер с его немаленьким весом плюхался на кровать в смежном номере очередного отеля. Она с облегчением выдохнула и вскоре провалилась обратно в сон.