Предупреждение
Глава короткая, но по характеру мрачная. В ней упоминается попытка суицида, фигурируют некоторые тревожные образы.***
Спустя две недели своего тюремного заключения Бен уясняет для себя, что надо установить подобие контроля над дневным распорядком. Иначе можно умом поехать. Так что самый обычный день в каталажке проходит примерно вот как. Просыпается Бен Соло в камере, которую делит с другими двумя парнями. Один из них — Хакс, рыжий ублюдок, который спит на койке над его, другой — какой-то дёрганый коротышка, не особо разговорчивый. И для Бена это то что надо. Он же за решёткой не для того, чтобы друзей заводить. Утром он встаёт, потягивается всем телом, чтобы разогнать кровь, и принимается за тренировки на пятачке между койками. Вначале идут отжимания (теперь — хоть тысячу раз, было бы желание), затем — приседания или скручивания на пресс, или прыжки «ноги вместе, ноги врозь», или бёрпи, или бег в упоре лёжа, или ещё какое упражнение из тех, что он выдумывает, чтобы хоть немного поторопить время. Закончив, он без сил падает на свою койку, а тем временем Хакс слезает со своей и выполняет свою версию «тренировки». (Бен пытался ему помочь, в первые месяцы. Пытался показать как правильно подтягиваться, пытался объяснить, что если Хакс будет приседать так, то надорвёт спину, но в качестве благодарности всегда получал одно ехидство. Скоро Бен умолк, успокоившись одним тем, что тощий сокамерник всё так же тощ, пока мышцы Бена упруги и рельефны как никогда прежде.) После завтрака они идут в общественный душ. Там мужчины почти все до одного сосредоточены сугубо на том, чтобы помыться, глядя прямо перед собой, а мыло просят одолжить, только когда оно и правда необходимо. Затем Бен возвращается в камеру, где проводит послеобеденные свободные часы — обычно за чтением. С начала срока он прочитал сто восемь романов. И всё, к его досаде, благодаря матери. Лея планомерно направляет в тюрьму сданные книги и другие пожертвования, будто она долбаный соцработник. (Может, однажды он и потрудится поблагодарить её за это — за то, что воспользовалась богатством и властью и вот так о нём позаботилась. Но сейчас всё, на что Бен способен, — это держать в голове, что он тут не навечно. Что с каждым днём он всё ближе и ближе к свободе.) Естественно, Бен не сожалеет о поступке, за который сел. Только Хакс в курсе, что Бен совершил. Бен до сих пор не знает наверняка, что вынудило его рассказать сокамернику. Он думает, что, может быть, это из-за случая на пятом месяце срока. Один арестант попытался покончить с собой в общей комнате. Безуспешно, в конечном счёте, но когда воочию видишь, как кто-то — молодой парнишка — с воем пытается пластиковым ножом для масла вскрыть себе вены, это поневоле выводит из равновесия. Тогда они с Хаксом полночи проговорили о разном — типа школы, телевидения, религии, беседовали о том, что их ждёт в будущем. Они не обсуждали свои семьи, не затрагивали серьёзные темы, вроде того, чего хотят от жизни. И Бену это как нельзя подходило. Чем больше он узнавал Хакса, тем отчётливее понимал, какой же тот подонок. Вот почему сегодня, когда Хакс жалуется, что, дескать, Бен слишком шумно жуёт свой бутерброд с арахисовым маслом, Бен даже бровью не ведёт. После обеда и почти целого дня, проведённого в камере, им разрешено находиться в общей комнате. Это время у Бена на втором месте. В конце комнаты есть круглый стол; Бен садится за него, достаёт листок бумаги и чёрную ручку — хорошую чёрную ручку, с чернилами прекрасного качества. И принимается рисовать. Охранники не доставляют ему никаких хлопот. Мать пообещала решить вопрос об их повышении. Другие заключённые беспокоят его редко. Большинство из них тут всего на пару дней и сторонятся его, стараясь лишний раз головы не поднимать, дабы не вляпаться в ещё большие неприятности. Однако заключённые с более долгим сроком — как у Хакса, например, — бывает, раздражают. Спрашивают его о набросках, с кого те сделаны. Спрашивают, нарисует ли он их самих. Спрашивают у него ручку. Поэтому иногда, чтобы совладать со своим гневом, он делает не один, а два наброска в день. Первый — всегда для малой. Порой это персонажи, которых он выдумывает. Герои его рисунков, набросанные на жалких клочках бумаги, всегда будто чуточку оживают, и Бен рад, что именно с Рей он делится частичкой души. Но бывает, появившийся новенький оказывается интересней тех образов, что возникают у него в голове. Как, например, Хатт, человек, толще которого Бен в жизни не видывал. Вторые наброски — пожёстче. Вот как теперешний. Хакс взял у него ручку без спросу и пишет письмо отцу. Он это сделал исключительно, чтобы позлить, выбесить, а что же остаётся Бену? Поведи он себя жёстко в ответ — придётся оставить в этом адском месте ещё больше своего времени. Так что Бен перебарывает ярость единственным известным ему способом. Он рисует то, как вонзает стыренную Хаксом ручку ему в глаз. Вообще-то, этот рисунок — одна из лучших его работ, если можно так выразиться. Как «Удзумаки» Дзюндзи Ито. И Бен вдруг задумывается, а не умирает ли в нём автор хоррор-комиксов? Бен никогда не сохраняет эти редкие вторые наброски. Но для сегодняшнего он делает исключение. После досуга в общей комнате их кормят ужином. Из вечера в вечер помои, которые им дают, — неизменно худшее, что он когда-либо брал в рот. Прежде чем закрыть его тут, ему сказали, что он будет получать 1800 килокалорий в день. Вот уж сомнительно. Ужин подходит к концу, и все разбредаются по камерам. Обычно Бен с сокамерниками проводят этот «мёртвый час» перед сном стараясь вообще не замечать друг друга. Умение это необходимо для выживания, учитывая, что всем им приходится испражняться друг у друга на глазах. Однако сегодня он просовывает этот второй набросок Хаксу меж краем подушки и худосочным матрасом. После рыжий найдёт этот «привет» и больше никогда не будет воровать у Бена ручки. Затем Бен залезает на свою койку и располагается там на вечер. Это время у Бена самое любимое. Час, когда он тянется к наволочке и вынимает пачку писем от малой. В некоторых из них — нарисованные ею коротенькие дурацкие комиксы: как она ездит на велике, как Би-Би-восемь утягивает со стола кусок пиццы. Это — единственный отблеск нормальности за весь его день. Единственный промельк покоя.