***
Он предлагает матери свой кипяточно-горячий сэндвич, от которого она вежливо отказывается. — Извини, мебельный доставит диван не раньше завтра, и я ещё не нашёл подходящий обеденный стол, но… — Могу помочь с этим. Что-то в голосе матери заставляет его остановиться. Властная Лея Органа всегда проявляла свои намерения решительно и твёрдо. Но теперь она, похоже, колеблется, глядя на сына снизу вверх теми же карими глазами, что и у него. В них читается неуверенность. И надежда. Пока Бен сидел за решёткой, у них с матерью постепенно складывались более-менее путные отношения, но те и поныне не идеальны. Есть ещё куда двигаться. У Бена где-то глубоко внутри живёт всё тот же сердитый мальчишка. И ему больно. И он всё ещё держится за былые грехи — и за Леины, и за свои собственные. Но иногда нужно просто позволить обидам умереть у тебя внутри, особенно если они — всего лишь тени. Тени минувших страданий, вчерашний день, к которому Бен никогда не вернётся. И в этот миг он принимает решение оставить прошлое. Тот сердитый мальчишка умер, сгинул, а его место занял мужчина. Он одаривает мать нерешительной улыбкой. — Было бы здорово. Лея лучезарно улыбается в ответ, а затем заключает сына в объятия. Не проходит и четверти часа, а у неё уже готов список того, что ему необходимо приобрести в новый дом. Бену не хватало его матери.***
«Фейсбук» — это и правда какой-то ад. Уже поздно; Лея ушла, и Бен сидит в постели с ноутбуком. Он и до тюрьмы-то долго на этот сайт не заглядывал. Глубоко вздыхая, он логинится. Висит несколько сообщений, в основном от одноклассников, узнавших, что он сжёг студию. Одно, годичной давности, — от Фазмы; в нём она сообщает, что Сноук скончался и что она возвращается в Лондон. И ни одного от неё. Бен никому не отвечает и торжественно сносит все сообщения. А после наводит курсор на строку поиска. Ему ужасно хочется вбить её имя. Просто пиздец как хочется. Голос разума говорит, что это было бы стрёмно, крипово. Если он это сделает, надо будет «Creep» от Radiohead на рипит ставить. Навряд ли Рей хотелось бы, чтобы он её сталкерил, вынюхивал что-то. И что же он сделает, если всё-таки к ней заглянет? Он не может ей написать, не может с ней связаться. Он не станет. Не рассуждая об этом больше, он набирает в строке поиска «Рей Каната» и нажимает клавишу ввода. Он всё ещё у неё в друзьях, понимает Бен внезапно. Она его так и не удалила. И «Фейсбук» перенаправляет его прямёхонько на её профиль. Впервые за четыре года он видит её, и блядь, какая же Рей красивая! На аватарке она улыбается широкой и светлой улыбкой. Она выглядит такой счастливой, что у Бена щемит в груди. Похоже, её жизнь чудесна. Первый пост в хронике — вообще-то тот, в котором Рей отмечена. Кайдел Ко Конникс: «Я и вот эта неумеха вместе пытались приготовить торт с нуля. Выяснилось, что с Рей Канатой лучше не печь». Ещё одно фото Рей. На этом она смеётся, стоя, очевидно, в своей собственной кухне. На ней белая майка-алкоголичка, волосы стянуты сзади в растрёпанный пучок. Она выглядит неопрятно, глупо и… безупречно. Щека и лоб испачканы жидким тестом, и оно явно течёт, капает между грудей, проникает под ткань майки. Сердце Бена преисполняется зависти. Он хочет заниматься с ней всякой обычной хренью — печь, фоткать и выкладывать в соцсети. Хочет сцеловывать тесто с её лица, слизывать с её груди. Хочет узнать её снова. Боже, как же он скучает! Он откладывает ноут в сторону и идёт в душ.***
Иметь возможность подрочить в душе — роскошь, которой Бен не знал четыре года. Он никогда больше не будет принимать это как должное. Вода едва не обжигает, и он нежится в ней, вдыхая пар, давая струям сбегать по спине. У него встал, тело уже звенит в предвкушении того, чем он собирается заняться. Он притрагивается к себе, чуть дрожа, пытаясь сдержать растущее возбуждение, пытаясь насладиться этим, растянуть. Бен мысленно перебирает в голове порно-ролики, которые запомнил для таких случаев, его дыхание учащается, он прислоняется лбом к стене, и… Непрошеное, то изображение Рей с тестом между грудей змеёй вползает на передний план. Ему нельзя думать о ней во время этого, сука, просто нельзя. Это же Рей. Рей. Его Рей, его милая девочка, его… Он бы слизал тесто прямо с её сисек. Рука движется по стволу вверх-вниз в нарастающем, привычном, безотказном ритме. Он бы слизал тесто прямо с её сисек, дёрнул бы эту дурацкую майку вниз, втянул бы в рот сосок. Сиськи у неё маленькие, но это было бы именно то, что надо. Он бы присосался к одной, а по другой прошёлся бы ладонью, восхищаясь мягкостью, дивясь тому, как сосок затвердевает от его прикосновений. Рей бы охнула. Охнула бы? Вскрикнула? А может… Боже, не стоит ему об этом думать. Именно так это всё равно никогда не случится. Всё равно… никогда… В его руках Рей бы не вскрикнула и не охнула, она бы застонала. Бен воображает этот звук, и по спине бегут мурашки. Рей бы стонала и извивалась под ним, и подтолкнула бы сорвать с неё майку. И Бен ей, конечно же, угодил бы. Он бы торопливо сорвал с неё майку, после чего благоговейно созерцал её наготу. С восхищением и обожанием. Он прошёлся бы ладонями везде, где мог достать, утопая в ощущениях от прикосновений к её коже. А Рей — Рей бы улыбнулась ему и закусила нижнюю губу, и о боже. О, мать твою, боже, может, она бы попросила её трахнуть. Может, она бы стала на этом настаивать, словно изголодалась по нему так же, как и он по ней. Член подрагивает в ладони от этой конкретной мысли, и другой рукой он обхватывает яйца. Откуда-то из глубины его вырывается тихий стон. Очутиться в Рей было бы… охуеть. Он вот-вот кончит. Её милая розовая киска смотрелась бы идеально, растянувшись вокруг него. Он бы двигался в ней, а Рей охала, вскрикивала тихонько при каждом толчке и ухмылялась бы, блядь, она бы ухмылялась. Она бы захмелела на его члене, наполненная, разомлевшая, довольная. Перед тем как кончить, он, разумеется, сначала довёл бы до оргазма её. И желательно больше, чем единожды. Её стенки начали бы сокращаться на нём, и в ней стало бы тесно, просто пиздец как тесно — настолько тесно, что пришлось бы почти полностью выходить из неё, потому что иначе вбиваться стало бы практически нереально. Он бы застонал от этого ощущения, а она вскрикнула и сжалась бы на нём немилосердно мощно. Во время оргазма её лицо было бы шедеврально, прекрасней всего, что он видел в музеях. Прекрасней всего, что он был способен нарисовать. Бену хотелось бы всё время созерцать её это выражение лица, и он бы делал так, чтобы она кончала на его члене снова, и снова, и снова… Он бы кончил в неё, а она бы приняла. Ебать, она принимала бы его, пока он изливается, вжималась бы в него, ладонями обхватив его лицо. Она бы его хотела. Она бы всегда его принимала. Оргазм врывается в Бена, летучий, острый, разрушительный. Семя выстреливает из члена, покрывает руку, стену. Сперма попадает на ляжки и ступни, блядь, как же её много, Бен не помнит, когда последний раз кончал так ярко, он правда не помнит. Но когда пьянящее удовольствие от оргазма начинает таять, приходит стыд. Бен смывает с себя сперму, затем намыливается. Пока моется, он не поднимает головы.***
Когда он возвращается в спальню, страничка Рей так и открыта. Он долго на неё смотрит. Надо ей написать. Блядь, надо предпринять хоть что-то, ведь он по-прежнему безумно её любит, и может, может, и она… Может, Рей тоже всё ещё любит его. Но она выглядит такой счастливой, такой беззаботно счастливой… Возможно, эти четыре года были лучшими за всё время. Может, именно он был той переменной, которая не давала этому случиться. И теперь, когда его в её жизни больше нет, Рей наконец-то свободна. Любить её — значит, желать ей лучшего. А когда это Бен Соло был для неё лучшим? С этой мыслью он прикрывает крышку ноутбука и отправляется спать. Бен Соло ложится спать, а спустя десять минут Рей Каната загружает в хронику «Фейсбука» фанарт с «Рыцарями Рен».