troubled times — green day
годами ранее… Держа плеер и на ходу пытаясь найти чехол для наушников, выскакиваю из автобуса, чудом не полетев носом вперед, бурчу извинения женщине, идущей рядом, и справляюсь, наконец, с чехлом. Стоит мне только убрать его обратно в боковой карман, кто-то с разбегу налетает на меня сбоку, обдав едким запахом кофе, и смачно целует в щеку. — А я раньше, — Тилли улыбается слишком широко, обнажая местами неровные зубы, и, подхватив меня под руку, буквально тащит следом. — Как настрой? — Сонный, — честно признаюсь я и очень вовремя зеваю. Нет, конечно, прошлой ночью, смотря сериал до трех утра, я понимала, что вставать в шесть утра будет трудно. Но кто сможет оторваться от качественного детектива? А если я планирую в будущем связать свою жизнь с полицией, то надо начинать заранее. Правда, это желание не мешает мне регулярно косячить и попадать в передряги. Но, как говорится, молодость нужно прожить так, чтобы в старости не было жаль. Вот я и живу. — Все еще на третьем сезоне? — Обижаешь, — фыркаю и закатываю глаза, — закончила шестой. — За два дня? — Тилли вскидывает глаза, но потом, встретившись со мной взглядом, понимающе кивает: — А, точно, это же ты, — пожимаю плечами и, порыскав по карманам, достаю недоеденный M&M’s. Утро сразу становится лучше. Перестраиваться с каникул на учебу всегда трудно. Не знаю, как я справлялась с этим в школе, когда каникулы были чаще, но в университете это вообще за гранью фантастики. Мало того, что ты отдыхаешь максимум два месяца в год, если посчитать все вместе, так еще, по возвращении в университет, тебя сразу же окунают с головой в учебу, не дав вработаться недельку. Кто так делает? Тянусь к глазам, но Тилли бьет меня по руке, и я спохватываюсь — точно. Тушь. Редкая гостья в моей жизни — только по важным событиям или когда встала раньше и перед выходом делать нечего. Так я от слова совсем не фанат косметики — мало того, что поесть нормально нельзя, так еще впечатаешься в кого-нибудь в транспорте по неосторожности и оставишь память о себе как минимум до вечера. Кому это надо? — Да стойте вы! — долетает до нас отчаянный крик, и мы вежливо притормаживаем, позволяя Робину нас догнать. Как всегда взлохмаченный, как всегда со стертыми в кровь руками, как всегда с широкой глуповатой улыбкой. — Еле догнал. — На соревнования позовешь? — с места в карьер интересуется Тилли, и Робин довольно выпячивает грудь. — А как же. Я бы очень хотела его понять, честно, но не могу — зачем почти двадцатиоднолетнему парню тратить драгоценные свободные часы своей юности на вид спорта, который устарел пару столетий назад? Нет, конечно, его фотографии с луком или арбалетом во всех соцсетях за пару часов набирают больше, чем тщательно продуманные артхаусные коллажи Тилли за неделю, но все равно это странное увлечение. Кутаюсь в рубашку, закрываясь от окружающих, и позволяю Тилли и Робину трещать о его увлечении. У меня есть, о чем подумать до того, как я зайду в университет. Во-первых, год выпускной, последний, нужно как-нибудь заставить Грэма Хамберта поцеловать меня, а то три года воротить нос — это слишком. Во-вторых, нужно все-таки заняться своей книгой, а то никогда не решусь. А в-третьих… Возле входа в здание ученики стоят группками, перекрикивая друг друга, делясь впечатлениями от лета, сожалея о том, что оно в прошлом. А мне нормально — наверное, привыкла за столько лет. — Космос вызывает Свон, — встряхивает меня Тилли, и я тру саднящее плечо. Хватка у нее железная. — О чем задумалась? — Скорее о ком, — мгновенно встревает Робин и получает удар в грудь, — что, в этом году все-таки решишься? — Понятия не имею, — пожимаю плечами и перемещаю рюкзак с одного плеча на другое. Сколиоз — болезнь ботаника, так что пусть будет, не так страшно. Естественно, обо всем я имею понятие. Все мои друзья как минимум раз имели серьезные отношения, а некоторые заходили даже дальше пятого свидания, а все, чем могу похвастаться я, это смазанным поцелуем в десятом классе с малознакомым парнем. Но об этом никто не знает, так что весь мир считает, что я никогда не целовалась. А Грэм Хамберт — это особенная тема. Это ситуация из долбанных сказок — хватило одного взгляда, чтобы в животе слоны начали вальсировать, а уши заложило. Так же обычно описывают любовь, да? По крайней мере тогда я решила, что влюбилась в него, и вот уже три года уверенно придерживаюсь этого. — Ничего не изменилось, — оценивающе оглядываю старинное помещение, в котором каким-то чудом умещается почти тысяча учеников, и уверенно двигаюсь по знакомым коридорам, вклиниваясь в толпу. — Как думаете, в этом году оно рухнет? — Если только мы снесем его, когда, оглохнув от очередной пожарной сигнализации, пойдем прямо в стену, — пожимает плечами Робин, и мы смеемся. Пока Тилли рассказывает о своем новом дизайне, я краем глаза поглядываю на Робина. Я знаю его со школы — увязался за мной в вуз и, вроде, не жалеет. По крайней мере не подает вида. Несколько лет назад он признался мне в любви, я максимально мягко объяснила ему, как обстоят между нами дела, он понял, принял, и наша дружба стала даже крепче. Я знаю, кому мне звонить или к кому бежать в случае чего, — если Тилли сначала поноет и только потом начнет собираться, то Робин будет отчитывать меня уже на ходу, сколько бы ни было времени. Вообще я свято верю, что дружба важнее всего остального. Родителям не всегда можно доверить что-то личное, любовь может уйти так же быстро, как пришла, а друг — это часть тебя. И почему возлюбленных называют половинками? Глупость. Друг — вот недостающая часть меня. Для меня чертовски большое значение играет доверие, потому что у меня с ним проблемы. Большие такие проблемы. У каждого человека есть комплексы, у меня их тоже непочатый край, но доверие — отдельная тема. Не представляю, какого труда стоило Тилли с Робином пробиться ко мне так близко. И я каждый день боюсь, что что-то случится и они бросят меня. Нет, в крайность меня не кинет — никаких крыш и таблеток, — но депрессивная музыка явно будет душить меня пару месяцев. Тилли перехватывает мой взгляд, строит смешную рожицу, и я, от переизбытка чувств, целую ее в щеку. Моя дурочка. Робин многозначительно приподнимает бровь, и я прижимаюсь к нему, положив голову ему на плечо. Мои люди, только мои. — Итак, — останавливаемся напротив стенда с расписанием, кое-как пробившись к нему сквозь толпу. Приподнимаюсь на цыпочки, пытаясь найти номер своей группы, и вздыхаю. — Четвертый этаж, ребят. — Я слишком стар для этого, — привычно ноет Робин, и мы с Тилли, подхватив под руки, тянем его в сторону лестницы. В первый день можно не напрягаться — обычно нам рассказывают о предложениях этого года, раздают обязательное расписание, показывают дополнительные занятия и кружки, и мы на следующий день должны сдать заявление с выбранными пунктами, чтобы люди из деканата, посчитав желающих, сообщили преподавателям о том, что их ждет. Первый год я ходила практически на все кружки, но потом с каждым годом все больше и больше уменьшала их количество, а в этом хочу и вовсе халтурить — надо и для себя пожить перед тем, как взрослая жизнь отправит меня в нокаут. Зайдя в аудиторию, на мгновение морщусь от шума, ищу глазами свободное место и, плюхнувшись на стул возле окна, достаю для приличия блокнотик. Робин, кивнув нам с Тилли, идет к другим парням на галерку, а Тилли падает рядом и кладет голову мне на плечо. — Эмс, я устала. — Мы даже не начали учиться. — Это не аргумент. — Другого нет. Она вздыхает, достает блокнот, который у нее с первого курса, и ручку с искусанным кончиком, убирает ее за ухо и берется за телефон. Все, это надолго. Если Тилли заходит в виртуальный мир «Алиса в стране чудес», то оттуда ее вытащить практически нереально. — Мы ее теряем! — кричу, тряся ее за плечо, но она только отмахивается и кривит губы. Типичная Тилли, что с ней поделаешь. Сдавшись, поднимаюсь и начинаю переходить от стола к столу, получая свою порцию объятий и поцелуев. К последнему курсу все с потока знают друг друга, все перевстречались и перессорились, практически у каждого есть какая-то особенная история, связанная с любым человеком в аудитории, и это очень греет душу. Не знаю, что будет, когда мы получим дипломы и уйдем отсюда. Скорее всего, эта магия закончится. Не зря говорят, что университетские годы самые волшебные — реальность бьет по нервам в разы сильнее, чем сессия и требовательные преподаватели, так что нужно наслаждаться каждым мгновением. А мы что? А мы ноем и прожигаем дни зря, тратя время на ссоры с учителями и однокурсниками, на нервотрепку из-за невыученных билетов. Страшно подумать, что будет дальше, если сейчас так тяжело. В какой-то момент замечаю в дверях знакомую темную шевелюру, и Грэм заходит в аудиторию в окружении привычной свиты. Это ли не сюжет самого банального фильма? Обычная девушка влюбляется в мачо, потом превращается в супермодель, и они уезжают в закат на мерседесе. Только мне этот сюжет не нравится — я устала любить его, это очень утомительно. Мне бы просто один поцелуй, чтобы перестало гореть внутри, и жить дальше спокойно. — Эй, Свон! — Грэм приподнимается и машет руками, чтобы я заметила его через толпу, и двигается ко мне навстречу. Лавирую между столами, даже не думая поправлять волосы или одежду — наверняка тушь уже осыпалась, помады изнутри губ уже нет, а на щеке собралась в комочек тоналка. Я не хочу казаться ему идеальной. Если влюбится — то и в лохматую, и сонную, и без запаха ментола изо рта. — Как лето? Ты мало писала. — Как и ты, — парирую, позволив ему обнять себя, и убираю руки в карманы. — Как море? — Теплое, — улыбается так широко и искренне, что я на мгновение чувствую себя слишком глупой, маленькой и влюбленной. Но потом он рявкает матом на своего дружка, пнувшего его в плечо, и магия исчезает — это все тот же Грэм, никакого розового дыма и пения ангелов. — Как горы? — Высокие, — очень глубокомысленный диалог. Но для него рано, зато часа в два ночи… — Что в этом году, будешь участвовать в гонках? — Только если ты придешь поболеть, — нет, это не флирт, он со всеми так общается. По крайней мере я каждый раз себя в этом убеждаю. Наверное, это странно — я наоборот бы должна ловить такие слова и верить, что это персонально мне, но я, видимо, неправильная. — Ну, куда я денусь? — улыбаюсь, еще раз обнимаю его и возвращаюсь к своему столу, заметив в дверях преподавателя. Мистер Хоппер оглядывает помещение, тяжело вздыхает и выходит к доске, поставив на стул свой чемоданчик. Мне почти жалко его — он не из тех преподавателей, которые умеют припугнуть и прикрикнуть, поэтому нам потребовалось несколько лет, чтобы понять, как с ним жить. Чаще всего мы жалеем его и именно поэтому молчим, но иногда, после нескольких пар, теряем остатки совести и позволяем себе все, что угодно на его занятиях, так как знаем, что нам ничего не будет. Мистеру Хопперу кое-как удается привлечь наше внимание, и он начинает поздравлять нас с началом учебного года, плавно переходя к информационной части. Мерное жужжание учеников, чуть дребезжащий нервный голос преподавателя успокаивают, и я, положив голову на плечо Тилли, погруженной в игру, позволяю времени лениво течь вокруг меня.***
— Они расширили столовку! — Робин сгребает меня в охапку и, явно мстя за утренний удар, ерошит мои волосы. — Прикиньте, там теперь, может, даже получится сесть. — Только не в большую перемену, — мотает головой Тилли, уплетая непонятно откуда взявшийся батончик со злаками, — мне вообще кажется, что люди платят за то, чтобы занять сидячее место в это время. — Вряд ли у кого-то столько денег, чтобы тратить на это. Отдельная проблема любого студента — стипендия. Если тебе повезло и ты ее получаешь, то должен делать все возможное и особенно невозможное, чтобы удержать эти жалкие сотни. Правда, если первые два года сумма была очень даже приличной, то на третьем курсе перестали платить за хорошие оценки и соблазн спустить все к чертям и учиться «лишь бы не на два» стал слишком велик. Но что поделаешь — привычка. Отличница со стажем — это на всю жизнь. Сняв с запястья резинку, собираю волосы в хвост, проверяю мобильный и, убедившись в том, что у мамы не появилось никаких заданий для меня, поворачиваюсь к Тилли и Робину. — В пиццу зайдем? Отметить, м? — Если вы заплатите, — поймав наш взгляд, он разводит руками. — Что? Знаете, сколько стоил новый колчан? До конца месяца я на мели. — Заплатим-заплатим, — соглашается Тилли и, доев батончик, бросает упаковку в рюкзак. Это особенное место: однажды я туда заглянула и потерялась. Ей-богу, сумочка Гермионы по сравнению с рюкзаком Тилли — наперсток. Там есть все, причем некоторые вещи там не должны быть, но они есть. Наверное, я никогда не забуду, как однажды во время большой перемены Тилли полезла в рюкзак за зеркалом, и у нее выпал нож. Люди вокруг, мягко говоря, были в шоке, а она и бровью не повела. Зато потом долго сидела в деканате и объясняла, зачем ей с собой холодное оружие. Вдруг где-то позади слышатся громкий и частый стук каблуков, и я понимаю — наше четвертое колесо подъехало. Видимо, я не одна понимаю это, потому что оборачиваемся мы практически синхронно. — Напомните мне никогда не надевать эти туфли, — скулит Айви, подойдя к нам, и поправляет край белой рубашки. Если я ботаник со стажем, то Айви родилась с парой сотен выученных книг в голове. Я не знаю, как она все успевает и умудряется еще третий год встречаться с парнем из соседнего университета, но она — эталон даже для самых больших пофигистов нашего вуза. — На этот раз все кружки или только девяносто процентов? — Айви закатывает глаза, взглянув на меня, и утыкается в свои бумаги. — Нет, так как мы с Генри планируем пожениться, я решила оставить побольше свободного времени для нас двоих. Поэтому в этом году я только основное взяла. — И основное — это по семь пар ежедневно? — интересуется Робин, заглянув в ее расписание, и незаметно крутит у виска. — Я восхищаюсь тобой, честно. Но мне страшно за тебя — не боишься загнуться годам к тридцати? — Спроси у меня еще раз, когда я стану Президентом, — самоуверенно заявляет Айви, потом убирает бумаги в сумку, поправляет волосы, снимает очки и становится будто ближе к нам. — Ну, что, в пиццу? Мы определенно та еще компания. Стрелок, виртуальный житель, заучка и сборник комплексов в неалфавитном порядке. Но для меня это идеальная картина моей реальности. Без каждого этого звена моя жизнь была бы другой, неправильной, а так… все на своих местах. И я, надеюсь, тоже на своем месте.***
Уже подходя к своему дому, вспоминаю про телефон и, увидев семь пропущенных от мамы, едва сдерживаю ругательства. Понятно, мое хорошее настроение сейчас сгорит по щелчку пальцев. Морально готовясь оправдываться и извиняться, открываю дверь и, зайдя в квартиру, с порога закатываю выученный за несколько лет монолог: — Мам, мне очень жаль. Я заболталась и забыла про телефон. Но ты же сама говоришь, что он на меня плохо влияет. Вот, я почти три часа к нему не прикасалась. Я же умница, правда? Ты сама этого хотела. Да, я пропустила звонки, и мне очень — очень — жаль, но я в полном порядке. Пожалуйста, не злись, ты же знаешь, что я тебя люблю… — обычно к этому моменту мама успевает перебить меня по меньшей мере раза три, но ответом мне является только тишина, и это напрягает. Кладу сумку на стул и медленно снимаю кроссовки. — Мам? В соседней комнате скрипят половицы, и через мгновение я вижу взъерошенные черные волосы, веселые голубые глаза, шрам над губой, белую майку с кораблем, потрепанные джинсы и босые ноги. — Привет, лапочка. У меня уходит несколько секунд на то, чтобы прошла загрузка. Я знаю этого парня, я видела его пару раз в вузе, но никогда не разговаривала. Или это было давно и один раз. Кажется, его фамилия Джейкобс или как-то так, не уверена. Но две вещи я знаю точно — он мне не нравится и не должен находиться здесь. — Ма-а-ам! — протягиваю, с опаской глядя на него, и подхватываю сумку, сожалея о том, что у меня нет ножа Тилли. — Ма-а-ам! — Она вышла в магазин, — отзывается понятия-не-имею-как-его-зовут и чуть дергает плечами. — Так и будешь стоять или пройдешь? — Это моя квартира, — напоминаю я, поражаясь его наглому тону. — Что ты вообще здесь забыл? — А, детка, ты уже вернулась, — пыхтя и отдуваясь, мама заходит в квартиру и лучезарно улыбается кто-он-блин-такой, который забирает у нее пакеты и идет с ними на кухню. Избавившись от ноши, мама целует меня в лоб и снимает куртку. — Как первый день? — Ма-а-ам, — обрываю ее, скрестив руки на груди, и дергаю головой в сторону кухни, — это кто вообще? — Помнишь, я рассказывала тебе про сына Джонсов? — нет, не помню. — Типа того. — Так вот, это он. Почему ты не говорила, что он учится в твоем университете? — Наверное, потому что я об этом не знала. — А, — мама на мгновение зависает, но потом снова добродушно улыбается, — в любом случае я узнала, что ему не хватило места в общежитии и он долгое время кочевал с одной квартиры на другую. На это уходило много денег, а ты знаешь, как нелегко в наше время студентам в этом плане… — Ма-а-ам, — поторапливаю ее, прекрасно зная, что растекаться вокруг да около она может очень долго. — Да, прости, — она кивает и складывает руки на груди. — Если коротко, я узнала о его ситуации и предложила пожить у нас. Квартира большая, а нас двое. Для него найдется место. — Хочу вставить, если это что-то значит, — Джонс-а-не-Джейкобс оказывается позади меня, и я отскакиваю в сторону, — я очень долго упирался и отказывался, зная, что ты будешь против. — Против? — кажется, мой голос звучит тоньше и громче, чем обычно. — Это еще мягко сказано! — оборачиваюсь к матери, сжав кулаки. Уверена, в моих глазах чертово пламя. — Как ты могла?! — шиплю ей в лицо, не понимая, как она может улыбаться в такой ситуации. — Да брось, Эмма, Киллиан милый мальчик, уверена, вы поладите, — ах, значит, Киллиан. Оборачиваюсь и смотрю на этого «милого мальчика» — знаю я таких, они пишут на заборах и ежедневно меняют девушек, строя из себя королей мира. Ненавижу. — Ни за что, — заявляю упрямо, мотнув головой, — ты не уговоришь меня. — Прости, но тебе придется смириться — он уже переехал, — мама целует меня в щеку и, что-то насвистывая себе под нос, скрывается на кухне. Тишина угнетает, обволакивает. Едва сдерживая гнев — или не сдерживая, трудно понять, — я вскидываю голову и встречаюсь взглядом со смеющимися голубыми глазами. Киллиан разумно не приближается, но за его улыбочку так и хочется познакомить его со стеной. — Я понимаю, тебе это не нравится, — примирительно говорит он, и на меня накатывает новая волна гнева — он говорит со мной, словно я маленький ребенок, который обижается из-за пустяка. — Я бы тоже не хотел пускать кого-то на свою территорию. — Поэтому ты приперся на чужую. — Я долго упирался, я же сказал, — он пожимает плечами. — Но тебе не о чем волноваться — обещаю, я буду вести себя максимально вежливо. Слово скаута. — Да пошел ты! — проношусь мимо него в свою комнату и, взявшись за ручку двери, снова смотрю на этого сына маминого друга. — Сунешься в мою комнату — вылетишь к чертям отсюда вместе со своим словом скаута! — Слушаюсь и повинуюсь, — насмешливо отдав мне честь, Киллиан скрывается в соседней комнате, а я со всей силы хлопаю дверью и сползаю по стене. А я ведь почти поверила, что этот год удастся.