***
— Детка, ты грустная. Рука Нила на плече — правильно. Губы Нила на щеке — нужно. Запах парфюма Нила на моей одежде — необходимо. — Устала, — позволяю ткнуться холодным носом в щеку и улыбаюсь. — Расскажи лучше о своих планах на праздники. Куда собираешься махнуть? — Не думал, если честно, — отмахивается и, чуть помешкав, достает сигареты. Невольно вспоминаю неловкий взгляд Киллиана перед тем, как закурить. Нил же просто закуривает, соблазнительно обхватив губами палочку и обворожительно кося на меня своими глазами странного цвета. — Может, в Англию. Или Германию. Не хочу планировать. — Мне бы так, — чуть морщусь от едкого запаха, но неожиданно понимаю — я начинаю привыкать. Я вообще много к чему привыкла за эти недели. К постоянным звонкам и сообщениям Нила. К его запаху на своей куртке и шарфах. К его объятиям и грубым рукам. К его тонким губам. К ехидному взгляду. К щедрости и сумасшествию. К странному смеху и неловким шуткам. Я привыкла к нему. Привыкла к тому, что Нил Кэссиди — часть моего мира. — Я уже предлагал — поехали со мной, — сжимает руку так крепко, что я морщусь от слабой боли. — Ты же знаешь: только скажи — и мы уедем куда угодно. Кроме Луны, конечно, туда, увы, туров еще нет, но лет через двадцать… — Ты думаешь, мы будем еще общаться через двадцать лет? — А ты нет? — Нил облизывает губы и снова утыкается ледяным носом в мою шею. — Детка, лет через двадцать у нас будет свой дом и… м-м-м… двое? Нет, трое детей. — Даже так? Я порой поражаюсь твоей самоуверенности. — Я просто знаю, что добьюсь тебя, детка, — уверенно заявляет он, улыбнувшись. — Мы уже достаточно близки, не находишь? А не прошло и месяца. Как там это называют в книжках? Родственные души? Вот ты — мой соулмейт. — Ты пьян, Нил. Не люблю, когда он говорит о чувствах. Наверное, потому, что мой мир успел перевернуться с ног на голову за какой-то месяц. Я практически забыла о существовании Грэма, переключившись на Нила, отложила Киллиана в дальний ящик и оставила на поверхности Кессиди, не понимая, что происходит — поднимает он меня над землей или наоборот топит, лишая кислорода. С ним я теряюсь. Он грубый и наглый, но в то же время сыплет какими-то уменьшительно-ласкательными по поводу и без. Он требовательный, но готов прогнуться и согласиться на любое мое предложение. Он далеко не бедный, но никогда не откажется заскочить в ближайший фаст-фуд, стоит мне только предложить. Он считает себя лучше всех, но тщательно следит за тем, с кем я общаюсь. И еще. Нил ненавидит Киллиана. И это взаимно. Я не знаю, откуда это у них. От Киллиана я никогда не слышала о Ниле, а Нил только напрягается каждый раз, когда слышит его имя. Пару раз я спрашивала у общих знакомых — по нулям. Только слухи — один хуже другого, — сплетни и домыслы. Всплывали разные факты и имена, но ничего конкретного и точного, а слухам я не хотела верить. И это дико. Нил почти всегда провожает меня до квартиры и целует в щеку, после чего ловит колючий взгляд Киллиана, которому почему-то позарез нужно именно в этот момент продефилировать на кухню, сжимает кулаки и едва ли не бегом спускается по лестнице. А потом — максимально равнодушное выражение лица Джонса и одновременно мерзкая насмешка в глазах. Ненавижу. — Детка, ты выпала, — Нил усмехается, и я вздрагиваю. — Извини, я засыпаю, — слабо улыбаюсь и тру ладони друг о друга, пытаясь согреться. — Замерзла? — мгновение — и он уже стоит передо мной. Сжимает мои руки и трет их своими, дышит, согревает и целует оголенные укороченными перчатками пальцы. Улыбается, иногда смотрит из-под ресниц и смешно дергает отросшей челкой. Такой одновременно родной и далекий. Иногда мне хочется перебороть свои страхи, шагнуть вперед и довериться ему. А в другие моменты — развернуться и сбежать, сменив номер телефона. И эти противоположные эмоции давят. Кто для меня Нил? Напрягает ли он меня? Да. Пугает ли? Иногда. Интригует? Несомненно. Манит? Пожалуй. Держит так крепко, что я вряд ли смогу вырваться? Однозначно. — Лучше? — Нил поднимает голову, практически коснувшись носом моего носа, и встречается со мной глазами. — Лучше. Никакого поцелуя. Нет. Будто прочитав мои мысли, он кивает, снова приобнимает и ведет дальше, уверенно идя выученным маршрутом. — А какие у тебя планы? — Честно? Нет никакого настроения. Мама разве что полуночи дождется и спать ляжет. Тилли уехала с семьей в Норвегию, Айви готовится к сдаче какого-то международного экзамена, так что вообще вряд ли будет праздновать. А Робин… Он праздновать начнет еще с вечера, так что вряд ли будет в состоянии держаться на ногах ночью. — А он? — никогда по имени. Никогда «как там твой». — У него есть девушка, — пожимаю плечами, уже научившись притуплять боль от того факта, что мой бывший лучший друг не будет со мной встречать новый год. — Он к ней поедет. Как там говорится? С кем праздник встретишь — с тем год и проведешь. Думаю, рано или поздно она залетит, а там и до свадьбы недалеко. — Ты знаешь, что я о нем думаю. — Знаю. Он не развивает эту тему — знает, что мне и так тошно. Тошно возвращаться домой и видеть куртку Милы на крючке. Тошно слышать ее смех. Тошно слышать мерзкое «надеюсь, я не помешаю». Тошно убеждать ее в том, что мне все равно. Тошно потом замечать чуть более лохматые, чем обычно, волосы Джонса. Хорошо, что ему хватает совести не спать с ней у меня дома. В противном случае я бы выгнала его прямо голым на улицу. И это не ревность. И не зависть. Просто презрение и нежелание быть даже косвенно частью этой грязной истории. Между тем мы подходим к моему дому и привычно останавливаемся за углом, чтобы нас не было видно из окон моей квартиры. Надоело уже объяснять матери, что мы с Нилом просто друзья и ничего в наших объятиях нет преступного. Нил курит, я грею руки в его широком кармане и привычно морщусь от запаха. И смотрю на снег. Ловлю глазами снежинки, думаю об очередном предстоящем дерьмом новом годе и кусаю губы, забывая о морозе. — Не надо, — его пальцы касаются моих губ, и я вздрагиваю, — потом больно будет. — Спасибо. Когда он такой, мне неловко. Милый, заботливый, с самыми потрясающими глазами. Как тут не влюбиться? Может, я уже влюбилась? Снова смотрю на его очерченный профиль, окруженный сигаретным дымом. Нет. Еще не влюблена. Но меня тянет. — Знаешь, — зажав сигарету пальцами, Нил говорит нарочно медленно, растягивая слова, — я тут подумал. Может, я смогу остаться и прийти на новый год к тебе? — замираю, не веря своим ушам. — Принесу что-нибудь вкусное. У меня дома бутылка шикарного рома с Кубы. Хлопушки там, фейерверки, фонарики какие-нибудь… Встретим праздник и пойдем гулять до утра, — не двигаюсь с места, во все глаза глядя на него. — Можем даже взять машину и кататься по ночному городу столько, сколько захотим. А потом… Он не договаривает. И куртка его уже не такая жесткая. И сигареты пахнут не так мерзко. И пальцы у него не такие уж и шершавые. А губы мягче, чем помнят мои пальцы. Я запоздало понимаю, что не умею целоваться. Я просто поддаюсь инстинктам, понимая, что мне нужно. Жизненно необходимо сейчас касаться его так требовательно и отчаянно. Сминать, кусать, давиться воздухом и хихикать в обветренные губы. И руки на талии правильно. И колючая щетина приятно. И ответные поцелуи самые-самые. На голову сыпется снег, Нил тянет на себя, вынуждая приподняться на носочки, а я и рада — можно быть еще ближе, чувствовать сильнее, дышать глубже. И учиться. Учиться любить. — Ты… ты правда сделаешь это ради меня? — мой шепот — где-то в районе его уха, пока он целует мою шею, оттягивая шарф и сминая воротник куртки. Сладко. Вдребезги. До мурашек. — Только скажи. Снова поцелуй. От него тепло. Даже жарко. Душит, тянет, давит, сворачивает желудок узлом и отбивает набатом в голове. Едва ли не висну на нем, позволяя обнимать себя, и отпускаю все. Люблю ли? Не знаю. Но мне хорошо. Мне спокойно. Меня любят. Ради меня забудут остальных и приедут. Меня спасут от одиночества. За мной пойдут. Мне больше ничего не нужно.***
Меня чуть пошатывает, когда я захожу в квартиру. Мама спит — я слышу, что в ее комнате тихо. В комнате Киллиана горит лампа — полоска света разрезает коридор. Снимаю одежду, пропахшую насквозь сигаретами и одеколоном Нила, ставлю обувь сушиться, грею руки в ванной, распускаю волосы и замираю на кухне, поставив греться чайник. Пустое место в сердце стянуло тонкой пленкой. Штука хлипкая, одно предательство — и я снова упаду в яму своих предрассудков. Но пока что Нил — мой маяк на краю, и я держусь за свет его диких глаз. Хочу держаться. — Свон? — Разбудила? — Не ложился еще. — А. Вот и поговорили. Мне хочется развернуться и уйти в свою комнату, но почему-то не иду. Стою у комода и гипнотизирую взглядом чашку. Так и хочется прокричать, попросить, взмолиться «уйди, уйди к себе», но молчу. Молчу и сжимаю пальцами край стола. — Я… я тут подумал, — я не вижу Киллиана, но представляю, как он чешет затылок и краснеет, — может… может, я останусь на Новый год? Отметим вместе, посмотрим «Один дома» или «Гарри Поттера», потом гулять пойдем… — Ко мне Нил придет, — разворачиваюсь и сразу же жалею об этом. В синих глазах — цунами, и я задыхаюсь. Его взгляд темнеет, становясь таким тяжелым, что меня давит к полу, и я цепляюсь за край стола до боли, чувствуя, как белеют костяшки. — А, — эхом отдается от стен. Киллиан облизывает губы, путает волосы пальцами и кивает. Отступает, натыкается на угол, снова кивает, чуть разминает плечи и трет подбородок. — Понял. Хорошо. — Да, — где-то глубоко внутри часть меня бросается к нему, цепляясь за теплые плечи и прося спасти меня, но я стою, глядя прямо на него. Так будет лучше для нас обоих. Он будет с Милой, я — с Нилом. Каждый проведет Новый год с тем, с кем по-настоящему хочет. Проведет новый год — проведет жизнь. Равный расклад. — Тогда… я пойду. — Хорошо. Хлопает дверь — и я остаюсь одна на кухне. Что-то внутри меня бьется в истерике, сжимаясь в комок на полу, но я не двигаюсь, продолжая буравить взглядом то место, где секунды назад стоял Киллиан, и только бормочу себе под нос, убеждая саму себя: «так правильно, так правильно, так правильно…»