***
Я даже не пытаюсь просить Нила не говорить о Киллиане, потому что знаю, что его все равно в какой-то момент прорвет. Поэтому все, что я могу, это обнимать его и надеяться, что наше спокойствие продлится подольше. Он привычно обнимает меня за талию, прижимая к себе, и смотрит на экран, следя за действиями персонажей. А я то и дело бросаю взгляд на его профиль. Щетина ему идет, но целоваться неприятно — колется. Он все чаще срывается и ведет себя агрессивно, пропадает ночами, возвращается к утру и сразу заваливается спать. Я упускаю тот момент, когда мама переезжает к своему ухажеру, аргументировав это тем, что не хочет нам мешать. И я могу ее понять — я бы тоже не смогла так жить. Но по-другому не получается. Даже если мы ссоримся и Нил уходит со скандалом, он все равно возвращается, когда захочет, потому что у него есть ключи, а выгнать я его не смогу хотя бы потому, что не будет никакого желания лишний раз поднимать голос. Чаще всего я просто ухожу в свою комнату, оставляя ему гостиную, и включаю музыку в наушниках. В плане извинений он банален до невозможности: цветы, конфеты, мягкие игрушки, мокрые поцелуи и никому не нужные признания, в которые я давно перестала верить. Не то чтобы я когда-то была романтична, но после начала отношений с ним утратила даже малейшую потребность в чем-то подобном. Единственное, что действительно спасает, — объятия. Когда Нил просто обнимает и прижимает к себе, изредка касаясь губами моего виска, я чувствую, что счастлива. Мне спокойно, комфортно, я готова ответить на его «я люблю тебя» своим почти искренним «я тебя тоже», вздрогнуть от поцелуя в шею и прижаться ближе. Но такие моменты редкость, потому что Нил все чаще хмурится, обнимает скорее по-привычке, а говорит или о Киллиане или о чем-то другом, но таким тоном, что хочется уйти подальше и больше никогда не видеть. Я наизусть выучиваю его тяжелый вздох перед тем, как заговорить о Джонсе. И каждый раз, когда я его слышу, все внутри простреливает. Пытаться занять его чем-то или отвлечь бесполезно — он все равно вывернется и затянет свою шарманку. И сейчас, считая его удары сердца, я пропускаю сквозь пальцы секунды, ожидая того момента, когда… Вдох. — Нил… — Не могу этого понять, — сразу резко, грубо и жестко. Металл на языке пускает горечь по горлу. — Тебе меня не хватает? Я разве недостаточно сильно тебя люблю? Почему ты цепляешься за него? — Вы другие, — у меня уже мозоли от того, сколько раз я говорила ему одно и то же. Но молчать тоже не вариант — выйдет из себя еще быстрее, а я совершенно не знаю, что делать, когда он злится — я теряюсь. — Тебя я люблю, а он мой друг. Не заставляй меня снова и снова раскладывать все по полочкам. — Он кто угодно, но только не друг, — Нил поджимает губы и качает головой. — Я знаю, что ему от тебя нужно, и мне это не нравится. — Боже, Нил, хватит, — отрываюсь от него и расправляю рукав сбившейся футболки. — между нами никогда не было ничего, что могло бы подтолкнуть тебя к таким мыслям. Он мой друг. Близкий друг. Лучший друг, если позволишь. Но то, что ты снова и снова предполагаешь… — сглатываю и качаю головой. — Я пойду сделаю чай, — встаю было с дивана, но он тянет меня обратно, роняет на кровать и, нависнув сверху, целует. Я злюсь, недовольно отворачиваясь от его поцелуев, а он довольно мырчит, удерживая на месте и распаляя все больше. Когда он такой — только капитулировать. Слишком хорошо меня выучил, слишком хорошо умеет тянуть за нужные ниточки. И я сдаюсь: обнимаю его за шею, прижимаюсь ближе и шепчу в его распахнутые губы: — Не начинай снова, хорошо? Я с тобой, а это главное.***
В голове не укладывается. Хочется банально ущипнуть себя за руку, чтобы убедиться в том, что я сплю, что это нереально, что сейчас я проснусь и все будет нормально. Но, разумеется, ничего не меняется, и я по-прежнему сижу в пустой квартире на диване и пялюсь на пустые полки шкафа. Не то чтобы я сильно удивилась. Такую реакцию можно было предугадать заранее, но где-то внутри если оставалась крошечная надежда на то, что я не до конца рассмотрела что-то теплое в человеке, и оно сейчас появится. Не появилось. Слез нет. Не хочется выть в подушку, не хочется рвать на себе волосы, не хочется бросаться вещами в стены. Хочется сидеть и смотреть в одну точку, не мигая и напоминая себе о том, что нужно. Обиды почти нет. Только ненависть к самой себе — надо же было быть такой идиоткой. От Киллиана приходит смс-ка, что он подходит, я отвечаю, что дверь открыта и он может сразу заходить, и продолжаю сидеть на краюшке дивана, балансируя на грани и рискуя соскользнуть на пол. Как прозаично, однако. — Свон? Я не откликаюсь, только прикрываю глаза и прислушиваюсь к его тяжелым шагам. Скрипят половицы в коридоре, хрустит распахнувшаяся дверь, шуршит ковер, и Киллиан садится рядом со мной, сжав мою руку. — Эмс? — Я книгу распечатала, — язык плохо слушается, но я заставляю себя говорить максимально четко. — Нашла какой-то сайт, заплатила за печать и два экземпляра — решила, что ты захочешь себе персональный. — Разумеется, — он кивает, пристально глядя на меня, а я даже повернуться в его сторону не могу — боюсь увидеть тревогу в его глазах, потому что она порвет по швам и ничего от меня не оставит. — Свон, а… — На столе. Они одинаковые, но можешь выбрать, — пытаюсь пошутить и самой же становится противно от того, как нелепо звучу. Джонс сидит рядом еще мгновение, поднимается на ноги и, подойдя к столу, берет в руки две книги. Прикрываю глаза и стараюсь дышать как можно ровнее, считая секунду до того моменты, когда он увидит еще один предмет, лежащий у лампы вместе с ручками и карандашами. Его рваный выдох — увидел. — Эмма? Даю себе еще пару секунд темноты, потом открываю глаза и смотрю на Киллиана, который заторможенно смотрит на меня, держа в руках мою ошибку. Слабо улыбаюсь, пожимаю плечами и слежу за тем, как приоткрываются его губы в немом стоне. — Боже, Свон… А Нил?.. — Уехал, — мне почти смешно. Наверное, это нервное. — После того, как узнал. Выслушал, посмеялся, порадовался, а потом я вернулась домой и увидела пустые полки. Он написал, что у него появились какие-то дела, что ему нужно срочно уехать, но он напишет, когда разберется со своей проблемой. Только вот… — сглатываю и кусаю губы, запрещая себе выпускать наружу слезы, — он тактично не упомянул, что как раз-таки уехал от своей проблемы. Киллиан ничего не говорит, хотя мог бы. Я буквально слышу все его десятки слов, оскорблений и ругательств. Но они не звучат, и я благодарна ему за это. Он только кладет все обратно на стол, подходит ко мне в тот самый момент, когда я все-таки сползаю на пол, падает на колени рядом и прижимает к себе, позволяя спрятать лицо у него на груди. Я не плачу — я будто высушена изнутри. Только цепляюсь за него и позволяю гладить себя по спине и волосам. — Мы справимся, — всего два слова. Никаких клятв, обещаний и заверений, никаких долгих монологов с радужным описанием возможного будущего. Просто два слова, в которых все, что мне нужно в этот момент. И я верю. Справимся — он же рядом.***
Никогда еще время не шло так быстро. Я только и успеваю, что читать нужную литературу, покупать все необходимое и обустраивать комнату. Киллиан все-таки переезжает ко мне, потому что так проще, да и мама возвращается, закончив неудавшийся роман. О моей проблеме мы не говорим — она просто изредка целует меня в лоб, обнимает и обещает, что все будет хорошо. А большего мне и не нужно. Нила я блокирую во всех социальных сетях. Не могу сказать, что думаю о том, что он будет пытаться наладить со мной связь в ближайшие лет пять, но я просто не хочу, чтобы он высвечивался в общих друзьях и рекомендациях. Я не отказалась бы от той стирающей память штуки из фильма про людей в черном, но, увы, это не фильм, и тут нужно справляться собой. И я справляюсь. Мы справляемся. Я держусь почти все время, позволяя себе слезы только ночами, когда никого нет рядом, и все равно то мама, то Киллиан приходят ко мне и лежат рядом до тех пор, пока я не засыпаю. Без них было бы хуже. Без них было бы больнее. Моя выдержка рушится, как старое здание, в самый ответственный день. Думать не получается — только выть в подушку, пока мама подхватывает собранные заранее вещи, Киллиан берет меня на руки и несет в машину. Лежа на заднем сидении и крепко держась за руку мамы, я сквозь пелену вижу, какие белые у Джонса руки, и пытаюсь кричать потише, но не получается. Я просто хочу, чтобы все закончилось. Я просто хочу свою жизнь обратно. Я просто боюсь, что не готова. Больница, врачи, белые стены, мелькающие лампы, множество голосов, и рука Киллиана в моей, которая в какой-то момент исчезает, и я чуть не задыхаюсь от страха, пытаясь нашарить его пальцы. До меня доносится обрывок диалога, и я морщусь, не до конца уверенная в том, что не придумала эти слова: — … вы кто? — Отец… отец ребенка. Я снова чувствую шершавую ладонь Джонса в своей руке, цепляюсь в нее и позволяю шуму в ушах унести меня. Пусть все закончится. Пожалуйста.***
— Генри, пожалуйста, не бери в рот перчатки, они грязные, — вырываю у Генри из рук кожаные перчатки Киллиана и кладу их повыше. Сколько раз я его просила не класть свои вещи в зоне доступа ребенка, это же элементарно. Генри — это счастье. А еще ответственность, бессонные ночи, гудящая голова и постоянный страх, что с ним что-то случится. Я чувствую, что живу, только когда он спит, и то в это время нужно убраться дома, постирать и погладить вещи, приготовить поесть и, если совсем повезет, поспать самой хотя бы часик. Мама пытается помогать, но мне слишком неловко просить ее о чем-то, поэтому я стараюсь все делать сама. Киллиана я сама не подпускаю к большинству дел, попросту не до конца уверенная в том, что он знает, что делать. Но Генри его обожает — у меня сердце щемит каждый раз, когда он улыбается и тянет ручки ему навстречу. И эта любовь взаимна — Киллиан никогда и ни на кого не смотрел так, как на него. Когда я захожу в комнату и вижу, как он ходит по детской, убаюкивая его на руках, внутри поднимается такая привычная боль от того, что это не его ребенок. Джонс предлагал усыновить Генри, но я не смогла. Просто не смогла. Мы с Киллианом… Мы не вместе. Возможно, после Нила я элементарно боюсь отношений, боюсь довериться кому-то настолько сильно, а Киллиан и так огромная часть моей жизни, чтобы превращать нас во что-то большее. Не хочу потерять его, если что-то пойдет не так. — Я дома! Улыбка сама рвется на губы, когда я слышу это привычное приветствие Киллиана. Укладываю Генри в кроватку и выхожу в прихожую. Джонс подмигивает мне, целует в щеку и идет на кухню, чтобы разложить продукты. Мы снуем по комнате, двигаясь слаженно и размеренно, как механизм, потому что привыкли за столько времени. — Как мелкий? — Спать не хочет. Все уже перепробовала. — Сейчас я займусь, — он убирает пакет в комод, потом, замявшись, поворачивается ко мне и, облизав губы, нерешительно тянет: — Свон, слушай… Мне… Мне недавно из театра звонили. Сказали, что есть место и… — Знаю, они сначала мне звонили, — улыбаюсь и прислоняюсь к краю стола. — А еще я услышала, что Мила вернулась в город. Она спрашивала о тебе. — Оу… Мы — это сложно. Мы никогда не были вместе в прямом смысле этого слова, но сейчас словно находимся на волоске от того, чтобы расстаться. Раньше я думала, что в этот момент внутри меня что-то сломается, но сейчас я понимаю, что это правильно, — Киллиан и так был со мной последние три года, отложив свою жизнь и существуя только ради меня и Генри. — Я не буду держать тебя, хорошо? — подхожу к нему и расправляю замявшийся воротник его рубашки. — Ты можешь уйти в любой момент. Это даже будет правильно. — Свон… — он качает головой и перехватывает мои запястья, прижимая их к своей груди, и я мягко целую его в висок. — Не переживай. Ты и так слишком многое для меня сделал. Ты сделал больше, чем кто-либо. Ты должен двигаться дальше, у тебя ведь было столько планов. Ты должен вернуться в театр, потому что это твое призвание. Уверена, ты станешь великим актером, а я буду ходить на фильмы с тобой и говорить всем, что этот великолепный мужчина пускал слюни на мою подушку. — Эй, я не делал этого! — он смеется и сгребает меня в охапку, прижимая к себе. — У меня только одна просьба — не переставай писать. Опубликуй свою книгу, аудитория тебя примет. Просто не бойся, и у тебя все получится. А я никуда не денусь — буду навещать вас, звонить, писать… — Да, конечно, — жмусь к нему ближе, надеясь, что это не последний раз, когда я его вижу. Если у судьбы есть хотя бы немного справедливости, то мы встретимся еще раз. А я буду ждать. И он, я уверена, тоже.