Сателлиты

      Я — доктор, нейромант, Фауст.       Словно бледный восставший мертвец из книг до Интеграции, я брожу по дневным улицам, чуждый подсолнечному миру. Мне надо покидать лабораторию, посещать работу, которую я сохраняю, нет-нет, не из-за денег, но из-за конспирации, однако с каким бы удовольствием я бы не выходил из лаборатории и посвящал бы всё время моему темному незаконному творению.       Моя любимая не мертва. Моя любимая не жива. Она ждет меня дома, терпеливо ожидает тех полуночных часов, когда я снова буду пытаться её воскресить.       Постигшая её смерть — не смерть тела. Я как будто это было только что помню, что случилось восемь лет пять месяцев три дня назад — в авиакатастрофе её мозг и сопутствующие процессоры были необратимо повреждены. Её сознание вместе с сознаниями других перевели на сервера, где они в виртуальной форме должны были ожидать поступления страховки, по которой можно будет получить новые тела. Я отправил свою аватару в выделенное ей вирт-пространство, и мы обсуждали, каким будет её новое тело — она дразнилась, что хочет попробовать быть мужчиной — когда всё вдруг исчезло. Тьма опустилась на мою несчастную голову. Я очнулся, и тут же узнал, что Общество Смысла Жизни в беспрецедентном террористическом акте взорвало десятки майнд-серверов по всему земному шару. Тысячи и тысячи людей утратили в общей сумме эксабайты воспоминаний — не такая значительная потеря, особенно если сравнивать с иными жертвами. Личности сотен были повреждены, и их разумы, спутавшиеся, потерявшие себя, больше руины былой человечности, чем что-либо еще, провели годы в руках нейро и киберврачевателей, подобных мне. И наконец десятки тех, большие части которых были распределены именно по уничтоженным серверам, погибли окончательно, безвозвратно.       Смерть так редка в наши дни, и всё же именно я потерял ту, которую люблю. Это несправедливо. Её не удалось восстановить, несмотря на все старания лучших инженеров разумов: с немногих уцелевших носителей удалось получить только обломки, остатки, осколки, и воспоминаний других, кто её знал, даже моих воспоминаний, по их словам, не хватало, чтобы заполнить белые пятна.       Воссоздать мою любимую, сказали они, невозможно, и продуктом подобных манипуляций будет не живая женщина, а кибернетический кадавр, похожий на неё словно тень, но не более. Не живой, не живший, не человек. Утренняя декларация запрещает создание человекоподобий, и они отступили.       Но я, отныне нейромант, не сдаюсь. Я осваиваю запретное искусство, я уже известен как новый Фауст, и мои нейромантические услуги высоко ценятся в Сети. Прямо сейчас копии моего сознания — моя немертвая армада урезанных копий самого себя, лишенная свободы воли, сочувствия и жалости, но сохраняющая хитрость и интеллект, армада скелетов моей личности — штурмуют банки данных Биософт Юнион. Киберглаза развертывают передо мной уязвимости, лазейки, пути — будь на улице ночь, из моих глазниц бы полилось потустороннее зеленое свечение — и я командую своей запрещенной законом и моралью армией.       Мне всё равно, что совершаемое мной — тягчайшее преступление, караемое заключением в одной физической точке, в полной изоляции от виртуальности, поскольку это приближает меня к воскрешению моей любимой. Ресурсы, которые я за это получу, опыт, который я приобретаю — всё лишь для одного, чтобы воскресить её. И мы будем вместе. Снова. Всегда.       Но за мной будто бы наблюдают. Я вижу длинноволосого мужчину в широкорукавой накидке, в киберпространстве мерцающей электронными элементами. Нет, я его не интересую, единственные исходящие потоки от него — это автоматические запросы к интеллекту улицы.       Прежде, чем он проходит мимо, чтобы исчезнуть за поворотом, я ловлю его взгляд.