Добрый доктор

      На довоенном Кибертроне существовала община, верящая, что в отражении зеркал видны не те, кто в них смотрятся, а те, кто живёт по ту сторону реальности. Такие же как они — двойники. С ними нельзя поговорить, их нельзя услышать... они тоже — никого и ничего не видят. Но от этого не перестают существовать.       И если не быть осторожными, можно случайно поменяться с ними местами. Бывало, очнешься от оффлайна в собственной кварте — и вроде все, как прежде, но другое. И друзья твои на вид все те же, но говорят тебе о походе на холо, которое ты не смотрел, спрашивают о том, чего не делал… после внезапно возникают партнер или недруг, с которыми ты был вовсе незнаком… и ты понемногу сходишь с ума.       Представители общины верили, что, по меньшей мере, половина сумасшедших меха на самом деле неудачники, угодившие из одного мира в другой. Они избегали зеркал и отражающих поверхностей, убирали бликующие элементы с корпуса. Нокаут был знаком с ними совсем чуть-чуть, уважал их веру, но признаться, никогда не разделял её.       Кто бы мог подумать, что однажды он узнает о том, что всё это правда… его отражение было сильнее него, жёстче, свирепей, опасней и злей, хоть и столь же предан делу десептиконов, как сам лазурный доктор. Он был… не знай Нокаут, что это — его двойник, он счел бы его автоботом.       И кто знает — может быть к лучшему была его смерть. Он видел, как действует тот, кто пришел ему на смену, видел, как он думает — и это лучше всех уверений и клятв убеждало в его намерениях защитить тех, кого страшный чужак счел друзьями. Нокаут готов был благословить свою гибель и своего убийцу!       Жаль только лишь, что он остался запертым в темнице уже не принадлежащего ему тела. Он так хотел увидеть Брейка… но и его двойник потерял свою любовь. Нокаут не мог не восторгаться его силой духа — двойник был подобен упругому клинку, что можно согнуть, не ломая — и он распрямится. Видя чужую потерю, чужую боль, Нокаут не имел права на жалобы.       Однако, несмотря на восхищение силой и волей двойника, он не мог не ужасаться некоторым его методам. Наверное, того исказила война. Он не мог дотянуться до многих воспоминаний отражения, но ощущал, что когда-то они были куда более похожи. Становился же этот Нокаут ласковым, как детёныш скраплетов-лекарей в руках своего партнёра...       И всё же, там, где он мог промолчать, поддержать словом и дружескими объятиями, этот он предпочитал уколоть побольнее, взбесить, разозлить, но чаще всего обидеть. Он не терпел чужой мягкости по отношению к противнику — но ведь они тоже живые меха! Не жаловал чужие слёзы и был готов вколачивать науку войны даже через пытки и чьи-нибудь дезактивы. Его кредо было — боль лучший учитель. И самый страшный опыт в его глазах был лишь очередным уроком жизни.       Кажется, он подцепил это от того, другого Мегатрона, прошедшего путь, залитый энергоном. Медик не мог сказать, что это не действенно — под руководством отражения десептиконы обучались невероятными темпами, но ему было страшно, что друзья и товарищи могут стать подобием автоботов.       — Ох! Да хватит ныть! — Резкий голос отражения грянул в аудиосенсорах. — Ничего с ними не будет. Удивительно: исключая этого психопата Дэдлока, в вашей реальности ни один десептикон не страдает серьёзными нарушениями процессора. Так что некоторая жесткость никого не превратит в маньяка. Можешь не пугаться, — фыркнули сверху. — И вообще, давай не отвлекай, мне нужно совместить серьёзную операцию с мастерклассом по мягкому допросу для этого недоразумения с телепатией, — двойник ностальгически вздохнул. — Вот где бы наш Саунд пригодился — вскрыл бы этот сейф, не приводя в сознание, и никаких жалоб на мораль и этику не закатил бы...       

***

      Рикошет не ждал удара. Радостный, он шагнул навстречу тормозящему тягачу, уже открыл рот, чтоб поприветствовать повелителя — и лицевую обожгло болью. Мощный кулак Прайма снёс его к скалам в одно мгновение — перед оптикой заплясали искры. Рикошет глухо охнул, но не посмел спрашивать или кричать — Мастера всегда раздражали скулящие ничтожества во время наказания, если он не развлекался.       Да он и не смог бы ничего сказать — дентапласт и глоссу словно оплавило.       То, что это было наказание, и то, что Оптимус не собирается веселиться, диверсант понял мгновенно, увидев взбешённое лицо Прайма. Второй удар коленом в камеру искры заставил системы жалобно захрипеть. Его с силой впечатали в камни и от души пнули.       Больше всего пугало то, что Хозяин молчал. Молчал и бил, а он мог только беспомощно сворачиваться, уберегая оптику и Искру, и стараться не издавать звуков. Но когда острые когти впились в нейроствол на шее, Рикошет всё-таки заорал.       — Никогда. Не смей. Трогать. То. Что. Принадлежит. Мне!       Каждое своё слово Прайм сопровождал ударом о скалу. От жуткого излучения Матрицы перед глазами темнело, а тело сковывал дикий ужас. Он не сразу понял, что долгий, протяжный скулёж на грани восприятия, издаёт он сам.       За что?       Его отшвырнули, и Рикошет замер, вжавшись в землю. Прайм ходил где-то рядом, что-то делал, но он не смел поднять голову до тех пор, пока не услышал звук трансформации, а потом — шорох колес отъезжающего тягача. Тогда он, выждав полбрийма и не услышав никаких звуков, приподнялся — да, хозяин уехал. Уехал, забрал конов и бросил его.       «Ну и правильно. Автоботский солдат преодолевает любые трудности… вот и преодолевай».       Он все-таки застонал, опираясь на руки — корпус двигался, как проржавевший, попытка встать на ноги отозвалась волной обжигающей боли. Тогда он пополз — медленно передвигая конечности, как раздавленный инсект. И ни о чем особо не думая — просто желая забиться в темное место, где будет тихо и никто не найдет.       Горькая обида жгла искру, вызывая неправильное и постыдное желание плакать, недостойное автобота и верного слуги своего хозяина. Мастер был в своём праве, Рикошет допустил ошибку и сделал что-то, что разозлило Хозяина и тот наказал его. Рико будет достойным слугой Прайма и примет это с достоинством. Подумает, что было не так, запомнит и исправится! Но ведь он так старался, он поймал летучку и самого Белого Лорда! Так почему же, вместо заслуженной похвалы получил лишь удары?       Он заполз в трещину, где прятался недавно, подкарауливая десептиконов. Улегся, тяжело вздрагивая, закашлялся, освобождая вентиляцию от потекшего энергона. Корпус болел — болело все, и Рико не знал, сколько придется валяться для того, чтобы прийти в порядок хоть минимально.       И никто не поможет. Джазз, старший и более сильный, сумеет заблокировать искровую связь со своей стороны — рассчитывать на него глупо, Рикошет всегда ему только мешал. Смутно вспомнилось — боль и беспомощный плач, зов и раздраженное «отстань!», хлестнувшее по искре. С той поры он осознал — звать на помощь бесполезно, а брата — в особенности, и чем громче скулишь, тем больнее получишь.       Автобот бессильно уткнулся шлемом в камни. Никто не придет, никто не поможет.       Он один.