Добрый доктор

      Операция по вытаскиванию Лорда и его помощника из лап безумного Прайма проходила сложно.       Точнее, как проходила? Пока она только планировалась. И Нокаут подозревал, что, если бы не поставил конечным рубежом обсуждения один цикл орбитального оборота, оно могло затянуться и сильнее. Пусть настроены десептиконы были серьёзно — Нокаут видел в их линзах горящий уверенный огонь и хорошо контролируемую ярость, иногда они всё-таки спотыкались на прописных правилах ведения войны, вспоминая о жертвах врага, которые обязательно повлечёт за собой их действие.       Они уже не пытались возражать, что так нельзя, что там тоже живые меха, но иногда в них просыпалось горькое сожаление. И тогда медику приходилось напоминать им, что каждое мгновение промедления может стоить жизни их товарищам, а каждая живая и функционирующая единица противника — нешуточная угроза для всех них.       «Хватит глупых смертей».       План был прост в своём исполнении и для десептиконов необычно жесток. В его первом мире целесообразность и допустимость подобного даже бы не рассматривалась — заострили бы внимание на исполнении, ну, а здесь… одно хорошо — от его новой фракции такого не ждут.       Подрыв энергонового склада — это всегда много шума, огня и травм даже у далеко стоящих меха. Потому такие помещения обычно находились вдали от жилых блоков, но у автоботов лень возобладала над осторожностью — как оказалось, крупный склад находился прямо под центральным корпусом Айконского дворца. Из памяти Рикошета десептиконы узнали семь тайных подходов, которыми бегали рядовые, а также — удобные дроновы лазы, через которые вполне мог пройти Рэведж. Пройти и принести с собой детонаторы. Правильно установив их, можно добиться «схлопывания» пары этажей дворца — после чего горящее топливо из-под давления брызнет на окружающие корпуса, прожигая все на своем пути.       Одновременно с этим три звена сикеров ударят по казармам автоботов и вышке связи тяжёлыми снарядами. Чем больше шума они произведут, привлекая внимание противника — тем лучше. Как только на поле боя появится Оптимус, а он наверняка примчится на звуки боя, десептиконы отступят, симулируя перегруппировку сил для второго захода. Прайм наверняка — как делал всегда — погонится за ними, и в это время Тандеркракер и Скайварп должны выдернуть Мегатрона и Старскрима — те, как подсказывала память, могут быть либо в тронном зале на верхнем ярусе дворца, либо в камерах неподалеку. Слишком богатая добыча, чтобы Оптимус отдал их на забаву рядовым.       Нокаут настойчиво твердил идущим на дело мехам: не сметь задерживаться. Как бы ни были велики повреждения, если пленных можно транспортировать — хватать и выносить, даже если у них вскрыта искра и приемная система разворочена до топливного бака. Даже если от них осталась одна искра с мозговым модулем. Он все починит.       А вот если они, поддавшись жалости и страху, промедлят, если кинутся спасать кого-нибудь еще… то могут мало того, что сорвать дело, так и сами попасть в плен. К сожалению, в плане было много слепых пятен, и даже с информацией от Рикошета, вытянутой у него Саундвейвом, он имел высокие шансы на провал. Если же к этому прибавятся еще и эмоции спасателей, вероятность успеха снижается еще сильней…       И, кстати, об автоботе.       За всеми этими делами Нокаут несколько подупустил его эмоциональное состояние, и если бы не Саундвейв, не забывающий мониторить его пациента-пленника, не сразу бы заметил его настроение.              Рикошет отдыхал.       Точнее говоря, он просто лежал на платформе, изредка мигая линзами и осторожно шевелясь — убеждаясь, что боли нет.       Боли не было.       Он чувствовал себя невероятно слабым, несмотря на приемлемый уровень топлива. Он мог бы, наверное, если б не блокираторы, попробовать встать и уйти — но даже не пытался этого делать. Алый медик четко описал, чем может кончиться попытка подняться на ноги, когда не прошло еще даже цикла с восстановления нейроствола. Поэтому он послушно лежал, укутанный в изолетик, и моделировал возможное развитие ситуации. Нет, он не строил планы побега или диверсии. Он вспоминал некрупный корпус, ярко-алый и грациозный, тонкий, светлый фейсплейт, негромкий голос, бережные, уверенные движения… он вспоминал, и чувствовал, как теплеет искра, а интерфейс-система подтекает маслом — причем, не джампер, что было бы понятно, а порт.       Его опыт принимающим был невелик и не слишком-то удачен — интерфейс с Оптимусом для некрупного и гораздо менее мощного диверсанта был не столько удовольствием, сколько испытанием на выносливость, не говоря уже о болезненности. С Джаззом было легче, но все равно никакого особенного удовольствия Рикошет не испытывал — так, взаимный сброс заряда, и больше ничего. Поэтому внезапное желание своего корпуса его порядком озадачило и даже напугало — когда, проверив датчики, он понял, что хочет этого сам. Сперва-то заподозрил какой-нибудь возбуждающий синтетик, но нет — медик играл честно…       Точнее, вообще не играл. Не флиртовал, не намекал, не угрожал, не ставил условий… не действовал так, как действовал бы любой нормальный автобот.       Но он не действовал и как десептикон… в бирюзовых линзах не отражалось задавленной паники от того, что совсем рядом страдает меха. Наоборот — спокойствие, и… возможно, это лишь показалось, но искра удовлетворения… непонятно, от чего — от чужой боли или от выполнения работы? Но, по крайней мере, это не маньячная радость Рэтчета.       И это успокаивало.       Рикошет вспоминал свой опыт. Прайм, когда ему хотелось, просто клал или ставил своего лейтенанта в удобную для себя позу, и драл, как хотел, заботясь только о том, чтобы не сильно покалечить подчиненного в процессе. С Джаззом было иначе — тот, ленивая ржа, просто ложился и предоставлял свой джампер в распоряжение Рикошета, чтобы тот делал, как ему удобнее. Что ж, это было неплохо — благодаря близнецу Рикошет выяснил, что коннект принимающим в принципе может быть приятным. Но не настолько, чтобы его захотеть, да еще так! С десептиконом, и даже не с бойцом, если конов можно звать бойцами…       Но вчера офлайновая симуляция принесла ему сюрприз. Он ощутил себя — как тогда, во время операции, беспомощным, зафиксированным и вскрытым. Десептикон над ним смотрел ласково и спокойно, касаясь его изнутри, бережно, осторожно… когда была вскрыта паховая броня, Рикошет не заметил. Понял только, что длинные, чуткие пальцы касаются его порта, горящего, как будто после интерфейса с Праймом. Касаются, нежно поглаживая, принося облегчение вместе со странным томлением…       Рикошет вышел из офлайна, чувствуя, как порт под броней — слава Праймасу, не раскрывшейся — течет, сжимается и пульсирует зарядом. И теперь не знал, что делать, поскольку единственный известный ему способ построения отношений — придавить и сконнектить — тут явно не годился. Во-первых, куда уж тут придавливать, когда его в мойку на руках носят? А во-вторых… он же хотел не сконнектить, а наоборот! И это повергало в уныние, поскольку Рикошет прекрасно осознавал, что не является привлекательным объектом даже для всеядных врекеров. О прекрасном десептиконском медике и говорить было нечего.       Кстати, о медике.       Пусть он всего лишь валялся на платформе, однако не мог не заметить, что что-то назревает. Напряжение скапливалось в воздухе и готово было вот-вот рвануть — Рико чувствовал это всей своей сутью. Интересно, что задумал милашка-дес?              Следовало признать — автобот сумел удивить. От него Нокаут ждал ненависти, гнева, желания отомстить — но никак не фантазий об интерфейсе и печальных размышлений о собственной некрасивости. Саундвейв так же недоумевал — в его процессоре не укладывалась связь боли, которую испытал Рикошет, и влечения к тому, кто эту боль причиняет… Нокаут только грустно улыбнулся в ответ на это. Подумав, он сообразил: дело тут было совсем не в боли.       Мегатрон-из-прошлого когда-то объяснил ему, откуда берется такой странный изгиб процессора. Корпуса многих десептиконов, привыкавших к боли, усталости, голоду и другим дискомфортным ощущениям, не воспринимали их, как нечто, достойное внимания. Когда с самой активации никому нет дела до того, что ты устал, голоден или даже травмирован, тебе и самому быстро становится налить как на свои, так и на чужие раны. Но если кто-то внезапно проявит участие, прикоснется с заботой и лаской… ты сперва испугаешься, а потом тебя потянет к этой руке.       Боль — дело десятое. Забота — вот к чему потянулся Рикошет.       Плохо. Самый неудачный способ выбрать партнера — медика, стоящего над тобой на операционной платформе.       Для Нокаута в этом не было ничего нового и необычного — испытывать привязанность и благодарность к тому, кто тебя чинит, естественно. Но это чувство не являлось истинным — это была лишь благодарность. Не попадаться в ловушку привязанности пациента — то, чему учат медиков. Но вот для Рикошета, впервые ощутившего нечто, похожее на любовь, эта ловушка радостно распахнула объятия.       И что теперь делать? В таких случаях учебник рекомендовал передать пациента другому медику, и мягко свести общение на нет. Но другого медика в обозримом пространстве не существовало — не к Рэтчету же его отправлять…       Впрочем, для самого Нокаута внезапная привязанность автобота ничего не меняла — ему не доставляли неудобства жадные взгляды и запах оверранов. Мегатрон-из-прошлого говорил: «твои чувства — это только твои проблемы», и был прав — чувства Рикошета были проблемой только для Рикошета. Конечно, дело было вовсе не в страшноватой внешности автобота — Нокаут видал и пострашнее, а в уже помянутой ловушке заботы, попадать в которую было глупо и непрофессионально. Что бы ни случилось впоследствии — победа автоботов, или победа десептиконов — пара, в которой один примагнитился к впервые полученной ласке, а другой лишь ищет, чем бы заполнить пустоту на месте разорванной связи с погибшим партнером, счастливой не будет.