Добрый доктор

      — Тебя что-то беспокоит? — тихий голос бесшумно подошедшего вождя вывел Нокаута из тягостных размышлений.       Замерев на мгновение, он отложил в сторону очищенный инструмент и обернулся, встречаясь взглядом с пронзительной синевой оптики Мегатрона. Цвет уже почти не нервировал.       Хирург вынужденно признал, что загруженность с партнёром и спарками совсем не сказалась на проницательности лидера. Не вынужденный более отвлекаться на Прайма и думать о поражениях, он даже выглядел иначе.       — Я бы не назвал это беспокойством, — качнул головой Нокаут.       — Оверлорд отчитался мне о ситуации с Рикошетом, — признал математик, задумчиво рассматривая медика. — И о твоей реакции.       Нокаут скривился.       — Наблюдательный шлак.       Интересно, что скажет лидер теперь? Напомнит об ответственности за тех, кого приручили? Или о жалости — ведь живая искра… к тому же, как оказалось, не очень-то виноватая в тех преступлениях, которые творила. Глупо ведь обвинять в чем-то того, кто просто не знает, что это плохо и так нельзя, потому, что вырос в таком вот шлаке…       — Ты не обязан взваливать этот груз на себя, — тихо сказал Мегатрон. От неожиданности Нокаут даже не сразу осознал его слова.       Нет, это правда сказал Мегатрон?       Синева чужого взгляда была спокойна и печальна — он внезапно подумал, что в глазах Оптимуса-из-прошлого отражались чистота и твердость, свободная от сомнений и мыслей. И тот, другой наверняка мог бы сказать эту фразу, но интонации, тон… голос того Прайма наверняка был бы наполнен сдержанным страданием от несправедливости и жестокости мира. «Да, я понимаю, он враг и ты вовсе не обязан его спасать…»       Шлаков манипулятор. Из тех, что вроде бы ничего не требуют и не просят, но все равно устраивают так, чтоб вокруг них все плясали.       И только Мегатрон, даже в этом отражённом от какого-то иного, но может быть в чём-то более правдивого мира, всегда говорил и делал именно то, о чём думал. Его «не обязан», не несло в себе второго дна. Его «не обязан», было «не заставляй и не вини себя, тебе не нужно переступать через себя во имя великой справедливости». Ты не обязан и тебе это не нужно. Не надо искать оправданий. Я всё пойму и не буду считать, что ты не прав.       Это было в нём даже там, в много сотен раз преданном, постоянно и вопреки всему проигрывавшем гладиаторе. Здесь оно стало только сильнее.       — Не обязан, да, — эхом повторил Нокаут и вздохнул. — Хотя если честно, я не уверен, точно ли я не хочу этого.       Он сказал это и замер — так не свойственно для него было кому-то жаловаться и изливать душу. Откровение признания задело искру и даже показалось вдруг, что это не он, а отражение подало голос. Его слова, неожиданно сорвавшиеся с глоссы — правда до последней чёрточки глифа. Не врать пациентам в диагнозе — первое, чему он научился, став врачом, не врать себе — то, чему научила его война. Единственное, что он изредка позволял себе — не оформлять смутные выводы в чёткий смысл. Маленькая слабость, к которой он старался не прибегать слишком часто до смерти Брейкдауна.       — Из него мог бы выйти хороший помощник, — заметил Нокаут, ни к кому как будто не обращаясь. — Если он хоть немного похож на своего «близнеца», то в адекватном состоянии из него выйдет преданный и ответственный напарник... может быть, даже друг.       — Может быть, — согласился Мегатрон. — А может быть и нет. В конечном итоге… тебе решать.       «В конечном итоге… это ведь не настоящая родительская или партнерская связь. Просто создай для него точку стабильности, покажи, как живут в нормальном обществе нормальные меха. Каково это — быть связанным не с психопатом-предводителем садистов, а с тем, кто будет видеть в нем — живого. Не вещь, не инструмент — личность. Покажи, как надо решать за себя, как жить… может быть, он потому и откатился в развитии так далеко, что просто не умел существовать без хозяина, того, кто скажет, что делать и как жить?»       — Я… подумаю над этим, — в очередной раз повторил Нокаут — одновременно лидеру и себе.              …Он лежал навзничь, прибитый к полу обломком клинка — и Джазз на миг застыл, не поверив глазам — показалось, что это не реальность, а какая-то художественная инсталляция на тему победы конов. Он такие уже видел — глупые иллюзии, разбивающиеся от встречи с реальностью, как стеклянный энергофор. В действительности такого не могло быть, ведь не могло же, правда?       Не могло!       Он бросился вперед, забыв о собственных ранах, забыв следить за обстановкой, чтобы никто не напал из темноты. Вблизи всё оказалось ещё хуже. Иссечённая глубокими трещинами броня, залитая энергоном, словно Прайм ловил на грудь все удары и не думая защищаться. Развороченная и выжженная изнутри грудина, пробитая серебристым лезвием ровно по центру... Матрица над Искрой, сгоревшая, как одноразовый предохранитель, превратившись в спёкшийся шлак.       Джазз упал на колени, стремительно раскрывая сабспейс, вытаскивая все, упертое с базы конов. Растворитель тридцать процентов с удобной трубочкой — плевать на нее, содрать крышку и плеснуть так — копоть зашипела, сходя и обнажая детали. Энергон в центральную магистраль, разряд по искре, разряд по топливному насосу…       Ну же! Ты не можешь так умереть!       Он вскрыл медпанель, посылая пакет команд, не прочитав даже отчета — шлак с ним, и так все видно... он не медик, но знает... сканировал раз за разом, проверяя активность искры, попробовал простимулировать насос вручную…       Ничего.       Руки затряслись, картинка с оптики посыпалась пикселями. Разведчика скрутило судорогой, которою он не смог, да и не захотел сдержать. В темном зале опустевшего комплекса Искры Юникрона раздался жуткий, полный отчаянья вой. Было уже всё равно, что могут услышать и прийти, было всё равно, было слишком больно...       Он знал Оптимуса со спаркариума, всегда был рядом, держался за него и держал сам. Как мог, даже если не мог вовсе... он клялся быть с ним до колодца. Ещё тогда, ещё очень-очень давно, когда не было безумия, когда не было боли, когда самого Оптимуса Прайма не было. Был другой. Был друг. Оптроникс. Молодой библиотекарь.       О, да, Джазз знал, что с ним сделали, чтобы родился тот, кто уничтожил их мир. И видят Праймас и Юникрон, ни о чём не жалел так же сильно, как ещё раз добраться до оплавков, что творили своего «победоносного генерала».       Благородных сенаторов прельщала мысль получить послушную, подконтрольную только им игрушку, что станет в их руках оружием, но им подчиняться будет беспрекословно несмотря на будущее звание Прайма. Особенно несмотря на звание Прайма, ведь кто знает, что там Матрица дарует своему избраннику кроме прокаченного корпуса? А значит, что?       А значит, надо сломать кандидата. Вбить в подпрошивку непререкаемые авторитеты и страх наказания. Ну, а в процессе, можно и нужно повеселиться. Когда ещё доведётся испытать удовольствие от использования избранника брата создателя всея Кибертрона?       Вот они и использовали. Ломали, куражились, зная, что Матрица сотрёт память будущей марионетке. Уберёт лица мучителей из процессора, но страх перед ними останется.       А Джазз — в ту пору обычный гражданский среднего класса со специальностью аналитика, но никак не боевика — не смог ничего сделать, чтобы спасти друга. Даже узнал о произошедшем он более чудом и фантастической случайностью, после того, как все уже случилось, после того, как Оптимус — Оптроникс, так страшно изменившийся, нашел его в Аяконе… не помня, ничего не зная, никому не веря — все же нашел, выделив из всех…       Джазз уткнулся лицом в широкое плечо, накрыв ладонью расколотую камеру искры, и застыл, словно разом утратив все силы.       В темноте подземного комплекса оставались двое — мертвый и живой, но живым он останется ненадолго.