Добрый доктор

      Объективно присадка, прописанная ему для успокоения и восстановления нейросети, имела отвратительный вкус. Но спустя пару дней Рикошет обнаружил, что привык, а еще декаду спустя — что терпкая горечь начала ему нравиться. Трепан сказал, что так бывает — то, что помогает организму, начинает нравиться независимо от вкуса. Тоже род зависимости, хотя и не такой опасный, как наркотическая.       Он допил энергон с присадкой уже не передергиваясь, подумал, и даже не стал запивать его чистым. Случалось ему жрать и более отвратные вещи — в частности, энергон из мертвых корпусов полуворновой давности, не несущий никакой пользы, но годящийся на то, чтобы хоть чем-то наполнить шланги и не сдохнуть по пути на базу. Серьезно, лучше бы ему забыть тот тошнотворный вкус, чем… другие вещи.       Дыры в памяти раздражали.       Правда, в последнее время это было почти единственным, что вызывало раздражение — невозможность вспомнить некоторые, возможно, важные факты. Среди бывших врагов он жил не хуже, чем среди своих — ему выделили отсек, паек и терминал, пусть старый, глючный и с урезанным функционалом. Другие десептиконы к нему не цеплялись, возможно, планируя страшную месть, но он будет разбираться с этим, когда оно случится. Он пока не очень разбирался в ситуации — как так получилось, что он живет на коновской базе на правах то ли гостя, то ли еще кого. Его господин мертв, фракции заключили мир, а он все это пропустил, валяясь в стазисе, да еще и умудрился потерять практически пятьдесят процентов памяти. Нокаут, местный доктор и невероятно красивый меха, сказал, что обширные повреждения процессора после таких травм, какие были у него — дело обычное, и повезло еще, что только частично потерял память, а не инвалидом остался, невесть, сколько времени пролежав в руинах.       Нашли его случайно — доктор Нокаут, гуляя по окрестностям старой базы, покинутой в последние дни войны, уловил обрывок сигнала. Позвал своих, дорылся до придавленного обломками стен врага… в ту пору — уже бывшего врага. Автоботы и десептиконы расползлись по углам, все еще настороженно поглядывая друг на друга сквозь прицелы, но сил продолжать войну ни у кого не осталось. Робко, неуверенно, жизнь начала восстанавливаться, отстраиваться, вставая из шлака…       И конечно, это было нелегко. Особенно для него. По первости он вовсе не знал, что делать.       Где-то декаду спустя после того, как его откопали, после сложной операции — он очнулся и узнал, что фракции заключили перемирие, что Оптимус Прайм был побежден Мегатроном, Джазз пропал (вот уж кого не жалко), автоботы разделились на три группы — сторонников Проула, Родимуса и Бамблби, и грызутся за власть, а коны поспешно восстанавливаются, налаживают быт и уже чем-то там торгуют с уцелевшими нейтралами.       Конечно, поначалу он в такие дела просто не поверил. Отсутствие войны было чем-то из разряда сказок про Кристальный Сад, и проще было предположить, что его так хитро дезинформируют с какой-то целью. Но прошла еще пара декад, ему восстановили ноги и залатали голову (слава Праймусу, что хотя бы базовые сведения о себе и окружающем сохранились), накормили напоследок, вернули оружие (думал — пропало с концами), после чего Скайварп выкинул его на автоботских территориях, где он сумел сориентироваться и добраться до Аякона.       Встретили его там без малейшего дружелюбия. «Все-таки не сдох», — прокомментировала смутно знакомая охрана на воротах. — «А жаль», — добавили в спину. Ничего другого он, собственно, и не ожидал. В драку не полез — он один, а мехов у ворот торчало пятеро. Просто побрел по улице обыденным шагом, гадая, что делать и куда идти, если коны все же сказали правду, и как бы это выяснить наверняка, не рискуя сразу явиться во дворец (если правда, то его там ждет совсем не господин, а скорее те, кому его статус прежде не давал покоя). Расспросить кого-то? Но кого?       Впрочем, новости можно было узнать и так, потолкавшись у входа в бар (денег у него, понятное дело, не было) или даже просто пройдя по улице — и похоже, десептиконы не врали. Повелитель был убит, и теперь два его помощника, а так же этот ядовитый оплавок Хот Род делили власть. Инфоточка на Площади Славы вещала голосом Арси, рассказывая какую-то муть о курсах и поставках. А остальные автоботы, обнаглев и потеряв страх, вовсю поливали отработкой память мертвого владыки, не боясь отправиться в плавильню. Замолкая, если замечали его появление, и косясь со смесью презрения и опаски — вдруг кинется? Суетились, занимаясь каким-то шлаком вроде торговли или чего-то наподобие, бродили компаниями, обсуждали претендентов на власть, дрались, но как-то лениво, без ярости… а он бродил потерянной тенью, рассматривая полузабытый и полуразрушенный город, над которым нависал титанический дворец Прайма, в который, как скраплеты в мертвый корпус, набились сторонники трех группировок.       Дойдя до какой-то руинины на окраине, он сел, откинулся спиной на обломок стены, и уставился на далекие острые шпили, сохранившиеся в памяти с ощущением смутного страха. И тут до тормозящего процессора добралась мысль: а что ему теперь делать?       Отправиться туда? А зачем? Его отсек во дворце был пуст, там не хранилось ничего ценного. Хозяина нет. А все остальные…       «Цепной шарк Прайма» не имел даже близких знакомых, не говоря уж о друзьях или просто надежных меха, способных оказать ему какую-то помощь, не требуя немедленной оплаты — это он помнил четко, зная, что прежде просто не нуждался в какой-либо «дружбе». У Рикошета был господин, хозяин и податель всех благ, а теперь, когда хозяина больше нет… здравый смысл подсказывал, что тащиться во дворец, что-то выяснять и требовать — дурная идея. В лучшем случае его просто пошлют в шлак.       Конечно, можно было бы присоединиться к кому-нибудь из «новых хозяев»… но при мысли о том, что ему придется подчиняться какому-то оплавку вроде Бамблби так же, как он подчинялся Прайму, Рикошета замутило. У него был один господин — кого-то другого при этом титуле он просто не воспринимал.       Оптимус хотя бы доказал своё право повелевать силой: при нем вариант всегда был один — или подчиняйся, или умри. А эти не только вызывают отвращение, но ещё и решить нишарка не способны. Проул вечно плетет какие-то интриги чисто ради процесса, Бамблби просто хочет всем рулить без особой цели, Родимус… этого Рикошет почти не знал (или не помнил), но обрывок воспоминания о вечно кислой физиономии и угрозах расплавить в шлак привлекательности не добавлял.       Ещё можно было податься в нейтралы — с точки зрения безопасности почти беспроигрышный вариант. Рикошет не сомневался, что уж среди них легко сможет отстоять своё право на независимость. Вряд ли среди трусов, удравших с Кибертрона в разные периоды войны, найдётся кто-то, уровнем хотя бы равный Джаззу. Его наверняка будут бояться, а значит, если не провоцировать и не лезть в чужие дела, там вполне можно будет жить.       Жить.       Но как?       Он покрутил эту мысль в процессоре, мысленно примеряя на себя. Просто жить, как все остальные. Но как они живут? Чем занимаются? Нет, занимаются чем-то, наверное — то есть, он это знал, но никак не мог представить себя — живущим просто так. Они же где-то работают, или кому-то служат, а Рикошет не умел работать, в смысле каких-то гражданских дел, и не хотел служить кому-то кроме… а платить ему деньги только за то, что он такой красивый, никто не будет. Проще сразу в интеры пойти, хотя, не с его рожей. Занимаясь грабежом, в одиночку долго не протянешь — рано или поздно выследят и прибьют, в банду идти — тот же шлак, что и во дворце…       Он снова посмотрел на черные, будто закопченные шпили. Ему не хотелось туда идти, но он не знал, куда пойти еще. Прежняя кварта может стать ловушкой — куски сохранившейся памяти подсказывали, что среди тамошних обитателей многие захотят отыграться на неудачнике, потерявшем покровителя. Его репутация злобного и тупого не то, что джаззова — злобного, умного и хитрого. И да, он, конечно, не такой гений, как пропавший близнец (вероятно, все же живой, иначе он сам погас бы), но такие выводы сделать несложно, правда?       Рикошет вздохнул, стукнувшись шлемом о камень стены.       Где-то там, за поворотом, шумела улица. Где-то там текла чужая жизнь, чуждая и непонятная. Он все еще колебался, решая, идти или не идти во дворец; как внезапно тренированное восприятие выхватило из фонового шума осторожные шаги…       Да. Шаг меха, спокойно и расслабленно идущего по своим делам отличается от шага того, кто собрался драться. Не долго думая, автобот, не вставая, на четвереньках пробежался по развалинам и укрылся, зацепившись за торчащую из стены арматуру. Может быть, крадущиеся по руинам движутся на свою собственную разборку, к нему не относящуюся — но лучше спрятаться заранее, чем выяснять подробности на собственной броне.       Восприятия коснулся короткий пинг — и улетел, не встретив ответа. Защитки Рикошет ставил хорошие — а как же, с таким братом, как Джазз, если не научишься, будешь ходить, спазматически подергиваясь и сливая топливо на каждом шагу…       — Вроде сюда побежал… — хрипнул чей-то голос.       Ага. Похоже, это за ним.       Шли грамотно — двое впереди, трое в центре, один замыкающий. Оглядывались внимательно, вот только катастрофически не смотрели вверх — по полустертым меткам на броне можно было понять, что это рядовой состав, а по состоянию самой брони — что это нижний эшелон рядового состава, отличающийся никакими боевыми качествами.       Какое-то время Рикошет серьезно раздумывал над возможностью свалиться им на головы и поразмяться. Но… конечно, дело не в том, что их было шестеро. Он просто не был уверен, стоит ли драться теперь, когда все изменилось и господина больше нет.       Вообще, вопрос «драться или не драться» раньше для него никогда не стоял. Он был боевиком Прайма, на эту опасную, но почетную должность всегда была куча желающих. И он всегда должен был доказывать, что он — достоин, он, всегда недостаточно умный, недостаточно сообразительный в сравнении с великолепным близнецом. Он брал свое бешеной яростью в бою, готовностью вцепиться и растерзать врага… понадобилось много времени, чтобы внушить всем — напавшего в тайне он загрызет, потому, что рядом не будет Прайма, способного приказать остановиться.       Прайма — не было.       Он мог бы сделать с этими несчастными идиотами все, что хотел. И медлил, размышляя: какой в этом смысл теперь? Господина нет, отстаивать нечего, некому доказывать, что он достоин…       Автоботы протопали под стеной, на которой он затаился. Оглядываясь, завернули за угол. А он все думал, перебирая в памяти сотни и тысячи свирепых драк, и гадая, что ему мешает устроить еще одну. Но ему... не хотелось? Да… просто не хотелось. В этом не было ни смысла, ни необходимости. Да, их шестеро, да, они явно подготовились, однако он может их победить, и знает это. Достаточно быть тихим и аккуратным. Жаркая битва или тихое устранение целей, решивших, что они самые умные — вопрос выбора, но он справится. Если захочет.       Рикошет рассматривал новую, непривычную для него ситуацию, как кусочек разбитого стекла, на множестве граней которого преломляется солнечный свет. Можно так, а можно эдак... выходит, это и есть свобода?       Только что ему делать с ней?