***
Разумеется, ни на какой праздник Северус не рассчитывал. Когда он был ребенком, в доме Снейпов еще бывало какое-то подобие Рождества: Тобиас приносил из парка пару обломанных еловых ветвей, которые Эйлин «украшала» жгутами скрученной ветоши, а на ужин была почти не сырая курица, — однако в последние годы не случалось даже этого. Пожалуй, Северус мог бы все исправить, ведь благодаря заказам из аптек (и других мест) у него теперь водились вполне приличные деньги… Вот только никакого желания что-то праздновать он не чувствовал. Метка чернела на его левой руке уже без малого год. Добираясь в Коукворт на поезде, Северус знал, что ждет его дома. Пьяный в стельку отец, пустой холодильник, засранные комнаты, вонь, холод… И, конечно, мама — либо трясущаяся и нервная, либо обколотая до потери сознания. Северусу очень повезло, что период беременности Эйлин провела в больнице. Если б не это, она вряд ли вообще бы заметила, что носит ребенка, и угробила плод еще на первых неделях… Впрочем, кто бы ни был тот неизвестный, подобравший Эйлин на улице и доставивший к врачу, Северус не испытывал к нему особой благодарности. Только не за такую дерьмовую жизнь. Когда рождаешься в семье вроде этой — миллион к одному, что ты плохо кончишь. Дурная наследственность, как с ней ни борись, рано или поздно все равно всплывает… Что сделало родителей такими, какие они есть? В детстве Северус много раз задавал себе этот вопрос и всерьез искал ответы… о чем в итоге пожалел. Читать дневник матери было действительно плохой идеей.***
Эйлин никогда не была ни особенно умной, ни, тем более, красивой: века кровосмесительных браков в семье Принц поставили крест на само́й возможности нормального развития потомков. Эйлин, мать которой умерла родами, росла болезненной, замкнутой девочкой, говорить научилась только в четыре года, читать — в семь, а первый выброс случился лишь перед самой школой. Лорд Принц вообще хотел оставить ее на домашнем обучении, но дела его шли так плохо, что на учителей попросту не хватало средств. Разумеется, в Хогвартсе Эйлин не блистала и переползала с курса на курс лишь благодаря профессору Слагхорну: тот вцепился в легендарный фамильный талант и как мог старался развить его, вкладывая в ученицу огромное количество времени и сил… Однако в конце концов и он опустил руки. Эйлин действительно имела врожденный талант и без какой-либо зубрежки, на чистой интуиции, могла варить вполне пристойные зелья, но сама учеба в принципе была ей настолько ненавистна, что девочка намеренно саботировала все попытки профессора раскрыть ее природные дарования. Наверно, именно столь сильное разочарование в Эйлин впоследствии внушило Слагхорну отвращение и к ее сыну… Как бы то ни было, Эйлин провалила почти все СОВы, и ее отец, отклонив предложение директора Дамблдора (только недавно вступившего в должность) оставить девочку на второй год, забрал ее домой. Оставшееся до своего совершеннолетия время Эйлин провела взаперти. После Хогвартса, где ее презирали и нещадно травили, она и сама не горела желанием общаться с людьми, однако в Принц-мэноре ей было немногим лучше. Лорд-отец ею не интересовался, своих увлечений у Эйлин не было — поэтому она медленно сходила с ума от скуки в четырех стенах… Единственным, что хоть ненадолго могло ее занять, были дамские романы. Когда-то у Принцев имелась довольно обширная библиотека, но книги — в том числе совершенно бесценные экземпляры — давно пришлось распродать, чтобы как-то свести концы с концами; так что из литературы в мэноре остались только эти глупые романы еще из приданого бабушки Эйлин. В нереальных, но таких греющих душу историях о неземной любви девушка находила для себя утешение. Глядя в зеркало на свое бледное некрасивое лицо, она представляла, как однажды повстречает «во всех отношениях приятного» юношу, а тот влюбится в нее без памяти, заберется в окно с розой в зубах, сразится на дуэли с тираном-отцом и, победив, увезет Эйлин куда-нибудь на теплое морское побережье, где они будут счастливо жить в огромном, светлом доме… Бедная девушка почему-то была уверена, что это должно случиться точно на семнадцатый день рождения, и ждала этого дня, как Второго Пришествия. Она даже сшила себе платье из старых, но еще не потерявших благородный изумрудный цвет занавесок: разумеется, в итоге получилась жуткая рвань, испачканная кровью из исколотых иглой пальцев, — однако окрыленной фантазией Эйлин это «платье» казалось самым прекрасным на свете. В день своего совершеннолетия девушка с самого утра облачилась в новый наряд и села у окна — ждать свою любовь. Наверно, эти часы, проведенные в сладком предвкушении чуда, были единственными по-настоящему счастливыми в ее жизни… А потом в комнату вошел лорд-отец. Такой же некрасивый, как и дочь, он в свои сорок лет выглядел стариком, а мерзкий характер и пристрастие к вину делали его образ еще более отталкивающим. Подойдя, лорд Принц бросил на кровать пожелтевшее от времени, изъеденное молью подвенечное платье своей покойной жены и сказал не терпящим возражений тоном, что Эйлин пора наконец принести семье хоть какую-то пользу и родить наследника. Девушка наивно спросила, неужели ее прекрасный суженый уже здесь, и отец, неприятно расхохотавшись, указал на себя, после чего велел живее переодеваться и вышел. В своем дневнике плохо образованная Эйлин не смогла найти слов, чтобы описать, с какой невыносимой болью и ужасом она осознала крах своих счастливых мечтаний. Все издевательства и обидные слухи о ее семье, которые она годами слышала в школе, теперь обрели смысл: никто не возьмет в жены бедную уродину из рода Принц, и старик-отец женится на собственной дочери, чтобы заделать ей ребенка и продолжить — неизвестно зачем — давно выродившуюся, никому не нужную, забытую династию… Едва представив это будущее, Эйлин запаниковала. В состоянии аффекта прежде ленивая и нерешительная девушка, как была, не взяв с собой ничего, кроме палочки, выпрыгнула в окно и бежала так быстро и долго, как только могла. А дальше был один сплошной кошмар. Около года Эйлин, не умевшая даже аппарировать, скиталась по маггловским городам и деревням, выпрашивая милостыню, отдаваясь любому за еду и кров — она практически не понимала, что делает, и лишь одно заставляло ее двигаться вперед: только бы не нашел отец. Только бы не нашел… Один из мужчин, приютивших Эйлин на очередную ночь, оказался наркоманом. В этом не было ничего удивительного: худая, оборванная дурнушка просто не могла приглянуться кому-то трезвому… Он накачал ее таблетками, и с того дня главная цель — убежать от отца — уступила место погоне за новой дозой. Наследственная склонность к зависимости у лишенной всякой дисциплины и самоконтроля Эйлин очень быстро переросла в болезнь, которая не убила девушку за считанные месяцы лишь потому, что та была волшебницей. Зимой пятьдесят девятого Эйлин добралась до Лондона. Долгое бродяжничество оказалось эффективнее школьных уроков: прежде не умевшая абсолютно ничего, девушка научилась добывать себе пропитание множеством способов, бо́льшая часть которых относилась к области секса, научилась лгать и притворяться, бегать от полиции, находить дилеров… а еще — убивать. Когда деньги на очередную дозу найти не удавалось, а ломка становилась невыносимой, страх и естественный инстинкт самосохранения отходили на десятый план, оставляя лишь одно — цель. Первой жертвой Эйлин была какая-то девушка, очень похожая на нее саму. С той лишь разницей, что у девушки был пакетик с порошком, а у Эйлин — нет… Все случилось быстро. Эйлин проломила бедняжке голову кирпичом, забрала дозу и просто ушла, оставив еще живую соперницу истекать кровью в подворотне. Осознав, насколько легко, оказывается, забрать чужую жизнь, Эйлин перестала продавать свое тело. Чтобы не приходилось таскать тяжелые кирпичи, она с удивительным упорством принялась вспоминать школьную программу и вскоре — через какие-то недели — уже вполне успешно забирала наркотики у трупов. Горький опыт с маггловской полицией помог ей избежать внимания авроров: Эйлин использовала лишь те заклятия, последствия которых можно было списать на несчастный случай. И она ни разу не попалась. Столь специфические умения особенно пригодились ей в Лондоне, где таких же, как она, отмороженных наркоманов было пруд пруди. На Косую Аллею и в Лютный Эйлин благоразумно не совалась, промышляя на окраинах, подальше от Министерства Магии; а поскольку, помимо наркотиков, она забирала с убитых деньги и ценные вещи, вскоре нищенскому существованию пришел конец. Эйлин сняла крохотную квартирку, научилась более-менее прилично одеваться, даже отъелась и перестала напоминать скелет… Можно сказать, в ее жизни наступила светлая полоса. В этот период она и встретила Тобиаса. Он только вернулся из армии, и в чистой форме с нашивками казался настоящим красавцем. Познакомились они случайно: в Гайд-парке, куда Эйлин в последнее время приходила, чтобы гулять в красивом платье, воображая себя принцессой. Да, разумеется — фантазии, порожденные женскими романами, никуда не делись. В наркотическом бреду они были еще живее, еще красочнее и глубже, чем в бедном воображении Эйлин, и совершенно естественно, что опьянение веществами было единственной реальностью, в которой она хотела бы жить… В тот день Эйлин тоже была под дозой. Заснеженный парк казался ей по-настоящему сказочным, а увидев среди деревьев прекрасного молодого человека, она ни на миг не усомнилась: это — ее принц. Скорее всего, Тобиас, праздновавший окончание службы, уже был достаточно пьян, потому что все такая же некрасивая Эйлин чем-то приглянулась ему, и они провели вместе ночь. Прежде Эйлин не получала удовольствия с мужчинами, однако Тобиас стал для нее открытием. У них не было друг к другу никаких чувств, но потрясающая сексуальная совместимость заставила их продлить знакомство еще на одну ночь, потом еще на одну… Когда Тобиас не нашел работу в Лондоне и решил уехать в родной Коукворт, Эйлин последовала за ним. Светлая полоса кончилась. В маленьком рабочем городке, где все друг друга знают, достать наркотики привычным Эйлин способом было невозможно, а жить без них она больше не могла. Как, впрочем, и без Тобиаса: он стал для нее еще одной зависимостью, с которой девушка не могла бороться… Тобиас устроился на завод. Это было грязное, отвратительное место, и очень быстро из молодого привлекательного солдата мужчина превратился в вечно раздраженного пьяницу — такого же, как все прочие работяги Коукворта. Эйлин тоже пыталась найти работу, но поскольку она ничего, в общем-то, не умела делать, ей пришлось снова вспомнить старые навыки и продавать себя за деньги, чтобы купить героин у единственного в городе дилера. Тобиас, узнав о занятии — теперь уже — жены, был в ярости. Однако ни крики, ни побои, ни угрозы разводом не могли ни на что повлиять: Эйлин нужны были новые дозы, а Тобиасу нужна была Эйлин, в постели с которой он забывал обо всем. И за это он ее ненавидел. В начале лета шестидесятого года один из клиентов не пожелал платить самой известной в городе шлюхе, а когда та попыталась стребовать свое, избил ее прежде, чем та успела достать палочку, и бросил без сознания на улице. Какой-то сердобольный прохожий — явно из приезжих — подобрал женщину и принес в больницу. Там Эйлин, протрезвев после принятой накануне дозы, узнала, что беременна. Она хотела избавиться от ребенка так же, как делала это все предыдущие годы — с помощью зелья экстренной контрацепции (единственного, которое она варила после школы), — однако срок оказался слишком большой. Делать аборт консервативный врач отказался. Тобиас, узнав обо всем, рвался в больницу, угрожая убить «эту потаскуху», но Эйлин умудрилась наплести полицейским такой отборной чуши, что те усердно охраняли ее от «мужа-тирана-сутенера» все то время, что она лежала на лечении. За эти месяцы Эйлин слезла с наркотиков — их просто было не достать, — выносила и, в конце концов, родила на удивление здорового сына. Поняв, что мучениям конец, она с легкой душой хотела отказаться от ребенка и вернуться к привычной жизни… Однако судьба, казалось, решила добить женщину окончательно. Услышав о рождении малыша, Тобиас вспомнил армию и, миновав полицию, влез на третий этаж больницы. Он намеревался задушить и жену, и ее нагулянного непонятно от кого ребенка во сне… Но, увидев спокойно спящего младенца, Тобиас просто не смог ему навредить. В отличие от жены, он не был убийцей. Даже в армии он служил всего лишь механиком… И, не найдя в себе сил уничтожить плод столь отвратительной супружеской измены, Тобиас его возненавидел. Полиция вынудила Снейпов оставить ребенка. Для молодой семьи начался новый виток их личного ада. Едва оправившись после родов, Эйлин вновь вернулась к наркотикам. За те месяцы, что она провела трезвой, женщина едва не сошла с ума от совершенно ужасной — с ее точки зрения — реальности вокруг, и теперь, дорвавшись наконец до дозы, она стала употреблять вдвое больше. К ребенку она даже не притрагивалась. Поскольку полиция ясно дала понять, что если малыш умрет от голода или болезни, кто-то из родителей обязательно сядет в тюрьму (а то и оба), Тобиас, скрипя зубами, нашел «сыну» кормилицу и заботился о нем, как умел. К слову, именно кормилица, уроженка Италии, и дала ребенку имя: назвала Северусом в честь своего деда… Шли годы. Тобиас пахал на заводе и спивался от ненависти к себе, жене и приемному (или все-таки родному, как знать?..) сыну. Эйлин загибалась от наркотиков. Маленький Северус рос, как сорняк в поле. Впрочем, со временем Эйлин оттаяла к сыну. Если поначалу она видеть его не хотела, то когда мальчик подрос и Тобиас счел, что теперь затрещина его не убьет, в женщине взыграл материнский инстинкт. Она все еще не любила своего ребенка и тяготилась необходимостью растить его, но сын так тянулся к ней, так открыто и доверчиво нуждался, что дрогнула даже очерствевшая душа Эйлин. Пусть она не способна была дать Северусу нормальной материнской ласки, однако ребенок, видевший вокруг лишь равнодушие и жестокость, был рад и малому. Кроме матери, ему просто некого было больше любить.***
Перед обшарпанной дверью дома в Паучьем Тупике Северус на минуту остановился. С той стороны доносились до дрожи привычные звуки: шипение старого телевизора, по которому показывали очередной футбольный матч, звон пивных бутылок и ругань Тобиаса… Глубоко вздохнув, парень вытер ботинки о полосу грязного снега рядом с крыльцом и вошел. — Опять ты, сученыш, — с отвращением пробулькал Тобиас, высасывая последние капли пива. — Эй, Эйлин! Принеси еще бутылку! Северус мельком взглянул на отчима (или все же отца, как знать?..) и молча пошел к лестнице наверх. Мама, должно быть, в спальне. Наверняка она, как всегда, в отключке… — Эйлин! Эйли-и-ин!!! — надрывался Тобиас. — Мать твою, сколько можно звать тебя, глухая ты тварь! Северус стиснул зубы и поставил ногу на первую ступеньку. Из гостиной донесся грохот стула, который в ярости отшвырнули с дороги. — Ну ты у меня получишь! Я больше не намерен это терпеть! Слышишь меня, шлюха безмозглая?! Я! Просил! Принести! Сраное! Пиво! Снова послышался шум — на этот раз сметенной со стола посуды, а затем… Очень характерный, узнаваемый звук удара ботинком по животу. Резко развернувшись и уронив сумку с плеча, Северус пулей влетел обратно в гостиную, а оттуда — на кухню. В этот момент он готов был наброситься на Тобиаса… Однако тот уже потерял интерес к жене и отошел к кухонному шкафу, где обычно хранился джин. Сверля спину отчима взглядом, Северус бесшумно перешагнул сломанный стул и оказался возле заляпанной жиром плиты. Мать, которая, очевидно, упала на пол, не издавала ни звука. Осторожно, стараясь не упускать Тобиаса из виду, парень опустил глаза. Эйлин и правда лежала на грязном кафеле. На левой руке болтался резиновый жгут, рядом валялся пустой шприц — картина, знакомая с детства… Очень медленно, начисто позабыв об отчиме, Северус опустился на колени. Мамино старое, выцветшее платье было пыльным. В складках угадывалось что-то, похожее на мышиный помет. Не чувствуя пальцев, Северус протянул руку и коснулся очень, очень бледного лица Эйлин. Она вся была бледная: губы, шея, даже голые ступни… — Эйли-ин! — снова взревел Тобиас, так что парень вздрогнул. — Где, нахрен, хоть один чистый стакан?! Эйлин не ответила. Северус погладил костяшками пальцев ее холодную щеку и с трудом, опираясь на липкую жирную плиту, поднялся на ноги. — Чертова сука, сколько крови ты мне еще попортишь?! — зарычал Тобиас, даже не обратив внимания на парня, который, пошатываясь, прошел мимо него к лестнице и стал подниматься наверх. Звуки ударов возобновились. Не глядя под ноги, Северус вошел в родительскую спальню. Тут, как и везде, пахло по́том, перегаром и плесенью. На покосившейся кровати лежало ворохом смятое белье, на полу валялись грязные носки вперемешку с бутылками, окурками, дохлыми пауками и упаковками от шприцев. Руки все сделали сами. Северус выдвинул скрипучий ящик комода, пошарил в накиданном как попало мамином белье и почти сразу нащупал пистолет. Револьвер Webley-Fosbery четыреста пятьдесят пятого калибра* с коротким стволом — мама купила его после того, как во время очередной ссоры Тобиас сломал ее волшебную палочку. Снизу послышались топот и хриплые ругательства. Северус выдвинул барабан и одну за другой вставил в гнезда шесть пуль из тех, что были разбросаны на дне ящика. Защелкнул. Взвел курок — так, как делала Эйлин… — Что ты там забыл, сученыш?! — прорычал Тобиас ему в лицо, когда Северус вышел из комнаты. — Если твоя шлюха-мать не в состоянии принести мне гребанного пива, значит, ты… — Мама мертва уже два дня. Тобиас пошатнулся, хватаясь за перила. От громкого звука у него расфокусировался взгляд, а когда он коснулся живота и посмотрел на свою руку, испачканную кровью, в глазах его не отразилось ничего, кроме недоумения. Северус выстрелил еще раз. В правое плечо. Затем в левое, и Тобиас, не удержавшись, зашатался на краю ступеньки. Еще две пули с грохотом вошли ему в бедро и колено. Только тогда пьяный и ошарашенный мужчина почувствовал, осознал, что с ним происходит, — и заорал, заваливаясь назад и медленно, словно под водой, падая вниз. Кисть болела от непривычной силы отдачи. Опустив руку с пистолетом, Северус неспешно спустился по лестнице и остановился над Тобиасом, который беспомощно корчился на полу, истекая кровью и не понимая, какую рану зажимать. Кажется, он выл. Или ругался, было сложно разобрать. — Два. Дня, — тихо повторил Северус и пустил последнюю пулю ему в голову. Тобиас дернулся еще раз — и обмяк на полу куском мертвого мяса. Перешагнув через его протянутую руку, Северус вернулся на кухню. Стряхнул со стула тряпье, бывшее когда-то вафельным полотенцем. Сел. Рядом на столе стояла грязная кофейная чашка и лежала мятая пачка сигарет. Наверно, все рабочие в Коукворте курили эту дрянь. Первая затяжка ожидаемо заставила Северуса закашляться, но вторая уже пошла легче… Повинуясь скупому взмаху палочки, из кухонного шкафа выплыла бутылка и опрокинулась, выливая остатки дешевого джина в трансфигурированный из чашки чистый стакан. Северус выпил, не морщась. Он уже почти докурил первую сигарету, когда за окном послышался шум крыльев и в открытую форточку влетело письмо в конверте с печатью Министерства Магии. Взмахом палочки распечатав его, Северус безразлично пробежал глазами по строчкам.«Уважаемый мистер Снейп! Согласно имеющимся у нас сведениям, сегодня в девять часов двадцать три минуты вечера в населённом магглами районе Вы использовали чары трансфигурации и Манящие чары. За это грубое нарушение Указа о разумном ограничении волшебства несовершеннолетних…»
Дальше читать он не стал и сжег письмо прямо на столе. Оно еще догорало, когда в окно влетел второй конверт… Для разнообразия Снейп взорвал его несильной Бомбардой. Ждать следующего явления пришлось почти две сигареты. Наконец посреди гостиной с пола взметнулась пыль, и там с хлопком появился молодой человек в бледно-малиновой мантии. Стажер, ясное дело: на подобные нарушения только их и отправляют… — Мистер Снейп? Северус Тобиас Снейп? — немного неуверенно прокричал он, вытягивая шею и морщась от вони. В доме было достаточно тихо, чтобы звук сгорающей при затяжке бумаги был отчетливо слышен. Стажер повернулся и нашел взглядом Северуса: — Вот вы где! Что ж вы, мистер Снейп, игнорируете официальные предупреждения Министерства? Боюсь, вам придется… — он не довершил фразы, охнув и едва удержав равновесие. Северус внимательно следил за тем, как бледнеет лицо молодого человека, когда тот, опустив глаза, чтобы посмотреть, на чем это он поскользнулся, заметил под ногами лужу крови. — К… к… — выдавил стажер, рассмотрев, наконец, труп Тобиаса, а затем тонко выкрикнул: — Код красный, прием, код красный, срочно нужно подкрепление по вызову K-J-45! Ксеновокс, прикрепленный к его плечу, отозвался треском, и спустя всего пару мгновений в гостиную аппарировали еще двое авроров — на этот раз в ярких мантиях. — Бросить палочку! Руки за голову! Руки за голову и не двигаться, или мы бьем на поражение!..***
Конечно, юного фаворита Темного Лорда в отделение так и не доставили. Агенты в аврорате узнали о происшествии сразу же, как только диспетчер получил сообщение, и Северуса забрали в Малфой-мэнор прямо из приемной. Всем, кто участвовал в задержании, а также сотрудникам отдела по контролю за колдовством несовершеннолетних, оперативно стерли память. Все записи были уничтожены в течение нескольких минут. Волдеморт, которого неожиданное сообщение оторвало от дел, вначале разозлился — однако потом, разобравшись в ситуации, был приятно удивлен. Его в некотором роде позабавило то, как причудливо порой повторяется судьба: ведь он сам некогда убил своего отца-маггла, и тоже из-за матери… Северусу, напротив, это забавным не казалось. Выслушав проникновенную речь Темного Лорда и хладнокровно отметив про себя, что спонтанно пришедшее после убийства решение натравить на самого себя авроров оказалось верным (ведь теперь уровень симпатии к нему Волдеморта значительно возрос), Северус попросил разрешения побыть наедине со своими мыслями. В комнате, которую Люциус выделил ему давным-давно, Северус отмылся от крови, надел чистую одежду, разобрал и почистил пистолет… А затем сел на пол в углу, уткнулся лбом в колени, закрыл голову руками и просидел так всю ночь. Пожалуй, это было самое говенное Рождество в его жизни. Примечание: * Калибр.455 (0,455 дюйма). * В ответ на возможный вопрос о том, почему лорд Принц не сумел сразу найти дочь, поясняю. Ранее в основном фике упоминался механизм кровного поиска, но был опущен один момент: чтобы провести такой ритуал, надо обладать уровнем магической мощи не меньше третьего (иначе это не было бы так сложно и мир был бы немного другим). Лорд Принц (что также упоминалось ранее, в Дополнительных Материалах) до третьей категории силы не дотягивал, поэтому, чтобы найти дочь по крови, ему потребовалось бы обратиться к специалисту. А так как ни друзей, ни денег у него в то время не было, лорд найти Эйлин не смог и увидел ее снова только спустя много лет, когда Северус уже подрос. Впрочем, встреча прошла отнюдь не тепло. Лорд Принц не пожелал иметь дел с опустившейся дочерью и ее "ублюдком", убрался из Коукворта и спустя время умер в одиночестве.