×××
На следующий день, после математики, которую сорвал Чонгук своим опозданием и заигрыванием с Дахён на задней парте, я отправилась в комнату наказанных вместе с ним. Однако, в отличие от парня, я посещала этот кабинет впервые, что явно отражалось на моём взволнованном лице. Я имела лишь недалёкие представления об этом месте и то из рассказов Момо. Хотя и Хираи была там лишь два раза. Казалось, что там находилась мини-колония для несовершеннолетних, с подростками, курящими травку под столом и рисующими на листе с заданиями либо виселицу, либо учителя-надзирателя в неприличной позе с кляпом во рту. И я однозначно не хотела оказаться в этой компании уголовников. А Гук всё это время вёл себя, как ни в чём не бывало. Он шёл впереди и лишь изредка смотрел на меня усмехающимся взглядом, что дико раздражало. — Маленькая госпожа Совершенство, — буквально пропел брюнет мне на ухо, когда резко поравнялся со мной, — как ты себя чувствуешь? Не страшно идти в класс, где находятся плохие мальчики и девочки? — он намотал на палец прядь моих волос и облокотился на плечи. — Не боишься заразиться страшными болезнями от них? — Страшно лишь смотреть на твою рожу, придурок, — ударив парня с его вечной надменной улыбкой по руке, я тут же поспешила скинуть её с себя. — Ай-ай-ай, госпожа Пак, хотите ещё раз отправиться в класс для наказанных из-за своего сквернословия? Принцессы не должны так выражаться, — ядовито протянул Чонгук, вызывая у меня, кажется, весь спектр отрицательных эмоций. Я ненавидела эту особь мужского пола всей своей душой. Чон и до этого пытался меня как-то задеть, но его постоянно останавливала Момо, грозя тем, что его «слащавое личико» познакомится с её кулаком. Однако рядом со мной больше нет блондинки, и единственное, что я могла делать, это избегать кареглазого и по-глупому огрызаться на колкости. Не заметив то, как мы подошли к двери с номером тринадцать, я даже не успела успокоиться и подготовить себя перед тем, как брюнет открыл передо мной дверь в кабинет, пробормотав что-то наподобие: «Добро пожаловать в комнату для наказанных, госпожа пай-девочка». Сердце вовсе перестало биться. За учительским столом сидел наш физрук — муж завуча по дисциплине. Сонсенним, подперев рукой щёку, наблюдал за учениками. Те, в свою очередь, смиренно сидели за партами: кто-то в наушниках, кто-то нервно постукивал ручкой по столу. Я решила последовать примеру, как ни странно, Гука, поэтому взяла листок с заданием у учителя и выбрала третью парту на втором ряду, которая была более-менее отдалена от известных мне хулиганов, которые сейчас давились смехом. Ещё бы, увидеть лучшую ученицу в подобном месте — отличный повод посмеяться. Время тянулось слишком медленно. На выданном листке уже как десять минут было написано оправдательное письмо на тему: «Почему то, за что меня наказали, нельзя совершать». Этот вопрос был перед каждым учеником на парте. Розоволосая девушка с короткой стрижкой, сидевшая передо мной, написала всего одно предложение: «Потому что вы считаете это отрицательным деянием, сказывающимся на нас негативно, но, чёрт возьми, вы тоже были подростками, не забывайте об этом», — после чего стала набирать кому-то сообщение в мобильном, изредка улыбаясь. Окна кабинета выходили на школьное поле. Там сейчас тренировалась группа поддержки, готовясь к субботнему матчу по баскетболу, в котором будет участвовать мой братец. Я перевела взгляд от окна, посмотрела на ребят и задержалась на Чоне. Он что-то писал на листке с заданием, чему я, безусловно, сильно удивилась. Никогда бы не подумала, что такой, как он, будет оправдываться, пускай и просто на бумаге. Но ровно через секунду он скомкал лист и кинул его в мусорку, не поднимаясь со стула. Хосок-сонсенним это, скорее, проигнорировал, нежели не заметил, и лишь перевёл безэмоциональный взгляд с брюнета на меня, что заставило моментально опустить голову и спрятать напуганные глаза за длинными волосами. Когда до конца наказания остался час и десять минут, у господина Чона зазвонил телефон, от чего я непроизвольно вздрогнула. Тот спешно вышел из класса, холодно говоря абоненту номера: «Я слушаю вас», а дверь за ним закрылась со скрипом, когда я поняла, что осталась один на один с главными отморозками школы. Я не собиралась оборачиваться назад, даже когда Мин Юнги, один из них, задел мой стул ногой, нарочно пачкая чистую школьную форму, лишь дальше продолжила упрямо смотреть на листок с ответом-сочинением. К моему счастью, ему надоело отсутствие какой-либо реакции, и он отстал от меня, а я со спокойной душой выдохнула. Путь стрелок настенных часов был непреодолимо долгим, и за это время в сложившейся обстановке практически ничего не поменялось. Обладательница необычных волос по-прежнему переписывалась с кем-то по телефону, Чонгук, откинувшись на спинку стула, общался с Тэхёном, таким же отбитым, как и он сам, да и другие присутствующие тоже сидели без дела. — Эй, Пак, — позвал меня по фамилии Юнги, гадко ухмыляясь, — сходишь со мной на свидание? Или боишься быть отшлёпанной своим отцом? По классу прокатились смешки. Уши начали гореть от стыда и от глупой шутки, но всё же заставила себя хоть как-то ответить задире: — Извини, я не гуляю с теми, кто пропускает хотя бы одну ступень эволюции. А ты как минимум остановился на самой первой из них, судя по твоим умственным способностям. В кабинете воцарилась тишина, только розоволосая девушка тихо посмеялась в кулак. Мин насупился и, встав со своего места, подошёл ко мне. В который раз за эту секунду я пожалела, что сказала подобное. Нужно было пропустить мимо ушей. — Повтори, что ты сказала, Пак, — он схватил мой подбородок, больно сжимая нижнюю челюсть, — раз ты стала такой смелой. — Эй, Мини, выдохни, — незнакомка развернулась к нам, заправляя прядь ярких волос за ухо. — Тебе давно пора было смириться, что ни одна из девушек не захочет с тобой иметь дело, мальчик. Она обольстительно улыбнулась брюнету, подперев рукой подбородок, чем привлекла внимание одноклассника моего брата, и тот перевёл своё внимание на девушку, отпустив меня. На скулах парня появились красные пятна, в глазах плясали черти, которые вызывали мурашки на моей коже. — Ну что ты, Юнги, пыхтишь, как паровоз? — старшеклассница продолжала паясничать, и брюнет ещё сильнее начала злиться. — До сих пор дуешься на меня, что я тебе отказала? Ну, ты не расстраивайся, я уверена, кто-нибудь из твоих дружков тебе с радостью даст трахнуть себя в жопу, — всё так же непринуждённо продолжала издеваться над парнем кареглазая. — Ой, или ты у нас любишь быть снизу? Класс не выдержал и хором залился смехом, из-за чего в кабинет зашёл разъярённый господин Чон. Сонсенним заметил склонившегося от недовольства над нами Юнги и немедленно сказал ему «усадить свою жопу на положенное ей место», на что тот кинул мужчине что-то матерное, но всё же вернулся за парту. Довольная своей победой, девушка подмигнула мне, сказав: «Не за что», опережая мои слова благодарности. До конца моего наказания осталось около получаса, и, кажется, их я проведу без подобных сцен.Процент второй: «Любишь быть снизу?»
25 октября 2018 г. в 16:54
«Хаксен Пак Юбин, немедленно явитесь к директору», — послышалось из громкоговорителей, отчего я тяжко вздохнула. Я уже ожидала месячного, а то и годового ареста за свой проступок от родителей, когда размеренными шагами направлялась к сказанному месту, проходя мимо пустых и тихих коридоров, за идеально белоснежными стенами которых сидели учащиеся и прилежно (не все, конечно) слушали учителя. Старшая школа при Президенте Республики Корея требовала от учеников либо непомерных знаний, покорности и огромного труда, либо широкого кошелька родителей, готового оплатить любое обучение, чтобы их дети окончили все самые престижные учебные заведения.
Как то и требовали от меня родители, я училась на бюджете. Мои отметки никогда не опускались ниже восьмидесяти пяти баллов, а фотография пылилась и выцветала третий год на стенде лучших учеников. Я была гордостью школы и солгу, если скажу, что мне это было по душе. Быть самой первой в списках олимпиад, соревнований, других мероприятий и чувствовать давление и тяжесть надежд сонсеннимов, что они возложили на тебя — пытка.
Мне хотелось нормальной школьной жизни, такой, которая была у Чимина.
Он играл в баскетбол и не думал о том, что если подведёт команду, на него все обозлятся, потому что стоило русоволосому ангельски улыбнуться, как ему всё прощали. Отметки брата и вовсе не заботили, ведь из-за моего статуса Паку снова всё сходило с рук. Шумные вечеринки, на которые меня никто не приглашал, постоянные прогулки с друзьями, которых у меня нет — у него было всё, чего хотелось мне. А я просто сгорала от зависти.
В кабинете директора было прохладно, в отличие от классных комнат (отчего я сильно и удивилась внешнему виду причины моего появления здесь), лишь потому, что здесь был включён кондиционер, который для школьников становился доступным только при крайней необходимости.
Мужчина, сидящий за столом с кипой бумаг и именной табличкой «Ким Намджун», всегда выглядел молодо и опрятно, сколько я помнила себя: совершенные костюмы без единой лишней нитки или пылинки, ухоженные волосы обязательно тёмного цвета, отсутствие любой, даже самой незначительной щетины на лице, очки в тонкой квадратной оправе да кольцо на безымянном пальце с гравировкой имени его жены. Несмотря на свой возраст и семейное положение, Ким был одним из самых завидных мужчин в школе, судя по сплетням одноклассниц, но, к их сожалению, верным и честным мужем.
Господин Ким долго перекладывал стопки из документов, прежде чем обратить на меня внимание. Складывалось впечатление, что уже через несколько минут он забудет о моей выходке и удивится присутствию в его кабинете. Но, конечно, подобному не бывать. Когда же наши взгляды с директором встретились, внутри всё скрутилось в тугой узел. Ранее я была здесь только для того, чтобы взять журнал или получить информацию, которую нужно было донести до одноклассников. В другое время я старалась обходить это место стороной из-за той атмосферы, что была вокруг: давящая на горло своей ответственностью и пробирающая до самых костей.
— Пак Юбин, — на моё удивление, он был спокоен и просто поправил очки, смотря на документ, предназначенный для наказанных, что ему положила секретарь на стол. — Я удивлён вас увидеть здесь при подобных условиях.
Это выглядело действительно смешно: отличница, победитель многих соревнований и олимпиад скованно стояла перед столом директора, сжимая запястье от волнения, и ждала вердикта, который вынесет мужчина за её неподобающее поведение.
— Прошу прощения, — губы сами начали молвить извинения, а уши и вовсе краснели со стыда, — я сожалею о произошедшем.
Если бы моё раскаяние и боязнь реакции родителей можно было сделать материальным, то его без особых усилий можно было бы зачерпнуть ложкой.
— Стыдно, что сказали или что это услышали? — Намджун поставил подпись в нужном месте, ожидая моего ответа.
— И то, и другое, директор. Поверьте, я никогда раньше не использовала такие слова, просто меня вывел…
— Довольно, — более разочарованного вздоха мне не удавалось ранее застать, — я слышу такое не в первый раз, пусть и не от вас. Останетесь завтра после уроков. Какой бы отличницей вы ни были, Юбин, вы не имеете права так выражаться в стенах этого учреждения. Девушки, которые используют подобные выражения, ничего не добиваются в этой жизни, — пожалуй, подобное сравнение я слышала уже немыслимое количество раз от родителей и едва тогда поборола желание закатить глаза, — но, в силу ваших достижений и наград для нашей школы, я не позвоню вашим родителям. Теперь можете идти, — в завершение ко всему, он протянул мне ту самую бумагу с печатью, смерив недовольным взглядом.
Фраза про наказание прозвучала для меня как гром среди ясного неба. Выходя из кабинета директора, единственное, что меня радовало из произошедшего, факт того, что, по возвращении домой, господин Ким не посодействует домашнему аресту от отчима с мамой, поэтому я могу просто сослаться на дежурство в библиотеке.
Когда на город уже опустился вечер, я только перешагнула порог дома, где было светло и тепло, в отличие от улицы. Дополнительные занятия после школы выжимали из меня все соки пять дней в неделю.
Мама стояла за плитой и готовила ужин к приходу Юаня, который, в свою очередь, как обычно, задерживался на работе. На сковородке тушились овощи, а в духовке — цыплёнок табака. Женщина с кем-то обсуждала контракт по телефону, когда целовала меня в лоб, из-за чего я решила её не отвлекать и поспешила наверх. Зайдя в комнату, я бросила рюкзак у подножия кровати и хотела недолго посидеть в Интернете и, если бы на первом этаже не раздался хлопок дверью — Гу вернулся домой — позволила бы себе ещё немного посмотреть «Время приключений» или «Озорной поцелуй», которые были строго под запретом, как и все социальные сети с играми и дорамами, дабы, как говорит мой отчим, «я не отвлеклась на ересь во время учёбы».
Мне не нужно было и спускаться, чтобы узнать, что он делал. Сначала мужчина неторопливо снимал чёрные лакированные и блестящие до безумия ботинки, ставил их на верхнюю полку. Потом, повесив осточертевший пиджак, новоиспечённый муж матери отправился на кухню, где его уже будет ожидать тарелка с горячей едой и любимая супруга, расставляющая столовые приборы на всех членов семьи. Юань подошёл к ней со спины, крепко обнял и поцеловал в шею, тихо шепча: «Я скучал». В этих обыденных жестах, как и в круглосуточном контроле своей падчерицы, отчим пытался найти уравновешенность для своей души, которой не хватало на нервной работе.
Я поспешила скорее переодеться в домашнюю одежду, прежде чем тот разозлится из-за моей неторопливости — Гу ненавидел, когда кто-то опаздывал даже на одну минуту.
Выудив из шкафа заношенную тёмно-зелёную хлопковую футболку, больше моего размера в два раза, и серые спортивные штаны, я надела вышесказанные вещи и спустилась вниз, на кухню, где за столом уже сидела вся, с трудом сказать, семья.
— Привет, папа, — я поцеловала мужчину в щёку, как бы мне противно ни было, и села напротив него.
— Как дела в школе? — это единственный вопрос, который задавал темноволосый, когда впервые за день видел меня.
Ответив заранее прорепетированным скомканным: «Всё нормально», я приступила к трапезе, молясь, чтобы брат не рассказал родителям о том, что меня наказали. Однако тот смиренно молчал, старательно пережёвывая курицу.
За столом мы обычно молчали, отложив все телефоны на края стола — отчим против разговоров во время принятия пищи. Сразу после того, как я и мама загрузили в посудомоечную машину все приборы, тарелки и убирали со стола, каждый тихо расходился по своим делам: брат шёл в комнату договариваться о вечеринке; Юань — в свой кабинет, продолжать работу, незаконченную в офисе; мама спешила ответить на новый звонок; а я поднималась наверх делать домашнюю работу.
Проводя за уроками большую часть своей жизни, каждое задание я пыталась сделать идеальным, правильным, а конспекты — понятными. Не оттого, что я любила учиться, а лишь потому, что не хотела получать замечания своего «отца» за плохо оформленную и решённую домашнюю работу. Момо часто называла меня перфекционистом из-за этого, хотя сама сейчас старалась сделать из себя безупречную куклу с голубыми линзами, прикрывающими естественный коньячный цвет.
Ровно в одиннадцать, когда все задания выполнены, у меня был отбой. Отчим обязательно заходил перед сном ко мне в комнату, желал спокойной ночи и выключал свет. После этого мне строго запрещено покидать спальню и пользоваться любым освещением, если нет особой нужды.
Можно сказать, что я жила по тюремным устоям.