А стоила ли игра свеч?

«Что делать, что делать… Сухари сушить!» — с мрачной решимостью подумала женщина и, резко повернув голову, поцеловала Тобиаса в губы. Он уставился на нее, будто и не ожидал, что супруга способна на подобное. А потом, казалось, с ума сошел, перехватив ее одной рукой за талию, а другой — за затылок и начав настолько яростно целовать, что и времени отдышаться не оставалось. Сзади что-то пролепетал Северус, но отец лишь коротко рявкнул и, подхватив супругу на руки, уволок по лестнице наверх. Алене лишь оставалось удивляться, насколько этот Тобиас сильный. Впрочем, тут надо сделать поправку и на ее собственную изменившуюся фигуру — это Алена была еще лет с тринадцати-четырнадцати ростом под сто восемьдесят сантиметров, а вот Эйлин вряд ли могла и ста семьюдесятью похвастаться. Да и мышцы весят немало — даже при небольшом объеме. У Эйлин же не то что мышц, но и ни грамма лишнего жира на теле не было. Да и не лишнего, прямо сказать, тоже. «Даже груди и той днем с огнем не сыщешь», — с отвращением подумала женщина, глядя, как муж целует место, где эта самая грудь должна быть. Впрочем, ему как раз, кажется, нравилось. Как и в целом вся ее субтильная фигура. Сам же Тобиас оказался очень красивым мужчиной. Накачанный торс, мощные руки, загорелая кожа и темные волосы. То, что казалось неизбежной платой за право проживания в доме и прихватизирования зарабатываемых мужем денег, платой быть резко перестало, став просто приятным времяпрепровождением с интересным мужчиной. Да и про «полчасика» Тобиас тоже ошибся, и когда Эйлин очнулась — точнее, проснулась, за окном было уже совсем темно. По крайней мере, в узкую полоску окна, не закрытую шторой, ничего не светило. Часов в спальне не было, и понять, на сколько же она отключилась, лишившись после секса всех сил, было невозможно. Зато память тут же сообщила, что во время уборки она видела часы где-то внизу. Да и организм намекал, что спуститься вниз, а точнее — ближе к ванне — чрезвычайно хорошая идея. Тобиас от ее маневров, к счастью, не проснулся, и Алене удалось добраться до гостиной, никого не потревожив. Ни в гостиной, ни на кухне свет не горел. Зато штор не было, и в оконные проемы свободно проникал лунный свет, прочерчивая на полу светлые прямоугольники. Этого было недостаточно, чтобы осветить всю комнату, и Алена зашагала ближе к часам, отчаянно пытаясь разобрать, сколько же времени и что будет логичнее: вернуться наверх и лечь спать или посидеть и подождать рассвета? Поглощенная этими мыслями, она и сама не заметила, как шагнула в яркую полоску лунного света. Все тело будто обожгло болью, Алена заметалась, не зная, что предпринять — ее будто наизнанку выворачивало, казалось, кости ломали и сращивали снова, но под совершенно неправильными углами. Внезапно ее резко замутило — обоняние будто стало в сто крат сильнее, все запахи — от плесени из ванной до несчастной луковицы, которую она все-таки переложила из холодильника в шкаф, — вдруг стали настолько резкими, сильными и отчетливо неприятными, что даже один вдох стал казаться пыткой. «Надо подышать свежим воздухом», — промелькнуло где-то на краю сознания женщины, и последним усилием она подняла вверх окно гостиной.

***

Очнулась она, лежа на земле. Где-то на границе слуха что-то жужжало, кажется, ехали машины. Медленно покачивались кроны деревьев над головой, кожа ощущала легкий ветерок. Она на пикнике? Кажется, собирались с подругами «на шашлыки». Эх, хорошо-то как. Впрочем, нет. Не хорошо. Голова раскалывалась, нещадно болела правая нога — и если первое можно было, чисто теоретически, объяснить выпитым накануне алкоголем — хотя с чего бы, давно же уже поняла, что здоровый образ жизни — наше все — то вот объяснения для второго не было и в помине. По руке пополз какой-то жучок, Алена хотела было уже его стряхнуть, но пошевелить рукой оказалось не так-то и просто. Каждое движение отзывалось такой ужасной болью в мышцах, что будь Алена лет этак на пятнадцать помладше, высказала бы все, что думает о задумавшем помочь ей с растяжкой тренере. Только вот тренера у нее сейчас нет, она сама тренер. Ладно, сейчас встанет, найдет подруг и узнает, что случилось и чем они здесь все занимались. Выкинув из головы воспоминания о страшненьком сне, где у нее были муж и сын, а сама Алена внезапно стала ведьмой, она сжала зубы, чтобы не застонать, и все-таки привстала, морщась от кругов перед глазами. Подруг не было. Ну то есть совсем не было — ни подруг, ни их машин, ни мангала, ни раскиданных по траве покрывал, ни еще каких-либо признаков, что здесь кто-то собирался устраивать пикник. Только автострада, оказавшаяся неожиданно близко, с одной стороны, и поле с другой. Она же сама лежала не в лесу, а под парой деревьев, вдоль этой самой автострады высаженных. Подняться удалось далеко не с первого раза, да и то лишь держась за ствол дерева. На ноге обнаружилась рваная рана с запекшейся коркой крови, еще несколько укусов по всему телу и… совершенно целая одежда. Конечно, при спутанных волосах и расцарапанной физиономии это помогало мало, но уже было лучше, чем ничего. Дорога располагалась на небольшой насыпи, плюс на обочине стоял отбойник — разбираться что с одним, что с другим Алене совершенно не хотелось. Тем более, осмотрев поле, она нашла взглядом на его краю небольшой домик, к которому и двинулась. И само поле, и домик были странными, но в целом отторжения не вызывали. Да и если хозяин хочет, кто ему запретит построить такое жилище, как душе угодно? Осознание пришло позже, когда она обернулась и увидела дорогу. Точнее, даже не ее саму, а рекламу на билбордах, возвышающихся над дорогой. Все надписи, от названия компании до мелкого шрифта внизу, были сделаны на английском. И она понимала, что там было написано. А ведь она не знала английского, за исключением пары фраз вроде «хау мач» или «гив ми вис ван, плиз», знакомых всем постояльцам турецких отелей, но тем не менее прекрасно понимала все, что хотел до нее донести рекламодатель. От осознания боль в голове усилилась. Вспомнилось, как сын говорил ей, что они в Великобритании, в городке Коукворт. Сын. Понимание пришло, будто на нее мешок с чем-то тяжелым свалился. И, признаться, чуть ее не пришиб. Сразу вспомнилось все: как она проснулась ночью, решила спуститься вниз, хотела было подойти к часам… и выпрыгнула в окно. Сильные ноги, уставшие от бесполезного, слабого и ничтожного человеческого тела, несли ее. Глаза прекрасно видели во сне, ведь она — хищник, такой опасный для этих ничтожных медленных существ. О, она чует их! Вот бы хоть один выглянул на улицу, в ее вотчину. Она бы показала ему, чем отличается. Выслеживала бы, передвигаясь неслышно — впрочем, что вообще слышат эти глухие людишки? Подкралась бы сзади, прыгнула и впилась зубами в шею! Ее добыча, конечно, еще попробовала бы трепыхаться — но быстро бы замолкла, стоило придавить сильной лапой. А потом… У нее был бы пир! Алена содрогнулась. Это не могла быть она. Это просто не могли, не имели права быть ее мысли. Характер, закаленный тяжелыми тренировками, ранним взрослением, привычкой полагаться на себя и только на себя, не позволял Алене плакать. Что толку от слез, если они не помогают решать проблемы? Она держалась, когда ее закинуло непонятно куда, пыталась справиться с ситуацией, узнать как можно больше, наладить мосты, она контролировала себя неусыпно, пытаясь не допустить ни единой ошибки. И вот оказалась в ситуации, когда контролировать себя просто не могла — ведь весь ее разум захватили инстинкты животного. Она была волчицей, и она кого-то загрызла. Что делать, было совершенно непонятно. Она не могла найти этот дом, Паучий тупик, тридцать семь, не знала, что с Северусом и Тобиасом. Ведь — об этом даже подумать было страшно — она могла загрызть кого-то из них. И Алена сдалась, просто сев на проселочную дорогу, шедшую к домику от автострады, и разрыдавшись. Слезы текли по щекам, в горле першило, не хватало воздуха, а она все не могла успокоиться. Женщина не поняла, в какой момент к ней подъехала машина. Только мужчина в голубой форме и вопросы, кто она и как сюда попала. Услышав последний вопрос, Алена лишь еще горше расплакалась. Мужчины в голубой форме — полицейские — отошли чуть в сторону, видимо, обсуждая, что с ней делать, когда она поняла, что видит перед собой машину. Они приехали на машине, значит, можно попросить отвезти ее домой. А дома она уже оценит ситуацию в полной мере. А Алена закричала: — Паучий тупик! Паучий тупик, тридцать семь! — чем, кажется, сильно шокировала полицейских. — Вы там живете, мисс? — уточнил один из них, поняв, что найденная на дороге посреди поля женщина, кажется, начала приходить в себя. — Миссис, — выдавила из себя Алена. — Миссис Снейп. Эйлин Снейп. Полицейские переглянулись. Один что-то тихо спросил другого, тот лишь пожал плечами. — Вы жена Тобиаса Снейпа? — наконец спросил первый. Алена, то есть Эйлин, конечно, затрясла головой, сказать что-то еще у нее просто сил бы не хватило, истерика накатила с новой силой. Впрочем, полицейским, как оказалось, это было уже без надобности, они лишь сопроводили Эйлин в машину. Когда та остановилась перед ее — надо быть честной с собой — новым домом, женщина уже почти пришла в себя — лишь мелко дрожала от холода и боли во всем теле, да глаза были все еще красными от слез. Из дома выбежал Северус и завопил от радости, увидев исчезнувшую ночью мать. Полицейские явно расслабились. Из-за забора соседнего дома выглянула соседка, один из провожатых тут же направился к ней. Видимо, она рассказала что-то, оправдывающее поведение Эйлин, и миссис Снейп просто препроводили в дом, полицейские же, не задавая никаких вопросов, уехали. Хоть слезы и перестали литься градом, а ладонь сжимала маленькую ручку Северуса, Эйлин еще не могла сказать, что полностью успокоилась. Только чуть позже, сидя на кухне и сжимая в руках чашку с остывающим кипятком — пакетики с чаем закончились — она понимала действительное положение дел. Итак, она — Эйлин Снейп. У нее есть муж и сын. Все они живут в крохотном обшарпанном городке в Великобритании. А еще она ведьма, которая умеет превращаться в волка. У нее есть учебники и палочка, которой она может колдовать. Что ж, в целом получалось неплохо, по крайней мере, достаточно для жизни, за одним исключением — она превращалась в волка. Если была бы возможность исключить этот пункт, то в подобной ситуации можно было бы неплохо развернуться. Сейчас же выход был один, тот самый, который она придумала раньше — запираться в подвале, чтобы никого случайно не погрызть и не растерзать. В том, что она сейчас этого не сделала, женщина была почти полностью уверена — в доме было чисто, никаких загрызенных трупов, а значит, Тобиас просто встал с утра и ушел на работу, а не валяется сейчас где-то в подворотне с перегрызенной шеей. А то, что она помнит, как разрывала на куски чье-то тело, так это могло ей присниться или почудиться. Эйлин вздохнула. Глупо врать себе — не могло ей это почудиться. Осталось понять, кого же она загрызла, и придумывать алиби на эту ночь. Впрочем, кто поверит, что она превратилась в волка и кого-то там растерзала? Женщина тяжело вздохнула. Надо было действовать. Точнее, надо было сделать хоть что-то, чтобы следующее превращение не проходило так же ужасно, как это. А значит, нужна была информация. — Мам, я с Лили на речке погуляю и приду! — послышалось из коридора. Эйлин хотела было закричать, что Северус нужен ей и что она хотела поговорить, но не успела — ребенок уже сбежал. Значит, один из источников точно отпадает — с Северусом придется говорить позже. Зато учебники по магии все еще лежали в его комнате. «Но сначала, конечно, безопасность», — подумала женщина и спустилась в подвал, решив проинспектировать его еще раз, но уже со знанием дела. Места там оказалось действительно достаточно для такой жуткой зверюги, а аскетичная обстановка служила гарантией, что ничего из имущества не пострадает. Неприятным сюрпризом стала дверь. Точнее, даже не она сама, а отсутствие на ней замка. Или Эйлин думала, что волчица достаточно глупая, чтобы не выбраться? И ведь, судя по тому, что в городке еще нет легенды о монстре, загрызающем людей, действительно не выбиралась. В задумчивости вернувшись наверх, перелистав учебники и еще раз посмотрев на имеющуюся на кухне посуду, Эйлин наконец составила план действий. Даже придумала, что будет врать, если кто-то спросит про ночное происшествие. С тем, взяв на всякий случай целых десять фунтов, и отправилась в магазин. Притащившись, по-другому это было не назвать, через полтора часа блуждания по Коукворту, приценивания и покупок домой, Эйлин с трудом перевела дух. Так и с волчищей согласишься, что человеческое тело — слабое и никчемное, ни к чему не годное. По крайней мере, ее нынешнее тело с трудом смогло дотащить на себе все приобретения. А значит что? А значит, надо исправлять! Решив позаниматься сразу же, как разложит покупки, Эйлин радостно отправилась распихивать по шкафам все, что накупила. Во-первых, конечно, гигантский навесной замок — он был сразу же закинут в подвал — и обезболивающее. Собственно, две эти вещи и стоили большую часть потраченных денег. Особенно женщину шокировали цены на лекарства — она и подумать не могла, что это будет так дорого. Но оно того стоило. Одна таблетка обезболивающего — и вот уже и голова не так сильно болит, и рана на ноге, промытая, но пока не затянувшаяся, саднит не так сильно. Жить сразу стало лучше, и Эйлин даже с некоторой радостью продолжила раскладывать покупки. Тем более, что бекон, небольшой кусочек которого она все же решилась купить в местной мясной лавке, стоило как можно быстрее убрать в холодильник. Как и яйца с молоком. Последней из сумки появилась пачка макарон, пара кило картошки, чай, на который она, как оказалось, зря ворчала — здесь он весь был такой, моющее средство и тетрадка. На последние два предмета Эйлин возлагала особенно много надежд — тетрадь ей нужна была для обучения магии, без которой, как казалось, было точно не обойтись, ну а моющее средство — для ванной, в которую в нынешнем ее состоянии даже залезать было страшно. Разобрав сумку и явившись в ванну с моющим средством в руках, Эйлин поняла, что разминка откладывается — сначала надо было отдраить многострадальную ванну. Заодно и разогреется. Что день проведен не зря, Эйлин поняла, когда с работы пришел Тобиас. Точнее, даже не так — когда двое полицейских, кажется, тех самых, что днем так любезно довезли ее домой, втащили пьяного и упирающегося Тобиаса в дом. «А обещал не пить», — мрачно подумала Эйлин. И если по лицу мужа было мало что понятно, то вот полицейским доносящиеся из кухни запахи точно понравились. Северус, было оторвавшийся от поглощения своей порции и выглянувший в коридор, быстро, хоть и не очень охотно, вернулся на свое место, повинуясь строгому взгляду матери. Тобиас оказался действительно пьян и буен, и хоть на вопросы полицейских он отвечал вполне адекватно, на Эйлин был явно страшно зол — это читалось в каждом жесте и взгляде. Понять бы, где «любимая жена» успела перейти ему дорогу. Впрочем, скоро новоиспеченной ведьме стало не до этого — один из полицейских проследовал к ней и, будто невзначай присев на диван, спросил: — Где вы были этой ночью, миссис Снейп? Мысли забегали в голове Эйлин бешеными блохами. Вот и настал, что называется, «Час х», когда надо собрать все свое актерское мастерство, отточенное на улыбках зрителям, вранье тренеру, родителям и парням, и использовать в один момент. Потому что второго шанса благополучно отбрехаться может и не предоставиться. Не став тратить силы на вдохи, выдохи и прочие атрибуты заготовленного вранья, Эйлин сначала просто попыталась вспомнить свое утреннее состояние, когда слезы катились в три ручья от отчаяния, и вернуть его. Жалобно посмотрев на полицейского, она произнесла: — Я проснулась ночью, — Эйлин оглядела троих мужчин, сидящих перед ней. Было заметно, что и муж, и второй полицейский явно прислушиваются. Впрочем, сейчас она почти и не врет. — По естественной надобности. Но заметила, что окно открыто — видимо, с вечера забыли. Решила поправить, но наверху что-то заело, и я взобралась на подоконник, чтобы убрать то, что мешает. А потом меня что-то схватило за ногу, поволокло, — женщина смотрела все более и более жалобно. — Это был какой-то жуткий монстр! Он отпустил меня ненадолго, и я побежала. И только утром очнулась там, где вы меня нашли. Проговаривая последние слова, Эйлин сначала задрожала, а потом и вовсе спрятала лицо в ладонях, будто готовясь заплакать. Кажется, полицейских проняло. По крайней мере, поглядывали они на нее с жалостью. — Миссис Снейп, я понимаю, вам тяжело, но не могли бы вы показать, куда вас укусил волк? «Переспросить жалобно: «Волк?!» — или все же не стоит?» — подумала Эйлин, но в результате решила, что удивление правдоподобно сыграть не сможет, а фальшь полицейские сразу распознают, а потому просто отдернула подол юбки и развернула ногу, чтобы было лучше видно рану. Полицейский, что сидел рядом с Тобиасом, вздрогнул. Его коллега, судя по реакции, с более крепкими нервами, лишь произнес, вставая: — Вам очень повезло, миссис Снейп. Этой ночью в Коукворт, скорее всего, из леса прибежал огромный волк и загрыз несколько собак, — полицейский вздохнул, с трудом продолжая, — а также напал на миссис Флюм, ее дом на соседней улице. Нам всем очень повезло, что и вы, и она смогли убежать, и что больше в этом районе ночью на улице никого из людей не было. У нас больше нет к вам вопросов, миссис Снейп. Выздоравливайте. Он хотел уже было уйти, но Эйлин буквально в последний момент решилась спросить, что с этой самой миссис Флюм, жива ли она. И была самым счастливым человеком на свете, услышав, что та жива и даже идет на поправку. Счастье накрыло Эйлин с головой. Уже тот факт, что она — не убийца, позволял почувствовать себя гораздо лучше. Кажется, она чуть не выдала себя, но успела подавить улыбку. Полицейские же, на всякий случай осмотрев то самое окно, через которое Эйлин этой ночью вылезла на улицу, быстро попрощались и вышли. Уже заперев дверь, женщина на секунду замерла, расслышав: — … и ее муж ей не поверил. — Ее муж — простой пьяница. Не поделили что-нибудь, вот и трепался направо и налево. — Он говорил, что она ведьма. — А мы что, средневековая инквизиция? Ведьм не существует, дружище. Она просто несчастная девушка. Тобиаса захотелось убить. Нет, не убить по-настоящему, набросившись в виде волка, а просто… чтобы не было в ее жизни этой сволочи, этого предателя! Он что, и впрямь успел кому-то там рассказать, что она ведьма? А ведь по вчерашней болтовне Северуса — тот был очень рад, что ему дали почитать учебник по зельям, и потому говорил о магическом мире не переставая — выходило, что это секрет. В таком подавленном настроении Эйлин вышла к семье. На Тобиаса было страшно смотреть — столько презрения и ненависти было в его взгляде. Казалось, воздух потяжелел, даже человеку, совершенно с семьей Снейпов не знакомому, окажись он в тот момент в их гостиной, было понятно, что сейчас начнется скандал. И кем бы была Эйлин, не понимай она этого? Да, женщина не знала, что хочет сказать ей Тобиас, зато сама имела немало претензий к мужу. И решила последовать мудрой поговорке, что лучшая защита — это нападение. — Ты говорил о том, что я ведьма! Тобиас усмехнулся, его красивое лицо перекосилось от презрительной гримасы. — Конечно, говорил. Я только когда женился на тебе, понял, почему вас на кострах сжигали. И тебя надо было, потому что от вас только все беды! — на одном дыхании произнес мужчина, подходя ближе. Казалось, Эйлин должна испугаться — но, видимо, время, когда она могла бояться, на сегодня уже было исчерпано. В горле вскипела холодная ярость, как всегда бывало во время споров. — А может быть, от того, что пить надо меньше? Ты же обещал. Я ужин готовила… — И отравила! Или очаровать меня снова хочешь, я ведь чувствую, помню, что мы когда поженились, я сам не свой был, — Тобиас попытался ухватить ее за плечо, но Эйлин вовремя отступила, и рука лишь мазнула в воздухе. — И ты была другая. Маленькая черненькая птичка. А сейчас, смотри-ка ты, и голосок прорезался. А может, ты не была другая, и ты просто заколдовала меня? И полицейских заколдовала. А собак тех, наверно, в жертву принесла. Ведь это так у вас, колдунов, делается? Эйлин вздрогнула. Вспомнилась миссис Флюм. Но ведь она никого не хотела трогать и уж тем более не собиралась приносить в жертву. О чем тут же и заявила. — Ну не ты сама, конечно. Ты волка своего на них натравила. Для ритуала нужны были, да? Чтобы честных людей, — мужчина смотрел одновременно и на Эйлин, и будто сквозь нее, и оттого его речь казалась еще более пламенной. — Вот ведь правду священник наш говорит, на костер вас, ведьм, надо, — Тобиас вновь попытался до нее добраться, но женщина аккуратно, всегда пытаясь сохранять расстояние между ними не меньше шага, шагнула на кухню. Горло пересохло еще во время разговора с полицейскими, от последних же обвинений ей вообще чуть не стало плохо. Налив воду из чайника в стакан, Эйлин попробовала и тут же отдернулась. В стакане был не кипяток, конечно, но тоже ничего приятного. И язык обожгла. Впрочем, поставить на стол уже не успела, надо было отвечать. — Что ты несешь? Совсем, что ли, с ума сошел от пьянства, не понимаешь, что я не вызывала его, не вызывала! — прокричала женщина чистую правду. — И жертвоприношения я никакие не практикую, у меня даже палочка волшебная сломалась, как я вообще колдовать-то могу? — А даже если и не ты, ведьма, этого волка вызвала, все равно я тебя обвиню, — голос Тобиаса внезапно стал тише, красное от гнева и алкоголя лицо, еще секунду назад изогнутое в презрительной гримасе, вдруг разгладилось, становясь крайне приятным и совершенно отвратительным одновременно — в основном из-за разрезающей его кривой ухмылки. И Эйлин поняла, что надо действовать, потому что если сейчас не донести до муженька, что он пожалеет, если решит навредить ей, то уже завтра ей, скорее всего, жить будет негде. Что Тобиас посовестится и пожалеет ее, Эйлин даже не думала: он уже болтал, что она — ведьма, так что помешает в следующий раз оклеветать? «Хорошо хоть полицейские вполне разумные люди и в ведьм не верят», — пронеслось в голове женщины. Сама она еще тоже сомневалась в реальности происходящего, но с каждым часом этой странной новой жизни — все меньше. — Тебе не поверят! Ведьм не существует, — издевательским тоном заверила женщина. Лицо Тобиаса исказилось, вытянувшись от удивления и приняв совершенно дурацкое выражение. Для него, как для человека, который уже несколько лет прекрасно знал, что волшебство действительно существует, было странно представлять, что кто-то другой может просто не знать об этом, даже не подозревать. Смотреть на мужчину, тщетно пытающегося понять, как же ему убедить людей в такой очевидной для него вещи, как магия, было до жути забавно, и Эйлин не выдержала. Внезапный смех помог взглянуть на ситуацию здраво. Он пьян, доказывать что-либо сейчас — совершенно бесполезная задача. И чем тогда она сейчас занимается? Надо попробовать как-то уложить его спать, ну или в душ засунуть — в прошлый раз неплохо помогло. И говорить уже на свежую голову. Только придумать надо, как сделать это с наименьшими потерями. Впрочем, времени на раздумье Эйлин никто не дал. Тобиас, увидев, как супруга смеется, быстро понял, кто вызвал веселье, и разъярился от этого еще больше. В очередной раз приблизился — теперь уже было хорошо видно, что он собирается просто-напросто придушить ее — и женщина, не раздумывая, вылила на него сверху весь стакан воды. Не меньше тридцати секунд Тобиас просто стоял и моргал, как выброшенная на берег рыба. Эйлин же решила ковать железо, пока горячо. Тем более, что и подходящий отвлекающий маневр наконец удалось придумать. — Остынь, а то сейчас пар из ушей пойдет, — женщина попыталась ласково улыбнуться. Получилось плохо — все же надо обладать неплохой фантазией, чтобы принять обливание водой за романтический жест. — Может, это и правда был кто-то из наших, было очень похоже на оборотня… Эйлин была безумно рада, что наконец вспомнила это слово. Оно было в одном из кино про любовь, которое так нравилось некоторым из ее гимнасток постарше. Там один парень волком становился, совсем как она. Или не совсем? Ну не придавала она значения этим детским глупостям! Нравится кино, всех можно усадить смотреть его в автобусе, пока едут в другой город — и ладно. А как оказалось, следовало! — Но нам-то какая разница? Может быть, продолжим то, что делали вчера? Мне казалось, тебе понравилось, — как можно более лукаво попыталась закончить Эйлин. На деле даже над тем, чтобы получалось просто «непринужденно», было еще работать и работать. Рассчитывая если не отвлечь, то хотя бы сбить с толку Тобиаса такой внезапной сменой темы, женщина тихо, по шажочку обходила его, желая протиснуться к выходу. — Понравилось, значит? — Тобиас просто сгреб ее в охапку, мгновенно прекратив все маневры, и сильные руки, которыми она еще вчера так восхищалась, повернулись против нее. Казалось, он должен был протрезветь от вылитого сверху, но то ли выпито было слишком много, то ли подобное действовало только с холодной водой — и Тобиас оставался все так же пьян и буен. Эйлин быстро поняла, что ей не вырваться. Он просто кинул ее на стол, сшибая тарелку с вареной картошкой — горячие кругляшки тут же выпрыгнули из тарелки и обожгли Эйлин руку — и задрал платье. Никогда ей еще не было так больно и так унизительно. Казалось, она ничего не может поделать, даже кричать не может — потому что в горле встал горький комок, не дающий и звука произнести, и вновь хлынули слезы. И когда она их уже все выплачет? Рука Тобиаса придавливала ее голову к столу, и казалось, это никогда не кончится. Когда он ушел, Эйлин просто осела на пол, не в силах ничего ни сказать, ни сделать, ни даже пошевелиться. И просто слезы лились по щекам. Ее никогда не насиловали. Она была сильной, яркой, смелой и всегда могла постоять за себя. Парни не ожидали, что гимнастка, кажущаяся настолько хрупкой, вообще-то проводит в тренировочном зале не меньше пяти часов каждый день, включая выходные, а потому может внезапно очень быстро бегать и очень больно бить. Ведь чтобы выполнить поддержку с другой такой же хрупкой, но тем не менее взрослой девушкой, и несколько секунд держать ее на вытянутых руках, надо обладать недюжинной силой. Эйлин всхлипнула еще раз. Кого она обманывала? Дело никогда не было в ее силе. Она просто никогда не давала над собой такой власти. Ни материальной, ни моральной. Ведь сразу понятно: кто платит, тот и музыку заказывает. Независимость же всегда дает возможность развернуться и уйти. Эйлин уйти не могла. Некуда было уходить, денег тоже не так уж и много, да и сын — бросать его с таким отцом было бы кощунством. Но ведь это она теперь — Эйлин. Даже называть себя так начала, чтобы поскорее привыкнуть к имени. И если это теперь она, нельзя пускать все на самотек. Она справится. Обязательно справится. И всем еще покажет. — Мам, держи, — Северус присел рядом, протягивая ей стакан воды. — Спасибо большое, — Эйлин приняла стакан из рук мальчика и только тогда поняла, что весь скандал фактически происходил на глазах Северуса. Если ребенок все видел — хуже и быть не могло. Она ведь много раз слышала, что перенесшие в детстве насилие или видевшие подобные отношения в семье в гораздо большей степени склонны сами проявлять насильственное поведение. И уж такой судьбы Северусу она точно не желала. Да ни одному ребенку на свете не желала, если быть честной. — Я испугался и спрятался в подвале, — явно стесняясь своего поведения, ответил мальчик. — Я должен был тебя защитить! Эйлин лишь перевела дух — какой же все-таки сообразительный ребенок! И какое же счастье, что он ничего не видел. На мгновение она замерла, понимая, что в словах Северуса было еще что-то важное. Он спрятался в подвале… Подвал, конечно же, подвал. Впрочем, сначала надо было разобраться с текущими делами. Запрятав истерику куда подальше и вспомнив, как совсем еще ребенком училась садиться на шпагат — когда есть только цели, и все «сложно», «больно» и «не получается» просто не рассматриваются, — Эйлин заставила себя встать и заняться ребенком. Ей потребуется его помощь, но сначала надо позаботиться о самом Северусе.