***
— И теперь против часовой стрелки три оборота… Готово! Выключаем огонь, — как-то даже расстроенно произнесла Эйлин. Зелье они приготовили идеально до невозможности: цвет, запах, консистенция и даже розоватый дымок, клубившийся над котлом, в точности соответствовали описанному в учебнике. Да и процесс этот оказался далеко не таким трудоемким, как она предполагала — по крайней мере, вместе с Северусом. Стоя над котлом, ребенок совершенно менялся, из довольно угрюмого превращаясь в открытого и разговорчивого, способного часами рассказывать, что они варили, варят и что он хочет сварить в будущем, даже несмотря на то, что с первыми двумя пунктами мать должна быть знакома. Но Эйлин была не в претензии — заодно выяснила, что рецепт она подобрала даже слишком сложный — настоящая мама обычно давала что-нибудь на полчаса, всего с парой ингредиентов. Они же просидели почти до обеда. У женщины только и хватило времени, чтобы принять душ, переодеться и скрепя сердце нарисовать с другой стороны косяка формулу обычного прозрачного барьера, не добавляя лишь одну линию. Это был ее самый-самый запасной план. Да, теперь придется всегда носить с собой ручку и отслеживать, когда Тобиас придет домой и в каком состоянии он это сделает. С Северусом она успела поговорить ещё во время обеда. Мальчишку следовало отослать из дома, чтобы, в случае чего, ему не досталось. Этот ребёнок, как и любой, выросший в не слишком дружелюбной среде, быстро понял, на что намекает мама. И сказал, что пойдёт за мост. «Рыжая девочка», — только и успела подумать Эйлин, перед тем как поняла, что совершенно права. И предложила Северусу надеть другую куртку, менее поношенную, и оттого выглядевшую получше, и помогла подвернуть штаны. Ребёнку изменения не слишком нравились, но от одной лишь фразы: «Так ты выглядишь красивее», — тот сразу заулыбался и, поблагодарив, умчался из дома. Эйлин проводила его задумчивым взглядом. Ей и самой надо было собираться, и лучше бы побыстрее. Иначе она просто-напросто опоздает на заседание суда, и судьба Тобиаса решится без нее.***
Кому-нибудь другому Коукворт мог показаться странным городом. Но не Эйлин. Детские воспоминания услужливо подкидывали схожую картинку. Да, люди говорили на другом языке. Да, отличалась архитектура домов, другим был климат, и посередине, на главной площади, не стояла англиканская церковь. Но точно так же посреди мрачных рабочих районов возвышалась громада ткацкой фабрики. Корпуса из красного кирпича, слишком высокие по сравнению со всеми другими домами, навевали неуловимо-знакомые ощущения. Город был фактически построен вокруг фабрики, с ней была так или иначе связана работа большинства жителей. Даже те, кто сам не производил ткани, красил их, придумывал рисунки или развозил готовую продукцию. И каждый, от мэра до нищего, поселившегося под мостом, имел хоть одного члена семьи, связанного с производством тканей. И естественно, все друг друга знали! Наверно, от этого Коукворт и казался еще меньше и скученней — не город, а большая деревня. Тем не менее здесь были и собственная ратуша, и полицейское отделение, и небольшая больница, и, конечно же, суд. Располагались все эти блага цивилизации вместе с уже упомянутой церковью на центральной площади города. Заблудиться там чисто физически было невозможно. Даже три сосны в этом плане казались перспективнее. И у Эйлин при всем желании сделать этого не получилось. Вот и пришлось, ловя на себе любопытные и осуждающие взгляды местных кумушек, подниматься на невысокое крыльцо под двускатной крышей. Помимо дам-соседок, стоял на нем и невысокий черноволосый мужчина. Эйлин он в своем слишком длинном полосатом пиджаке, подтяжках и шляпе напоминал карикатурного итальянского мафиози. Но, кажется, нечто подобное как раз было в моде, и для остальных он выглядел, наверно, даже франтом. По крайней мере самая молодая из наличествующих соседок, миссис Тэйлор, улыбалась и посматривала на него вполне открыто, совершенно не стесняясь остальных сплетниц. И это при муже-то в командировке! В другое время Эйлин задумалась бы, что совершенно незнакомый да еще и наверняка состоятельный мужчина делает в Коукворте. Но судя по часам на ратуше, заседание должно было начаться через каких-то десять минут. И она заторопилась внутрь, спешно вспоминая, в каком именно зале должны рассматривать дело Тобиаса. За переживаниями о дальнейшей жизни факт этот совершенно вылетел у нее из головы, и даже дважды пробежав туда и обратно по узкому коридору первого этажа, Эйлин не смогла вспомнить, о чем ей говорили в полицейском участке. Выручила, к огромному удивлению, ее миссис Флюм. Тяжело переваливаясь, она спускалась по лестнице, когда увидела Эйлин. И, едва заметив, сильно побагровела, брови ее сурово сдвинулись, а губы скривились. — Явилась! — выдала она недовольно и посмотрела так, будто надеялась, что от ее взгляда собеседница исчезнет. — Будешь за мужа просить, так знай — я все как оно было расскажу! И выплатите вы мне все до последнего пенни: и за лечение, и за моральный вред. После чего, взглянув на собеседницу с превосходством, попыталась гордо выпрямиться и прошествовать мимо. Получилось у нее это слабо, и Эйлин даже хмыкнула бы от комичности зрелища, не сконцентрируйся все ее мысли в этот момент на одной единственной идее: «На Тобиаса могут наложить штраф!» Почему-то раньше мысль о том, что наказать мужа могли, не упрятав в тюрьму, а заставив компенсировать пострадавшим нанесенный ущерб, не приходила Эйлин в голову. Наверно, из-за того, что до суда его держали в участке. Лишь спустя долгих полминуты после того, как встретила миссис Флюм, Эйлин смогла собраться с мыслями. Хоть и невольно, но вредная соседка дважды ей помогла. Во-первых, теперь Эйлин знала, что нужный судебный зал на втором этаже, а во-вторых, могла еще раз обдумать сложившуюся ситуацию, уже зная, что с Тобиаса могут попросить материальную компенсацию. Присуждение штрафа было бы худшим вариантом развития событий. Прежде всего потому, что платить его было нечем. Никаких денег в доме не было, кроме сбережений самой Эйлин, да и они здорово поредели после посещения Косого переулка. Да ещё и штраф, в отличие от заключения, не решал проблему пьяницы-мужа. Два этих довольно простых факта здорово меняли ситуацию. Ещё утром Эйлин искала способ ужиться с Тобиасом и мучилась от чувства вины перед ним. Теперь же выбор был не между свободой или заключением для мужа, а между заключением и штрафом. В такой ситуации она готова была даже дать обвинительные показания. С такими невесёлыми мыслями Эйлин зашла в зал заседания. Тут же стало понятно, что соседки на крыльце толпились именно по её честь, да и вообще история с бешеной собакой вызвала в городке настоящий переполох. Иначе как объяснить, что в зал набилась чуть не вся их улица? Эйлин едва успела занять место с краю, когда полицейские ввели Тобиаса. Трезвый и в наручниках, он растерянно рассматривал собравшуюся толпу и выглядел при этом совершенно несчастным. А когда уж муж наконец-то нашел взглядом её, посмотрев, как на последний шанс, Эйлин и вовсе захотелось сбежать. Пусть она и была с ним знакома не слишком долго, но уже успела понять, что в трезвом виде Тобиас совершенно безобиден и даже может быть неплохим человеком. От этого осознания под его взглядом становилось особенно стыдно за свое решение. А еще больше — за поступок, который она собиралась совершить. Помогла не растаять Эйлин снова миссис Флюм. Недовольным шепотом она высказывала подруге свое мнение по поводу «этой ненормальный семейки». Рассчитывала таким образом деморализовать Эйлин? Для местных было довольно важно общественное мнение, это она уже прекрасно поняла. Вот только подобные сплетни вызывали разве что злость, протест и готовность добиваться своего до конца. Она даже готова была поблагодарить склочную соседку. Все моральные терзания от подлого поступка по отношению к Тобиасу от её речи как рукой сняло, а цинизма, наоборот, прибавилось. Слишком уж много было аргументов «за» избавление от муженька. Эйлин даже оглянулась на миссис Флюм, посмотрела насмешливо. И тут же была вынуждена повернуться обратно. Помимо местных кумушек, у дверей стоял тот самый незнакомый «франт» в модной одежде. И Эйлин бы сочла это попыткой ухаживания за миссис Тэйлор, — та так и продолжала стоять рядом, время от времени стреляя во «франта» глазками — если бы тот не рассматривал ее, Эйлин, с надменной усмешкой, будто ловкую мартышку, наконец сообразившую, как открыть верхнюю крышку кормушки и достать оттуда всю еду разом. Интерес незнакомого мужчины Эйлин не понравился. Она просто не понимала, что могло его вызвать. Будь она сейчас самой собой, списала бы на привлекательную внешность и женский шарм. Только вот в нынешней Эйлин, несмотря на все усилия, и того и другого было — кот наплакал. Помогла бы дорогая косметика, хорошая парикмахерская и одежда, способная скрыть несовершенства фигуры, вот только ни того, ни другого, не третьего у Эйлин не было. В нынешнем же виде её даже миленькой называть решился бы только человек с огромными проблемами со зрением. А значит, интерес объяснялся чем-то другим. А это уже могло быть опасно. Из размышлений Эйлин вырвало требование судьи, обращённое к ней: — Вызывается свидетельница Эйлин Мари Снейп! — продолжил он, лишь когда она встала со скамьи и подошла к кафедре. Сзади продолжали перешептываться соседки, но голос судьи — пожилого флегматичного мужчины — с легкостью их перекрыл. — Где вы были в ночь первого нападения? — Я была дома, в спальне, — Эйлин на мгновение стушевалась, вспоминая тот бред «про естественные надобности», который она наплела полицейским сразу после происшествия. Говорить нечто подобное вслух при многочисленных свидетелях не хотелось. К счастью, и не потребовалось — судья кивнул, удовлетворённый ответом. — Утром того дня полицейские застали вас у трассы, ведущей в Йорк, в пяти милях от вашего дома. Как вы можете это объяснить? Эйлин мило улыбнулась. Как она могла это объяснить? Очень легко! Как говорится, волка ноги кормят. И потому для молодой волчицы пробежать каких-то пять миль — всего-то восемь километров — сущий пустяк. Человек, особенно тренированный, тоже может справиться… Другое дело, что она на того самого «тренированного» человека сейчас не тянула и со всеми натяжками мира. Но выбора особо не было, и оставалось косить под дурочку. Могут же люди в стрессовых ситуациях совершать невозможное? А муж с волко-собакой на поводке — та ещё ситуация, летать научишься, не то что бегать. — Я увидела собаку — или волка, — чуть тише произнесла Эйлин, будто боясь этой незамысловатой запинкой случайно выдать себя, — и выпрыгнула в окно, а потом побежала куда глаза глядят. Простите, ваша честь, но мне было так страшно, что я совершенно не помню, как там оказалась. Понимая, как бестолково звучат её оправдания, Эйлин попыталась добавить плаксивости в голос, а под конец и вовсе закрыла лицо руками, будто пряча несуществующие слёзы. Глаза от трения должны были покраснеть, но ей это было сейчас даже на руку — больше шансов, что все поверят в её маленький спектакль. — Где находился ваш муж в это время? — спросил судья сухо и безучастно. — Я не знаю, ваша честь, — соврала Эйлин. — А во время второго нападения? — Я не знаю, сэр, — повторила Эйлин и, подняв взгляд на судью, добавила: — собака выскочила из подвала и напала на меня ещё вечером. А прошлой ночью я поранила ногу, убегая от нее… Так и очнулась уже на следующий день, когда пришли господа полицейские и доктор. Простите, ваша честь, но я совершенно не представляю, что произошло дальше — лишь радуюсь, что осталась жива, — попыталась кротко произнести Эйлин. Получался какой-то невнятный лепет. Оставалось лишь опустить голову, рассматривая белые носки и жесткий ворс ковра в тренировочном зале, и картина «Отчета перед тренером после проваленных соревнований» будет полной. Тогда и крик на «бесполезных бездельниц», и раскаяние было показным почти полностью, и все участники спектакля это знали. Здесь же для Эйлин было жизненно важно, чтобы ей поверили. — В вашем доме нашли подвал, — монотонно произнес судья. Его спокойствие так контрастировало с напряжением всех остальных, что Эйлин даже засомневалась: понимает ли он, что говорит? — Судя по следам когтей, именно там содержалась собака, напавшая на миссис Флюм. Как вы можете объяснить данные сведения? — закончил он, тут же подняв взгляд на судорожно цепляющуюся руками за кафедру женщину. Сзади зашептались соседи. Эйлин их понимала. Одно дело — сплетничать о том, что Снейпы держат дома вместо обычного пёсика «домашнего» волка, и совсем другое — услышать недвусмысленное подтверждение этому. Собственно, это и была наиболее проблемная точка её лжи. Лишь успев ляпнуть про подвал и даже дав возможность полицейским осмотреть его, Эйлин поняла, насколько его наличие компрометирует ее саму. Ведь дом в тупике Прядильщиков и ее тоже. А если так, не знать о домашней зверушке мужа она не могла. Оставался один вариант — списать все на его, мужа, пьянство. Благо полицейские, допрашивавшие её после первого падения, в пристрастии Тобиаса к алкоголю не сомневались. — Подвал у нас всегда был… — Эйлин лихорадочно подбирала слова. — А вот зверюгу эту он недавно совсем откуда-то притащил. Пьяный был, и я испугалась спрашивать… — промямлила она, кусая губы. Вдруг вспомнился перегар и запах сигарет. Она будто снова ощутила, как Тобиас швырнул её на кухонный стол. Взгляд метнулся к мужу, тот сидел рядом с государственным адвокатом — растерянный и бледный. Вздрогнув всем телом, Эйлин заплакала уже по-настоящему. Стало невыносимо гадко от чужих взглядов, захотелось забиться куда-нибудь далеко, чтобы никто не смел её тронуть. — Суду ясны ваши показания, миссис Снейп, вы можете быть свободны, — все так же, не замечая ни ее слез, ни перешептываний в зале, проговорил судья. Впрочем, только он. Миловидная девушка, кажется, секретарь, тут же пыталась проводить Эйлин к выходу из зала. Скорее всего, хотела, чтобы она успокоилась. Но Эйлин лишь помотала головой, твёрдо велев себе успокоиться и сосредоточиться на дальнейшем слушании. Тело все ещё дрожало, а в ушах звенел голос Тобиаса, перебивающий не только мирные вопросы судьи к миссис Флюм, но даже её эмоциональные ответы. Шепотки за спиной нервировали, а настороженный взгляд соседки по скамье раздражал. Но дисциплина и самоконтроль помогали и в таких ситуациях. Так что к речи адвоката Эйлин уже вполне соображала. Тот же вовсю взывал к логике суда: — …Господа, ну подумайте сами, мой подзащитный — обычный человек, как вы и я. Работает на заводе, имеет семью, ребёнка. Ну какой ему прок держать дома этого монстра? Что он, сумасшедший маньяк, спускающий волка на жену и соседей, чтобы покуражиться и посмотреть, как те разбегаются по окрестным полям?.. Люди в зале тихонько кивали, рассматривая Тобиаса с неприязнью и недоверием, но принимая аргументы адвоката. Эйлин забеспокоилась. Такими темпами суд мог признать вину Тобиаса минимальной. — В заключении судмедэксперта имеются сведения об алкогольной зависимости обвиняемого, как вы можете прокомментировать данный факт? — прервал судья разошедшегося адвоката, отчего Эйлин чуть не расцеловать его была готова. Адвокат явно имел задатки хорошего психолога и мигом нашел способ, как оправдать своего подзащитного в глазах местной общественности. И Эйлин уже начинало беспокоить, как неприязненно на нее посматривали. Ну да, ну да, они-то Тобиаса знали с детства, наверняка он в этом Коукворте всю жизнь так и прожил. И до встречи с ней, в детстве и юношестве, наверняка был довольно харизматичным парнем, душой компании. «А потом появилась я, напоила, околдовала и все испортила», — с истерическим смешком подумала Эйлин. Эйлин не отрицала, что, возможно, так и было. Само увлечение её прошлой — зелья — намекало, что пожениться они с Тобиасом могли далеко не по любви. Но был ещё один вариант. Обдумывая, отправить ли ей муженька в тюрьму или попытаться ужиться, Эйлин раз за разом вспоминала их недолгое знакомство. В том числе — и вечер второго дня, когда он, вернувшись с работы домой и застав ее за шитьем, с непонятной обидой спросил: «А что, магия не работает?» «Будто ожидал, что жена-ведьма будет творить волшебство направо и налево, спасая его от всех забот», — невесело подумала Эйлин, еще раз бросив на мужа косой взгляд. — Все мы небезгрешны, ваша честь, — попробовал отшутиться адвокат. — И многие любят пропустить кружечку эля в пабе после работы. Я считаю, что нельзя обвинять подсудимого в социально-опасном поведении лишь из-за данного факта. — Протестую! — немедленно вступил прокурор, а Эйлин затаила дыхание. — В полицейском управлении Тобиас Снейп хорошо известен именно своим социально-опасным поведением в нетрезвом виде. Я подавал на рассмотрение справки о предыдущих инцидентах, в которых обвиняемый принимал непосредственное участие. И считаю, что данные факты должны быть приобщены к делу. — Протест принят, — стукнул молоточком судья. — Подсудимый, что вы можете сказать в свою защиту? — обратился он к Тобиасу. Эйлин, до того сидевшая прямо, прислушиваясь к каждому слову, и вовсе замерла. Ей казалось, что время замедлилось. Понятно было, что вот он, решающий момент: если Тобиас сейчас проявит себя как спокойный и рассудительный человек, то весь инцидент могут признать простым недоразумением. Судья назначит штраф, и муженёк окажется на свободе. Но вот если он сейчас вдруг ни с того ни сего начнёт буянить, то судье ничего не останется, как отправить его в тюрьму. Эйлин хмыкнула. Дело оставалось за малым — и она подтолкнула палочку, которую до этого держала в рукаве, ближе. Буквально за мгновение до того, как все взгляды обратитесь к Тобиасу, она успела прошептать: — Конфундус. И даже порадоваться, что палочка не стала искрить, а заклинание сработало как надо. Когда же судья окликнул мужа, тот лишь невразумительно тряс головой, неся какую-то ахинею. Эйлин безумно захотелось усмехнуться. Какое полезное заклинание! Будь у нее такое в прошлой жизни, глушила бы особо требовательных судей на соревнованиях, чтобы пропускали промахи её гимнасток. Нет, хорошо все же быть ведьмой! Адвокат поморщился, с удивлением и недоверием разглядывая вдруг сошедшего с ума подзащитного, а судья лишь ещё раз стукнул молоточком, чтобы успокоить расшумевшуюся публику. — Суд удаляется для вынесения приговора, прошу всех покинуть зал заседаний, — произнёс заученную фразу судья, и все присутствующие как один потянулись к выходу. Эйлин, нисколько не смущаясь обфыркавших ее поведение местных дам, уселась на ближайший подоконник. Она уже хотела предаться мрачным размышлениям о том, что же ей делать в случае, если суд решит вынести Тобиасу более мягкий приговор, когда поймала на себе насмешливый взгляд. Это не могли быть кумушки. Они уже успели исчезнуть на первом этаже, любезно переговариваясь о том, что за содержание такой зверюги дома и тюрьмы маловато будет. А еще — что неплохо бы засадить и Эйлин, наверняка она тоже причастна. Для всех же остальных, кто собрался сегодня в судебном зале, она была скорее безвинной жертвой, на которую перестали смотреть с сочувствием. Взгляд впился Эйлин в затылок обувным шилом и безумно нервировал. И тогда она не выдержала, развернувшись. Из другого конца коридора, хитро улыбаясь, на неё смотрел тот самый «франт», которого она встретила на входе в суд и который зачем-то решил поприсутствовать на её заседании. Эйлин удивлённо подняла брови. «Франт» хмыкнул, развернулся на каблуках и тоже поспешил к лестнице.***
— Приговор окончательный и обжалованию не подлежит! — судья стукнул молоточком, положил лист, с которого читал вердикт, в папку и быстро закрыл ее. Лицо его было все так же безэмоционально, как и в начале процесса. Эйлин же, наоборот, прикусила губу. Ей требовались все силы, чтобы не расхохотаться от счастья. Подумать только, сколько приятных новостей, и за один раз. Тобиаса уводили двое полицейских, и она была уверена, что ближайшие два года его не увидит. Но главным было даже не это. Миссис Флюм разорваться была готова от злости, но ничего не могла поделать: ни одного пенни штрафа судья не назначил. Жаль, показывать своих эмоций было нельзя: адвокат слишком пристально разглядывал то Тобиаса, то её, что Эйлин всем телом чувствовала, что во время перерыва муженёк нажаловался на неё по всем статьям. Может, даже и утверждал, что она ведьма. Обещал же рассказать всем. Потому здание суда Эйлин покинула с невыносимо скорбным выражением лица и чуть повеселела, лишь увидев на полпути к дому идиллическую картину: та самая рыжеволосая девочка и Северус вместе катались на качелях. Выглядело всё как первая любовь, и Эйлин, и так счастливая до невозможности, даже подумала, что пацан, при некоторой помощи с её стороны, мог вырасти неплохим человеком, даже несмотря на ужасное детство.