Дар неба

- С днем рождения, дочь, - Ороку Саки присел на корточки и вручил улыбающейся девочке длинный сверток, перевитый простой бечевкой. – Сегодня ты становишься взрослее, и твое детство остается во вчера. Кивнув, девочка засмеялась и обняла его за шею, поцеловав в изуродованную страшным ожогом щеку. - Спасибо, папочка! – она захлопала в ладоши, прижав к себе сверток. – Это тот самый подвесной ветерок для кукольного домика, который я так хотела? Да? Да? Ороку Саки поднялся и скупо погладил ее по голове, чуть задержав в пальцах шелковую ленту, завязанную в красивый бант. - Это то, что станет тебе дороже и ближе всех кукольных домиков с этого дня. Он отвернулся и пошел прочь из детской, где на столе возвышался большой двухъярусный торт с горящими семью свечами, а на стенах красовались яркие рисунки. - Выбросить все лишнее, - коротко распорядился он, закрыв за собой двери. – Игрушки, наряды, перины и вышивки. Все, что будет мешать ее обучению и становлению на пути воина-ниндзя. - Да, Господин, - седовласый воспитатель коротко вздохнул. Наполовину француз, наполовину японец, он хорошо знал традиции этой варварской и дикой страны – родины своей матери, где в семь лет дитя переставало быть господином в доме и становилось покорным рабом. Юная и трепетная воспитанница, к которой его пригласили четыре года назад дать достойное образование, запала в сердце и полюбилась старику более, чем он хотел того. И ему было больно и страшно за нее, зная, что завтра утром она проснется одна в комнате без любимых игрушек и милых ее сердцу платьев и кимоно, теряя статус божества в этом доме. - Она такая хрупкая, - рискнул он проговорить в спину Господину Саки, который все эти годы с какой-то дикой неистовой жаждой торопил время и ждал, когда же настанет этот день. – Может, стоит оставить хотя бы теплые одеяла и ночник? Ороку Саки оглянулся через плечо и коротко дернул бровью над страшным слепым глазом. - Убрать все, - тихо повторил он. – Вам плохо слышно, уважаемый Говард-сан? Вы тоже можете складывать вещи. Ваша миссия в воспитании моей дочери завершена. С завтрашнего дня у нее будут иные педагоги и наставники. Говард покачал головой, горько сокрушаясь, и пошел следом за своим работодателем. - Но девочка так ранима. Она же сиротка, растущая без матери. Я понимаю Ваши традиции и устои, но не стоит ли Вам сделать исключение для нее? - Лишь из своего милосердия и глубокого уважения к Вашим сединам я повторю еще раз, - сквозь зубы процедил Ороку Саки. – Ваша миссия здесь окончена. Ваше жалование ждет Вас на счету, как и теплое место гувернера в больнице для душевно больных. Вы же мечтаете помогать убогим? Не так ли? Испуганный Говард поспешил поклониться и больше возражать не решился. Ему было жаль малышку Караи, которой предстояло проснуться утром не навстречу привычному шумному празднику в честь ее дня рождения, а мрачной тишине пустой комнаты, лишениям и побоям за каждую провинность. Но он очень хорошо понимал, что оспаривать решение Господина Саки бессмысленно и добиться от него ничего не получится, кроме разве что собственной гибели. «Что ж, значит, так угодно Богу. А я еще смогу спасти не одну душу, если он сдержит слово и даст мне работу в больнице».

***

- Тебе бы сегодня исполнилось семь, - длинные когти погладили старое истертое фото, бережно вставленное в рамку с заклеенным скотчем стеклом. – С днем рождения, дочка. Маленькая зеленая лапка потянулась следом, но Сплинтер остановил ее легким шлепком. - Не трогай, Микеланджело, уронишь. Он с коротким вздохом отвлекся от созерцания фото и обернулся к четырем черепашатам, столпившимся за его спиной. - Сегодня урока не будет. Просто уберите додзе, натрите пол в доме и ведите себя тихо. - Да, Мастер, - они поклонились и один за другим пошли к выходу. Последний задержался у двери, неуверенно оглянувшись. - Что тебе нужно, Леонардо? – Сплинтер дернул ушами, немного раздраженный тем, что ему мешали уйти в медитацию, которая могла бы воскресить в памяти чарующие мгновения прошлой жизни, когда он качал на руках свою дочь. - Мастер, можно спросить? – тот вернулся и сел напротив, коротко поклонившись. – Вы каждый год смотрите на это фото… кто эта женщина? Сплинтер едва заметно улыбнулся. - Ты очень наблюдательный. Однажды я расскажу вам о ней. А теперь иди. Проследи, чтобы твои братья не шумели и поужинали вовремя. Я хочу сегодня быть в тишине. - Хай, Мастер, - Леонардо поднялся, но не ушел, неловко переступив с ноги на ногу. – А можно еще один вопрос? Уже закрывавший глаза Сплинтер нахмурился, но все же перевел взгляд на черепашонка. - Вы каждый год отмечаете этот день, прибавляя на полку свечу за свечой. Почему? Горько усмехнувшись, бывший Хамато Йоши качнул головой. - Потому что там, где я жил раньше, на день рождения принято зажигать столько свечей на торте, сколько лет исполнилось имениннику. - А когда у нас день рождения, Мастер? И сколько свечей мы будем зажигать? Сплинтер вздохнул, усилием воли гася волну раздражения. - Это уже два лишних вопроса, Леонардо, - негромко заметил он, закрывая глаза. – Почему я должен повторять свою просьбу? Ступай, проследи за братьями. - Хай, - поклонившись, черепашонок вышел. На долю секунды Сплинтера остро укололо чувство вины, потому что ему показалось, что тот как-то ссутулился и был расстроен. «Ерунда, - отмахнулся он сам от себя. – Они же всегда сутулые и горбатые, потому что на спине панцирь. И, в конце концов, хоть и странные, но они все же черепашки из зоомагазина, а не дети. Не забывайся, Йоши, они никогда не заменят тебе твою Миву». Он глубоко вдохнул, выдохнул и погрузился в тишину, заставляя себя успокоить все мысли и чувства, и хорошо зная, что скоро его накроет блаженная чернота, а за ней из памяти всплывут видения тех дней, когда он еще держал за руку свою возлюбленную Тенг Шен и улыбался крошечной дочери у нее на руках. Своей наследнице, которая с годами должна была занять его место во главе клана. «Мива…»

***

- Йоши… Йоши… Йоши… Говард заглянул в небольшое окошечко, расположенное в двери палаты, и сверился с записями в карте. - Давно она в клинике? – спросил он у санитара, который знакомил его с пациентами. - Несколько лет, - тот пожал плечами. – Поступила без памяти, вся в ожогах. Ни имени, ни документов. Ничего. Несколько раз пробовала покончить с собой, поэтому за ней особый надзор. Говард снова заглянул в оконце, изучая взглядом красивую японку, которая сидела, сложив у груди руки, и как заклинание повторяла одно и то же слово. - Йоши… Йоши… - Я займусь ей, - решил он, испытав острую жалость к этой несчастной девушке, лишившейся, очевидно, памяти по какой-то страшной причине. «Йоши. Это имя. Возможно, мужа или возлюбленного, или даже ребенка. Но сколько их, этих Йоши, и как понять, какого именно она так горько зовет?» - А где именно ее нашли? – Говард повернулся к санитару. Тот пожал плечами почти безразлично, но все же ответил. - В руинах одного старого додзе. Ну, все эти традиции, школы ниндзя, боевые искусства, знаете? Видимо, здание было старое, может, свечу опрокинули со своими медитациями, или вообще кто-то намеренно поджег. Это же пережитки прошлого, на дворе уже 20 век, а они все в самураев играют. Вот и доигрались. А она, очевидно, то ли прислуживала там, то ли уборщицей была. До последнего, дурочка, цеплялась за какие-то обгорелые тряпки, когда ее привезли. - За какие? – Говард нахмурился. Санитар махнул рукой. - Да у главного врача спросите, - посоветовал он. – Все в архиве хранится. - Спасибо, - Говард кивнул, дождался, когда санитар пошел дальше, и снова посмотрел в оконце. «Клан ниндзя? Йоши? Не та ли это громкая история, облетевшая все газеты, когда рухнуло додзе Мастера Хамато, похоронив и наследника, и его молодую невесту? Виновных так и не нашли тогда и списали все на старую вражду кланов, которые все еще живы в этой стране… Как же ее звали, ту девушку? Как же?..» - Тенг Шен, - тихо-тихо и очень неуверенно позвал Говард, прислонившись лбом к оконцу. – Тенг Шен. Девушка на минуту перестала раскачиваться из стороны в сторону, словно оцепенела, а потом повернула в его сторону красивое, но совершенно безумное лицо. - Йоши? Йоши, где моя Мива?