В плену Нуаровских интриг

Уткнувшись носом в подушку, Маринетт промычала что-то нечленораздельное. Чувство вины. Она задыхалась от его обилия — оно вскружило ей голову. Усталость нещадно била по вискам, буквально крича о том, что ей нужно поспать. Она и сама это понимала. Но не могла. Мари была готова кричать, срывая голос, только бы не лечь спать. Для начала ей нужно решить все. Разобраться в своих чувствах. Но не для своей совести или даже Натаниэля, а прежде всего для самой себя. — Маринетт, — ласковый, такой родной голос квами раздался где-то издалека, словно из параллельной вселенной, — как ты себя чувствуешь? — Ужасно, — призналась девушка, вылезая из своего укрытия (из-под баррикады в виде двух одеял). — Я запуталась, Тикки, понимаешь? Мне нравится Натаниэль, но… Она запнулась и прикусила губу. До боли. Иначе бы она разрыдалась. А ей так надоело плакать! Хотелось остановить этот бурный поток ручья, хлынувший из ее глаз, но она не могла его сдержать… — Но… — выдержала паузу божья коровка, намекая на то, чтобы Дюпен-Чен продолжала. Дабы утешить подопечную, она всем тельцем прильнула к ее щеке. Не выдержав, брюнетка заплакала. Крупная слеза стремительно побежала по ее щеке, едва не задев Тикки, успевшую вовремя отпрянуть. — Это покушение, милочка! — деланно возмутилась квами, подперев руками бока. — Если будешь лить такие огромные слезы, то, несомненно, затопишь весь дом. — Прости-прости, — утерев слезы, извинилась девушка. Уголки ее губ приподнялись, изображая подобие улыбки. Квами удовлетворенно хмыкнула, не без гордости думая о том, что ей удалось хоть немного развеселить подопечную. — Ну, так что ты чувствуешь?.. — осторожно спросила квами, вопросительно изогнув бровь. Она смотрела в глаза Маринетт. Пристально. Внимательно. Она боялась, что та вновь заплачет. Какое-то нехорошее чувство грызло ее изнутри, и Тикки почти физически ощущала эту гнетущую ауру. — Вину. Натаниэль поддержал меня, когда мне было очень плохо. Сама знаешь, ты ведь была свидетелем… Когда он предложил мне встретиться, я не смогла отказать, ведь чувствовала, что теперь нахожусь в долгу перед ним. А теперь… Он меня поцеловал и… знаешь, мне это понравилось! Но эти новые ощущения… они меня пугают, понимаешь? Как там это называется? Страх перед неизвестностью? — она тяжело вздохнула. Так, словно на ее плечи легла непосильная ноша. Внезапно. — А вину я чувствую, потому что у меня такое неприятное ощущение, словно я воспользовалась Натаниэлем. Будто я пытаюсь с помощью него забыть Адриана. Натаниэль… он… хороший, даже очень. Я не хочу причинять ему боль. — Ты и не будешь, — заверила божья коровка, понимающе улыбаясь. — Мне понятна причина твоих переживаний. Но я могу сказать тебе уверенно, что ты напрасно волнуешься. Главное, что ты осознаешь, насколько это гадко — пользоваться людьми. Играть на их чувствах. Ты не хочешь этого. И если не хочешь — ты не поступишь так. Я вижу твою внезапно вспыхнувшую симпатию к Натаниэлю. И это взаимно. Поверь мне, не обязательно прожить пять тысяч лет, чтобы разглядеть блеск в его глазах, когда он смотрит на тебя. Он хороший и надёжный парень. И ты проводишь с ним время не из жалости или чувства долга, а из-за того, что он тебе нравится. Дюпен-Чен расцвела. Ее щеки. Они покрылись предательским румянцем, напоминая две чудесные розы. Резко. Почувствовав жар во всем теле, Мари ударила себя по щекам. О, она была смущена так, как не была никогда! Даже тогда, когда Адриан улыбался ей… Маринетт тряхнула головой, отгоняя эти мысли. И вновь все пути ведут к Агресту… Это было последнее, что подумалось ей, прежде чем она погрузилась в глубокий сон…

***

Его руки. Холодные. Плавно скользящие по ее телу. Он надавливал своими острыми когтями на ее нежную плоть, погружал ноготь до основания. А когда на коже выступали крупные капли крови, он слизывал их, продолжая насмехаться. Насмехаться над её беспомощностью. А она задыхалась. Задыхалась в его руках. Из груди рвался стон. Мучительный, полный такого отчаяния, что ей хотелось кануть в небытие, провалиться сквозь землю — да все, что угодно, только бы не ощущать его прикосновений, приносящих ей боль похлеще тысячи клинков. Он получал удовольствие от ее страданий, подобно самому настоящему садисту… Хотя, нет, не подобно. Так и есть. Он садист. Того верного напарника и хорошего друга больше нет. Остался лишь отвратительный моральный урод, который обращается с ней по-скотски…

***

Маринетт проснулась в холодном поту. Она рывком встала с постели. Вернее, хотела встать, но не могла. Её тело. Оно такое тяжелое, словно к ней привязали камень. А камень есть. Но не на теле, а на душе. Огромный булыжник, навалившийся на ее хрупкие плечи… — Что такое, Маринетт? — спросонья спросила Тикки. Глаза ее по-прежнему закрыты, а движения какие-то вялые, ленивые. Выходит, подвела черту девушка, сейчас очень рано. Бросив мимолетный взгляд на часы в углу комнаты, она пришла в шок вперемешку с ужасом. Четыре утра. Она лет сто так рано не просыпалась! Судорожно схватившись за виски, она рвано выдохнула. Так, словно напоролась на нож. Внезапно. Люк приоткрывается, и на дочь обеспокоенно поглядывают пара темных глаз. Тикки, быстро сориентировавшись в ситуации, быстро спряталась за кровать. — Мам, — спохватилась Дюпен-Чен, — кажется, я заболела. Сабин не стала терять времени — она накрыла лоб дочери ладонью, чтобы проверить температуру. — Теплая, — вынесла вердикт женщина, нахмурив изящные брови. — Милая, Алья мне рассказала, как с тобой поступил Адриан… мне очень жаль. Я понимаю, что тебе не хочется идти в лицей. Если хочешь, сегодня я разрешаю тебе остаться дома. Я бы с удовольствием поговорила с тобой, но у меня дела. Я могу попросить Алью зайти после уроков, а вечером мы можем сходить куда-нибудь. Хочешь? — Спасибо, мамочка! — Маринетт набросилась на женщину с объятиями. Сабин обняла дочь в ответ. В теплых, надежных руках матери Мари заметно полегчало. Когда женщина вышла из комнаты, напоследок послав воздушный поцелуй, брюнетка не смогла сдержать улыбки. Она благодарна. Действительно благодарна судьбе за то, что у неё такие замечательные, понимающие родители. Она прекрасно понимала, что не всем в жизни так везет. Везение, удача... Маринетт словно шоком шарахнуло. Дядя Маркус. Сейчас он отсиживает в тюрьме, кажется в Вене, за уличную драку… Никто не обнимет его, не утешит, не подарит поцелуй — пусть и невесомый! — в щеку. Девушка тряхнула головой. Она не знала, почему вспомнила о брате папы сейчас. Она так редко о нем вспоминала. Старалась. Даже мысли о том, что дорогой для нее человек, с которым она резвилась в детстве, угодил в тюрьму из-за своей несдержанности болью отзывались в животрепещущим существе. Вспыльчивости такой зверской, которая из поколения в поколения протекает в французских венах Дюпенов. Мама — китаянка. Смирение, покорность, терпение — вот их девиз. О, небо! Какой дьявольских контраст кровей. Даже здесь противоречие. А вообще, эта идея. Она проскользнула в голове мимолетно, словно невзначай, но Дюпен-Чен твердо решила наведаться в детдом в следующее воскресенье. Она даже не знала, что там будет делать. Но отчего-то ей показалось, что она может помочь этим детям. Хоть чем-то. А когда её взгляд скользнул по полке с книгами, она уже знала, какую сказку будет читать детям на следующих выходных.

***

Несмотря ни на что, девушка рада. Действительно рада, что прогуляла занятия. О-о, она знала, что хорошие девочки не прогуливают, но ей это было жизненно необходимо. И вот сейчас она бежала по крышам домов, вдыхая прохладный ноябрьский ветерок полной грудью. Свобода. Кажется, она впервые почувствовала её вкус целиком. Без ограничений. Разве возможна свобода с ограничениями? Раньше Маринетт разрывалась. Разрывалась от чувств к Адриану. Она боялась ему признаться, и часто размышляла: сказать или нет? Но сейчас, когда она сбросила с себя это бремя… Пусть Адриан оскорбил её. Унизил. Отверг. Она не могла на него злиться. Всё, что она чувствовала — это небывалую легкость. Неповторимые ощущения и покалывания между лопаток, словно у нее вот-вот вырастут крылья за спиной. Шумно плюхнувшись на крышу одного из домов, она поудобнее устроилась и свесила ноги. С этой высоты открывался прекрасный вид на «Франсуа-Дюпон». С помощью своего волшебного зрения, она сфокусировала внимание на входе, и… о, кто бы сомневался! Её виду предстал Агрест. Во всей красе. В нем что-то щелкнуло и с треском сломалось. Даже с такого расстояния она видела, как его губы растягивались в фальшивой улыбке, а глаза… они уже не пылали страстью познать этот мир. Сейчас в них ледяная скука от всего происходящего и… надменность. Ничем неприкрытая. Ахнув от своего неожиданного открытия, она покачнулась, и едва не грохнулась с крыши. Если бы не рука, которая легла на ее плечо. Внезапно. Она обернулась и столкнулась с лазурными омутами Огненного Лиса. Он улыбался ей. Столь лучезарно, словно вчерашней драки с Котом Нуаром вовсе не было… Она грустно усмехнулась, стоило этой мысли пролететь в голове. — Тебя что-то тяготит? — прямо спросил он. Слова. Они сами слетали с языка, и она уже была не в силах остановиться. Она излила Лису все переживания, всю душу… и о поцелуе она рассказала, но, конечно многое приукрасила. Например, она надумала то, что этот парень был кареглазым шатеном, старше её на пять лет и, вообще, начинающий солист, который выступал в местном мини-баре. Девичьи мечты. Такие наивные. Но супергерой слушал ее внимательно, вдумчиво, не перебивая. Он, словно губка, впитывал каждое ее слово, ведь он, правда, хотел помочь. И вот, под конец своего разговора, ЛедиБаг не выдержала. Приподняв подбородок парня, она заглянула в его глаза так проницательно, словно пыталась прочесть его, как книгу. Скажи ей это, она б нервно засмеялась. Нервно, потому что это правда. Больше всего на свете ей сейчас хотелось узнать, что за удивительный юноша скрывается за этой маской. Рывок. И она впивается в его губы, сплетая их языки в головокружительном танго. Момент. Летели в Преисподнюю все правила, запреты, но… Образ плачущей Маринетт, так кстати промелькнувшей в его голове, заставил его одуматься. Тряхнув головой, будто отгоняя наваждение, он оттолкнул Леди. Она уставилась на него во все глаза. С искренним непониманием. Она героиня Парижа. Кумир многих мужчин. Умная, привлекательная девушка, в конце концов… Ну кто может ей отказать? Уязвленное самолюбие дало о себе знать, растекаясь по жилам ядом. Гордо вскинув подбородок, она уже собиралась уйти. Ей не нужны были ни извинения, ни оправдания. Однако он перехватил её руку. — Прости, ЛедиБаг. Мое сердце принадлежит другой девушке. — Ничего страшного. Это ты извини, мне не стоило этого делать… Я рада, что ты появился в нашей команде. Спасибо за поддержку и за то, что ты есть… Он иронично наклонил голову вбок, словно принимая комплимент. Она же кивнула головой, улыбаясь. Ободряюще. Понимающе. Хотела бы она знать, кто эта счастливица…