Au tour du monde

Чжи Ён стряхивает пепел с сигареты в мраморную пепельницу на барной стойке, махом заливает в себя третий или четвертый шот и смакует горьковатое жгучее ощущение в горле. Ему хорошо, но устало — а завтрашний рейс в Осаку в полдень, так что выспаться в любом случае не удастся. To party or not to party — выбор очевиден. Возвращается, плотненько работая локтями среди уже наполовину готовых людей на танцполе, к диджейскому пульту, где шароебится его компашка. Диджей ебашит какие-то уже совершенно не в кассу сеты и миксует Гуэтту с 2NE1, но ему хорошо и похуй. Квон недовольно цокает, когда какая-то девочка, увлекшись битовым покачиванием задницы, наступает ему на белый кроссовок Louis Vuitton, и внимательно рассматривает свои сникерсы, задрав ногу практически к груди, опираясь на чьё-то плечо. Задевает сигаретой чей-то пиджак, оставив на нем темное пятно. Упс. Ну, все равно это очевидный фейк, а не Gucci. Он прикрывает глаза и покачивает головой в такт очередному биту. Чувствует, что на висках выступил пот, ему жарко и мокро, и дышать почему-то сложно, и резкая светомузыка бьет по глазам и ушам. That`s good. Потому что мозг перестает работать, и он может наконец-то перестать думать о том, что вся эта злоебучая жизнь началась сначала, и весь этот траходром, и сучки по ночам и до закройдверькогдавыйдешь, и литры алкашки высокого качества, и шмотки от кутюр, и тупое лицемерное притворство на публику. Он думал, что после армии все будет иначе. Он думал, что можно выкинуть прошлое из головы, что можно делать дело, можно не сливать время впустую на лофтах и сейшнах. Он бы хотел научиться серфить. Чжи Ён скуривает сигарету до половины. Значит, нужно вернуться обратно к бару и выкинуть окурок. Он любит, когда вокруг чисто и красиво. Не любит грязь. И Чжи Ён снова работает локтями, протискивая худое тело сквозь биомассу таких же, как он, потных, молодых и мертвых. На сегодня в принципе больше развлечений не предполагается — все поздравительные слова сказаны, первый концерт отмечен, идеально вывезенная ситуация (всего два сданных билета) расхвалена. Его задница вылизана до хрустального, блять, блеска. Хотя сам Квон в себе совсем не уверен. Как же он ненавидел все, чем он занимался, до того момента пока его не забрали в армию. Естественно, на два года он с огромным удовольствием забыл о пищащих девицах, утомительных и однообразных концертах, о старых песнях, с мотивов которых уже блевать хотелось, о ебанутых одногруппниках со своими загонами и своим штаммом звездной болезни. Откровенно говоря, в армии он не особо напрягался, в полную силу юзая все те связи и привилегии, которые накопил за свои тридцать лет жизни. Самая элитная и приблатненная воинская часть — пожалуйста. Жратва из ресторана — пожалуйста. Не хочешь идти на занятия или стоять в дежурстве под дождем — пожалуйста. Не жизнь, а сплошная малина. В армии Чжи Ён не долг родине отдавал — отгружал из души своё собственное дерьмо, думал о высоких материях и давал себе обещание, что вот он вернется и будет ебашить охуенную музыку, делать искусство, делать любовь. И ни в жизни больше никогда он даже не тронет молли. Жил же как-то Квон два года без веселяще-бодрящих веществ. И охуеть как скучал по музыке и по своей жизни селебрити. По той ее части, которая не предполагала воплощения в жизнь минимум четырех смертных грехов. И писал, писал, писал. А потом вернулся. В ебуче пустую квартиру, к менеджеру, который решал за него все вопросы. К агентству, которое сказало, что неплохо бы подождать из армии младшего Сын Хёна, без которого внезапно ну никак нельзя начинать промоушн, а еще неплохо бы отправить его одного в тур — ненадолго, на месяцок, «чтобы вспомнили». «Чтобы вспомнили» — это, значит, чтобы набежала к стоимости билетов добавка за эксклюзив. И он понял, что как-то друзья его, с которыми он весело и регулярно бухал до звездочек, постарели и посерьезнели. Завели каких-то постоянных телок, будучи не особо умными и не особо симпатичными ребятами. Телок, которые им не изменяют и не ссут кипятком от количества бабла на их кредитках — потому что его там не особо-то и много (в его, чжиеновских, масштабах). И резко им стал неинтересен Чжи Ён — за два года они нашли ему замену среди авторитетов, за которых можно уцепиться и держаться покрепче. Глубоко женатый Ён Бэ был с ним на одной волне, и всегда останется, но в одной компании им уже не было места — Чжи Ён терпеть не мог эти неодобрительные взгляды и попытки его вразумить. Как будто куришь с батей. И в общем все это happy ever after как-то продлилось неделю. А потом он поехал в клуб и скурил косяк напополам с сидящей у него на коленках принцессой. А потом его сфоткали во всех ракурсах с этим косяком, а потом еще и с дорожкой кокаина, а потом еще и забухивающим все это сверху. Квон тушит окурок о пепельницу. Может, поехать уже в сраный отель? Все его камрады по попойке уже уклюканные, девиц снимать нет ни желания, ни настроения — да и как он их повезет, если ехать ему в одной машине с Ким? Бля-я-я-я-ять. Кстати, где её носит? Слава богу, после первого шота его мозг стер нахер информацию о том, что она где-то рядом и бдит, бдит, бдит. Ладно что не лезет под руку. Он садится на барный стул и разворачивается к танцполу лицом. Где, блять… во что она одета вообще? — Не меня ищешь? — Ким вырастает будто из-под земли рядом с ним, усаживается на соседний стул и заказывает мохито. Он окидывает девицу взглядом: неплохо, тотал-лук рубчинского. Какая-то она… встрепанная? — Что, Чжи Ён-ши, не тебе же одному отдыхать? — усмехается Клара, а он поводит бровью. И правда. Она же отдыхать сюда приехала, а не за ним следить. Что это, Чжи Ён? Чувство уязвлённой гордости? Подумать, блять, только. — О, пиздец, — Клара поднимает левую ногу и кладет ее ему на колено. — Мы с тобой, Чжи Ён, просто близнецы-братья, — он дает thumbs up ее\его совершенно одинаковым кроссовкам Vuitton, — так что давай договариваться, чтобы носить всю эту херню по очереди. А то решат, что у нас с тобой парные шмотки. — Тогда у меня парные шмотки с половиной Сеула, — заключает он, опасливо поглядывая на чужую ногу на своих бёдрах. Девица явно под хмельком, потому что ей ее собственная нога в зоне чужого личного пространства ровно никаких неудобств не доставляет: она забирает у бармена свой коктейль и тянет его через смешливо-детскую желтую соломинку. — Ты вообще-то хайпбист, Кей-Кей. — Такое есть. Ты погоди, Чжи Ён-ши, — она лезет в поясную сумку, достает оттуда нечто бесформенное и натягивает на голову, — «peaceminusone», чувак. Я своих поддерживаю. — Откуда ты, блять, такая взялась, — ему вдруг становится ядрено весело. Сейчас прямо напротив Чжи Ёна сидит девушка, не обделенная внешними данными, а он — он даже не хочет ей вдуть. Ну, то есть, не то чтобы совсем не хочет, но это желание явно стоит не на первом месте. Ему интересно. Впервые, блять, в жизни ему интересно понять, что же это за человек такой, что может лопатить корпоративную документацию по несколько часов в день, изображая вселенскую гиперответственность, а потом расхаживать по ночному клубу в гоше рубчинском и опрокидывать коктейли, — ты ж вроде как при исполнении. — Абсолютно. — И ты бухая. — С чего ты взял? — интересуется Клара, убирая, наконец, с него ногу. Хорошо, что сейчас, потому что у него уже начал вставать. — Я в адеквате. — Ты прямо сейчас хлещешь мохито. — У нас с барменом все схвачено, — и она подмигивает симпатичному японцу за барной стойкой. Тот мерзенько расплывается в ответ ей. Чжи Ёну становится как-то неуютно. Третьелишне становится, — я пью безалкогольное. Так что главная моя задача тут — не уснуть в ожидании того, когда же ты уже наклюкаешься и решишь свалить. Чжи Ён все еще слышит отголоски ее довольно-таки громкого голоса в своей не совсем инертно работающей голове, когда Клара вдруг спрыгивает с места и присоединяется к пьяноугорающей танцующей толпе. — Хули ты, блять… — и он внезапно даже для самого себя идет следом за ней. Девица расчищает для них двоих небольшой огрызок пространства, расталкивая персонажей вокруг. Он ловит бит и слегка покачивает головой в такт — Кей-Кей лениво танцует рядом, на расстоянии полуметра от него, без лишних касаний. Удивительно органично и свободно смотрится в этой поганой атмосфере — именно таких девчонок он, как правило, таскает к себе домой после очередной бурной ночки — с этими своими выпрямленными волосами и боевым раскрасом на лице. — Да ты, я смотрю, любительница ночной жизни. Плохого воспитателя мне выбрали, м? — Терпеть не могу клубы, — орёт ему в ухо Клара, а потом ржет в тридцать два зуба над его реакцией. — Слушай, с моей работой надо уметь, во-первых, органично смотреться в любой локации, а во-вторых, уметь сливаться с серой массой вокруг. Думаешь, когда я работала с Рианной, мы с ней только по студиям да красным дорожкам разъезжали? Чжи Ён сглатывает. — Погоди, Кей, ты что, с Рианной работала? — Верно, три года, — чертик в табакерке. Ебаный чертик. — Так что ты для меня, Чжи Ён, своеобразное понижение в должности. — Почему ты тогда здесь? — Квон чувствует, что не приготовил свой голос. Он звучит паршиво-завистливо и даже как-то подобострастно. Он сдает позиции девчонке. — Выгнали? — Нет, из команды Ри я сама ушла, а потом работала в агентстве год, — музыка меняется, он чуть смещает траекторию своих ритмичных покачиваний головой, чтобы ей соответствовать. — А потом подвернулся ты и твоя мариванна. — That`s a story, — он рисует ладонями полукруг, как Спанч Боб, сверкая кольцами. — Ты обязательно мне её расскажешь как-нибудь, когда я буду не в говно. — По-моему, когда ты в говно, это делать лучше всего, — Клара останавливается и утирает пот рукавом худи от Рубчинского. Он замечает, что глаза у нее вообще-то красные и припухшие — два часа ночи. — Только не думаю, что тебе она будет интересна. — Поехали спать, менеджер, — Квон деланно-устало потягивается, сам не знает, почему — то ли действительно хочет спать, то ли жалеет девчонку, которая вынуждена за ним присматривать. — А по дороге я с удовольствием выслушаю историю твоей жизни. — И правда, пора, — Клара аккуратно берет его под локоток (но выглядит, если честно, как за шкирку) и вытаскивает из несколько поредевшей толпы типа-танцоров. — А то несчастный чувак из Dispatch скоро весь кофе в баре выжрет. Да не вертись ты, — цыкает она, заметив, что Квон сразу же начинает выискивать взглядом журналиста. — Вон сидит, в белых джинсах. — Вот сука, — Квон аж притормаживает от удивления, — я ж у него сижку стрелял сегодня! — Зато теперь он точно знает, что ты куришь Мальборо, а не самокрутки с травой, — резонно замечает девица и натягивает на лицо маску. Они выходят из клуба, моментально попадая под вспышки фотоаппаратов — бля-я-я-я — и Клара довольно увесисто пихает Квона вперед, к лестнице, где его тут же хватают под белы рученьки охранники и практически несут до машины. Он бы поржал, но лень. Старается держать физиономию более-менее адекватной и непоплывшей («вы-что-дорогие-товарищи-я-в-клубе-исключительно-хореографию-практикую»), удается это с большим трудом. Наконец его запихивают на заднее сиденье машины, Клара влезает на соседнее, стягивает маску и ждёт, когда водитель тронется с места. Чжи Ён не удерживается и показывает средний палец в тонированное окно, достает литровую бутылку воды и выпивает половину одним глотком — жарко и душно. Водитель включает кондиционер, и вот они уже летят по ночному Токио, едва-едва притормаживая перед светофорами. Красиво. — Если ты думаешь, что я забыл, Кей-Кей, то я не забыл, — его язык еле-еле ворочается, то ли от шотов, то ли от усталости. Скорее оба варианта. — Мне не нравится работать с людьми, которых я не знаю. А ты, бля, просто квадратура круга какая-то. Теперь еще Рианна. — Ну а что ты хочешь услышать, Чжи Ён-ши, — тянет Кей, а он все никак не может вштырить логику того, когда она использует формальный стиль общения, а когда — неформальный. Это какой-то каждый раз рандом, хотя он пытается держать дистанцию. — Историю о девочке, которая из-за развода родителей оказалась в маленьком провинциальном городке США, не зная ни языка, ни культуры? Которая работала официанткой с пятнадцати лет, чтобы хоть как-то заработать себе на одежду, потому что работа матери приносила копейки? — Почему бы и нет, — он усмехается, мысленно потирая руки. Here it is. Вечер откровений. — И как же эта девочка оказалась там, где она есть сейчас? — Все очень просто. Предположим, эта девочка неплохо училась, но у нее не было денег на то, чтобы оплатить себе колледж. Поэтому она пошла работать администратором в ресторане, где ее заметил кастинг-директор модельного агентства. — Так значит, наша девочка всегда была красавицей, да, Кей? — Она была высокой, и это главное, — Ким поднимает указательный палец. — Никто не будет красивым, если нет денег на одежду, а волосы, ногти и кожа в ужасном состоянии из-за недосыпа и плохого питания. И тогда эту девочку приводят в агентство — захудалую шарашкину контору, где ей популярно объясняют, что добиться успеха в этой области не так-то просто. Что за любую обложку, любой показ в первое время нужно расплачиваться самой — известным способом. Квон чувствует, что с его лица начинает как-то сама сползать улыбка. — Ну и наша бедненькая, несчастненькая девочка решает, что выхода другого у нее нет, и соглашается — и естественно, ее кидают, и естественно, максимум, что она получает от такого «сотрудничества» — фотки для местного шоурума, перепродающего одежду с алиэкспресса. И тогда она решает, что хватит с нее провинции и тухлятины — и едет в Лас-Вегас, потратив на билет последние деньги. — А мать девочки? — Мать, предположим, умирает спустя пару лет беспробудного пьянства и череды мужиков. Так вот, не перебивай. Девочка приезжает в Лас-Вегас, где уже сама начинает ошиваться по агентствам. Выглядит она уже… ну, скажем, получше, чем прежде. И ее берут. Платят мало, но на еду хватает первое время. А потом ей подсказывают, как можно подработать. И наша дурочка-девочка опять соглашается! Ее упаковывают в дорогие шмотки, привозят в супер-элитный клуб, где знакомят с представительным молодым селебрити. И вот она уже почти начинает отрабатывать свой гонорар, как вдруг молодой человек отключается — очевидно, из-за количества выпитого. И наша девочка по доброте душевной вместо того, чтобы сфоткать ужратого вдребодан мачо во всех позах и продать это все подороже, ищет в его карманах визитку, звонит его менеджеру и объясняет ситуацию. Он, естественно, приезжает, отгружает тело — не без помощи нашей страдалицы — а потом, о чудо, движимый жалостью и уважением, предлагает ей место в команде. И даже зарплату. И наша девочка соглашается. А дальше все просто — работа, знакомства, хорошие деньги, карьерная лестница, смена имени… Как только ей надоедает работать с одним, она берется за другого. И добирается до Рианны, которой уже полностью помогает с продакшн и промоушн нового альбома, делает концепты клипов… А потом ей тоже становится скучно. Ким замолкает, как будто история на этом заканчивается. Квон, уже окончательно протрезвевший и находящийся в абсолютном ахуе, как-то пытается прийти в себя. Бля, что это только что… — Оу, это… реально… нечто. — Ты такую историю хотел услышать, Чжи Ён-ши? — переспрашивает Клара, улыбаясь во все тридцать два. — Так хер тебе! Потому что я родилась в благополучной семье, закончила Колумбийский университет по специальности «связи с общественностью» и познакомилась Рианной в офисе Vogue, где я работала ассистентом редактора. Приехали, вылезай! — машина останавливается возле их отеля. — Не забудь, Чжи Ён-ши, что в аэропорт мы завтра выезжаем в десять утра, — напоминает ему Кей, уже стоя рядом с ним в лифте. — Я позвоню и проверю тебя в девять тридцать. Бля, ему очень надо поспать.