Au tour du monde

«Гав-гав» — говорит собачка. «Мяу-мяу» — говорит кошечка. «А что если вам создать коллекцию одежды из приклеенных друг к другу живых моллюсков? Типа, Vetements ведь никогда не славился любовью к братьям нашим меньшим, да? Я очень хочу иметь смокинг, где вместо ткани бы использовалась позолоченная рыбья чешуя, а вместо пуговиц был настоящий жемчуг, ну, тот, который высирают устрицы из своего рта, чувак, понимаешь? У меня есть песня про русалку, ну, знаешь, эти бабы, которые могут делать только минет и дрочить тебе, потому что у рыб нет вагины, но я не могу выпустить этот трек уже лет пять, мать твою, и все из-за того, что никто не шьет мне сраный смокинг из рыбьей чешуи» — говорит Квон Чжи Ён, а ты охуеваешь. Просто сидишь и охуеваешь, мысленно умоляя заткнуться мсье Моро, который удивленно лопочет что-то в твое ухо. Чжиёновы зрачки размером с монету в пять франков беспокойно бегают по белым глазным яблокам, пока Квон выдает всю эту довольно бессмысленную тираду, а ты ругаешь себя всеми известными нехорошими словами. Ты упустила его. Ты налажала. Квон умудрился вмазаться психотропными в клубе, где всех досматривали при входе и забирали личные вещи на проверку полицейские с собаками. — Eh bien, Claire, est-ce que vous allez me traduire ce que monsieur Kwone a dit? — Моро насмешливо тянет тебя за рукав пиджака. Конечно, он не хуже тебя видит, что твой протеже далек от адекватного состояния. Надеешься, что француз не побежит тут же докладывать об этом всем своим инстаграм-фолловерам. — Eh-h-h, bien, il ferait mieux que nous partirions maintenant, excusez-moi, Antoine, — не отрываешь глаз от Чжи Ёна — бледного и вспотевшего, вцепившегося в спинку твоего стула, словно утопающий за спасательный круг. Пока не поздно, нужно увезти его из лофта. Вопрос в том, как справиться с не в меру активным наркошей. Уже ищешь пути отступления, когда Антуан вдруг наклоняется к твоему уху (плохая идея, думаешь ты, глядя на наливающиеся кровью квоновские глазные яблоки, очень плохая идея). — Mais Claire, s`il part à son hôtel, — француз с издевкой бросает взгляд на Чжи Ёна, который ну невозможно не заметить и не принять на свой счет, — et nous partons au mien? В Квоне, видимо, просыпается лингвист, потому что следующее, что вырывается из голосового аппарата Моро, скорее похоже на стон голодной чайки. Очень тяжело произносить членораздельные звуки со сломанным носом, знаете ли. Ты громко выругиваешься и бросаешься разнимать парней — физическое превосходство француза запросто компенсируется гиперактивностью и какой-то бешеной злобой Чжи Ёна. Растащив их вместе с более-менее трезвыми мужчинами рядом, ты кидаешься на помощь французу, по лицу которого уверенно хлобыщет кровь, да так сильно, что вся белая рубашка уже залита ею. Кто-то сует тебе тканевую салфетку, бармен достает лед, а вокруг уже образуется суета, куча людей, которые даже сквозь пелену алкоголя чуют «хлеб и зрелища»; ты хочешь крикнуть Квону, чтобы он шел к машине, да просто хотя бы шел отсюда куда подальше, пока не придет в себя — и видишь, что ему тоже успело достаться: как минимум, Чжи Ёну разбили нос до крови. Чертыхаешься, но перепоручаешь брюнета заботам бармена, а сама хватаешь за запястье Квона и несешься галопом к уборным. Он покорно бредет за тобой, и ты слышишь сзади только ворчливое сопение и тихое бормотание себе под нос. Втаскиваешь парня в одну из мужских туалетных комнат, закрываешь дверь и открываешь на полную кран с холодной водой. С яростью хватаешь Квона за шкирку и засовываешь мордой под струи ледяной жидкости, а он давится, давится водой, с его холеного лица течет такая не-голубая кровь — течет по белой раковине, по голому телу под бордовым пиджаком, расстегнутым на все пуговицы, по твоему королевскому бирюзовому костюму, по кафельной плитке на полу цвета «мокрый асфальт». Закрываешь кран, еле справляясь с ним распухшими от холода руками. Чжи Ён соскальзывает на пол, а ты опираешься руками о раковину и думаешь, думаешь, думаешь. Ясно, что надо переждать критический момент здесь, а потом водитель принесет вам смену одежды, ты упакуешь в нее Квона и увезешь в отель под утро. Придется потерпеть пару часов. Главное, залить в него побольше воды. Достаешь из поясной сумки маленькую упаковку бумажных носовых платков, пачку фенобарбитала и косметичку, где есть несколько ватных тампонов. Да, негусто. Опускаешься на колени — Квон умудрился залезть прямо под руковину и скрутиться в позу эмбриона. — Чжи, детский сад, — ты раздраженно ударяешь кулаком по его икре. Ноль реакции. Хватаешься за крокодилово-кожаный лаковый ботинок и тянешь ногу парня на себя — вес не космический, и с грехом пополам тебе удается вытащить Квона из его укрытия. Не можешь понять, в сознании он или нет — хлопаешь мокрыми руками по щекам парня, сначала слегка, потом увесисто. Открывает глаза. — Сядь. Чжи Ён помогает себе руками, чтобы принять вертикальное положение хотя бы для верхней части тела. Ты издаешь какой-то утробный рык, хватаешь его за плечи и тянешь на себя — плохая идея, видимо, потому что только-только свернувшаяся кровь начинает хлестать носом с бешеной силой. Тебе кажется, что из парня вытекает уже не первый литр, настолько это страшно — вы уже залили весь пол водой и кровью. Нужно прижать перебитый хрящ, ты берешь салфетку и зажимаешь нос — но не можешь нащупать ни перелома, ни даже малейшей шишки. Что за… Квон просто горит. Понимаешь это, когда оледенелые руки чуть свыкаются с естественной температурой окружающей среды. — Чжи Ён, он ударил тебя? — ты спрашиваешь, уже зная, что ответ отрицательный, а Квон смотрит своими пустыми огромными зрачками куда-то сзади твоего плеча и не реагирует даже на этот простой вопрос. Ты видишь мурашки на его шее и руках и эту не желающую останавливаться кровь. — Что ты принял? — трясешь его за плечи, кладешь ладонь на грудь, заползая ей под пиджак. Тахикардия. Считаешь пульс: за сто пятьдесят. Бля-я-я-ять. Стаскиваешь с него пиджак. Стаскиваешь по-уродски долго: его конечности напоминают кукольные, только больше, и он совсем не хочет тебе помочь, изогнувшись в самой неудобной для тебя позе. Сворачиваешь пиджак, похожий уже скорее на тряпку, чем на многотысячный продукт люксового сегмента, подкладываешь под шею парня, запрокидываешь ему голову, чтобы его чертова кровь хоть на минуту перестала стекать на тебя. — Чжи Ён, пожалуйста, — ты встряхиваешь его за плечи, хлопаешь по щекам. Он открывает глаза, уже более-менее осмысленные. — Что ты принял и сколько? Скажи мне, давай. Я не смогу помочь, если не скажешь. Ты видишь, как он открывает рот, но не может произнести ни звука — из угла губ бежит розовая дорожка сукровицы, идеальные зубы покрыты коричневым налетом. Через секунду его вырывает кровью, и ты держишь его за плечи, чтобы он не подавился собственными рвотными массами. — Чжи Ён, это экстази? Сколько таблеток было? — он откашливается, отплевывается от слюны и крови, хрипит. Обхватывает слабой рукой тебя за плечо, второй указывает на урну под раковиной. — Туда? Мне там смотреть? Кивает. Чертыхаясь, сажаешь его у стены, опять подложив под шею пиджак, на четвереньках ползешь по мокрому полу. Гремишь металлической крышкой, пытаясь вытащить огромную бандуру поближе к свету — выкидываешь оттуда голыми руками пачку из-под презервативов, пластмассовые бутылки, упаковки контактных линз, использованные бумажные салфетки. Среди всего этого богатства выуживаешь из мусорного пакета небольшой полупрозрачный пузырек с таблетками — естественно, неподписанный. Вытряхиваешь пару таблеток себе в ладонь. Похоже на фен. — Сколько ты принял? — даешь Квону звонкую пощечину, заметив, что он опять проваливается в отключку. Открывает глаза. — Быстро. Сколько. Ты. Принял? Сгибает пальцы на левой руке. Три таблетки. Отгибает еще палец, видимо, подумав. Четыре таблетки. Уродец. — Ты урод, Квон Чжи Ён, — шепчешь, стирая отпечатки с пузырька, и выкидываешь его обратно в урну. — Ты гребаный урод. Ты выжрал четыре таблетки по десять. Молись, чтобы не сдохнуть сегодня ночью, иначе я убью тебя, я клянусь. Он закрывает глаза. Молчит. Сука, естественно. Удивительно, что еще дышит. Куда чё делось. Ты вцепляешься руками себе в волосы, делаешь глубокий вдох и такой же глубокий выдох. Так, спокойно. Если квоново сердце еще работает после сорока миллиграммов, значит, у него есть привычка. Значит, он по крайней мере не откинется у тебя на руках. С другой стороны, судя по тому, что он не ожидал передоза, его «норма» — меньше. Возможно, обычно он принимает по двадцать миллиграмм или около того. Все будет нормально, если дать ему много воды и успокоительное. Все будет хорошо. Наливаешь воду в пластиковый стакан, достаешь таблетку фенобарбитала, суешь в его сухой рот. Вливаешь воду. Глотает. Вливаешь еще три стакана. Глотает. Пульс все такой же, если не выше, но хоть кровотечение прекратилось. Еще стакан. Глотает, давится водой. Стучишь ему по спине. Кусаешь губы. Его рвет. Рвет водой, непереваренным алкоголем и проглоченной кровью; ты знаешь, что Чжи Ён ничего не ел со вчерашнего (позавчерашнего, на самом деле) вечера. Даешь ему еще успокоительного, еще воды. И еще воды. Помогаешь дойти до туалета, отворачиваешься, пока он мочится. Кладешь на пол, подкладывая под голову все тот же пиджак, расстегиваешь ремень брюк, стаскиваешь с него туфли и насквозь мокрые носки. Собственным пиджаком вытираешь лужи крови и воды с пола, подтыкаешь дверь — вот зрелище будет, если кто-то пройдет мимо туалетной комнаты, а там кровь из-под двери вытекает. Ха-ха, наверное, будет очень смешно. Твой собственный градус выветривается из головы моментально от страха и паники, и ты абсолютно трезво рассуждаешь, сидя здесь, в этом темном парижском туалете на мокром полу рядом с Квон Чжи Ёном, королем Азии, лежащем в луже собственной рвоты, крови и пота. Он очень рвано дышит — раз-два, раз-два, раз-два — похоже на астму, но это не она. Снова даешь воды. Сколько вы уже здесь? Полчаса? Час? Хватилась ли вас охрана? Заметил ли кто-то состояние Квона? Что сделает с вами обоими Антуан Моро, любимый протеже злопамятного грузина Демны Гвасалии? Когда у Чжи Ёна начинаются судороги, тебя охватывает ужас. Он бесшумно корчится на полу, цепляясь напряженными пальцами за твою руку, задыхается в пене, бегущей из собственного рта; тихо и внезапно, не предупредив тебя. Хватаешь тканевое полотенце с вешалки у зеркала, мимоходом взглянув на саму себя — побитую собаку, насквозь мокрую — сворачиваешь в толстый жгут, еле-еле, отдуваясь от усилий, просовываешь между челюстей парня, стягиваешь сзади. Переворачиваешь на левый бок, придерживаешь руками за колени и предплечья, плачешь от страха. Сраный Квон сейчас скопытится прямо рядом с тобой, а ты совершенно не умеешь прятать тела. Достаешь телефон, набираешь номер водителя — уже похер на все и на всех, главное — довезти парня живым до больницы. На дисплее светится четыре утра, и клуб скоро закроют. Ревешь в трубку. Сраного Квона скручивает буквой зю, но он хотя бы начинает издавать звуки. Забираешь свой пиджак и швыряешь его в урну, вслед за салфетками, пачкой презервативов, салфетками и бог знает чем еще с этого многострадального пола. Открываешь дверь после стука вашего водителя — сорокалетнего француза внушительной конституции и честных правил, который ну очень неодобрительно оглядывает Квона, скорчившегося на полу в собственных испражнениях, но живого и притихшего. Красиво жить не запретишь. Пока мужчина помогает Квону с импровизированным «душем» в биде и переодеванием, стаскиваешь с себя мокрую одежду, влезаешь в джинсы и неприметное худи. Опасливо поглядывая в зеркало, смываешь с себя то, что еще вечером было идеальным макияжем с показа Victoria`s Secret, завязываешь в пучок мокрые липкие волосы, стараясь не думать о том, что послужило причиной их липкости. Водитель несет Квона на руках до машины — он не в состоянии идти сам — а ты тащишь пакет с мокрыми вещами и плетешься следом, как бедная родственница. Покупаешь в круглосуточном гипермаркете на улице двухлитровую бутылку воды, залезаешь в машину на заднее сиденье к полуспящему Чжи Ёну, свернувшемуся калачиком в рваных джинсах и клетчатой рубашке не по размеру, с такими же мокрыми и грязными волосами как у тебя. Его рука сжимает айфон последней модели, мужественно вынесший ночной апокалипсис и тонны вылитой на него воды. Квон всегда Квон — даже после угрозы сдохнуть он будет ставить лайки в инстаграм. Протягиваешь ему бутылку воды, когда Чжи Ён кладет голову тебе на колени. Даже крышку ему откручиваешь — сам не в состоянии. Послушно делает четыре-пять глотков. Понимаешь, как сильно раскалывается голова. — Я не хочу жить, — сипло говорит Квон в пустоту. Парижский рассвет заливает лучами салон машины. — Я убью тебя, Чжи Ён-ши, — чистосердечно обещаешь ты, пока ваш мерседес представительского класса на всех парах летит в клинику на авеню Триполи.