Вечность... Навечно.

Темнота. Темнота окутывала его со всех сторон, заставляя голову идти кругом, а ноги подкашиваться. Будто вокруг нет ничего - одна сплошная бездна черноты и тишина, гудящая в ушах... А еще стук сердца где-то в районе горла. Скулы покрылись мурашками, пальцы не ощущались от холода, а ветер колыхал складки тонкого сюртука, волосы и остужал горячую кожу. И ничего. Лишь ветер на теле, тишина и темень. Казалось, - шагнешь чуть вперед, и ты уже летишь навстречу бурлящему потоку льда, навстречу огню холода и горечи того огня. Тишина. Снова проклятая тишина, мешающая думать. Хоть бы листочек с дерева, хоть бы звон фарфора на столе, хоть бы шепот неба... Но все молчало. И страшно становилось от того, и тяжело дышать. И еще страшнее было заставить себя открыть глаза и посмотреть на правду. Пусть правда та уже была решена давно... И правда та была более или менее слышна. Шляпник испуганно разщурил глаза и замер, глядя в горизонт, пылающий и догорающий, как свеча. Но даже горизонт, облаченный с позолоту заката, молчал, отвернувшись от безумца. Словно закату было до томления жалко его, и он решил отвернуться и не видеть - дабы душа того заката не колыхалась и оставалась ледяной навеки вечные. Шляпник через силу метнул взгляд к столу... Никого и ничего. А как же могло быть иначе? Ведь не к одному ему она могла возвратиться в Подземье. "Да и совсем не к тебе" - услужливо-гадливо подсказывало сознание. Правильно... Все правильно. Он без сил опустился в одно из запыленных с выцветшей обшивкой кресел, скинул шляпу с огня пружинок и крутанул ее вверх так, что она завертелась в воздухе волчком и снова рухнула ему в руки. Зеленый взгляд метнулся к тиши неба, где уже смешивались краски ночи и начинали проблескивать окошечки звезд, мерцая таинственным внеземным светом галактик. Впервые за всю жизнь Шляпник осознал в первой мере, насколько мир этот огромен, насколько он ничтожен, так как ничтожно по сравнению с ним все, из чего он состоит. И каждая частичка плавает в мире лишь какое-то мгновение, а затем умирает. Даже тут - в Стране Чудес, как давным давно назвала ее Она. Внезапно перед глазами встала крохотная девочка в атласной голубоватой дымке платья, волосы смешно распушились светлыми колечками по ее плечикам, а смех был до исступления души чистым, невинным и звонким. И снова вместо лица у малышки была пустота. Сердце рухнуло вниз, переставая биться совсем. Дыхание сбилось, внутри все стремительно сжалось в единую точку боли, к горлу подкатило нечто, мешающее и говорить, и дышать... Внезапно он затрясся всем телом в тишине рыданий. Он плакал. Просто плакал, хоть и совершенно позабыл, как это. Слезы, казалось, смывают боль и сердца, приносят отчаянное спокойствие и болезненное терзание бездушия и равнодушия. Чувства лишь атрофируются, оставляя жалость к себе и стыд от того. И бессилие. Шляпник крутанул голову в сторону мельницы, взирая на хрупкий домик сквозь пелену соли в глазах. Он помнит. Он пока что помнит, а потому он будет ждать, чего ты ему это не стоило. Возможно, это глупость, возможно ждать собственно уже не нужно ничего. Пускай... Терять уже нечего - потерянно было все, что только можно и нельзя. И только сейчас пришло четкое понимание, что он любит. Любит эту девочку без лица, любит боль, которую та любовь приносит, любит томление и муки снов, любит ее улыбку, любит ту мраморную ночь и звон ее голоса среди шума водопада. И боль внезапно отступила. Лишь горечь осталась на языке, мрачная решительность во взгляде и отчаянная зелень глаз. Шляпник развалился в кресле, закидывая ноги на стол и надвигай старую шляпу на самые глаза - словно не желал более ничего видеть, а лишь услышать ее тихие шаги вдалеке. И сомнений, что он их все же непременно услышит, не было. Он верил - безумный влюбленный идиот, он верил. А ветер шелестел листьями, гнал тучи на восток, раскрывая огарки заката в полной их величественной жалости. И одинокое его томление вновь отражалось на совершенно посиневших от ночи небесах. Наш герой сам не заметил, как мгновенно провалился б беспокойный сон, еще чувствуя на щеках тепло призрачного солнца - такого ничтожного по сравнению со всем миром, и таким огромным по сравнению с его. Ведь весь мир его состоял из одной девочки... Без лица. А во сне перед ним снова встала Она. И та Она смеялась тем самым старым смехом, в Прошлый Раз ему так и не вдалось вызвать у нее ничего кроме сочувствующей улыбки, потому пришлось сознанию восстановить все то, что вызывало чувство неполноценности в снах. И он снова верил, он снова улыбался, он снова жил этой девочкой. А девочка же в свою очередь... А вот здесь автор осмелился прервать рассказ, поиграть на любопытстве читателей (конечно, если таковые имеются), и закончить эту главу некой поучительной ноткой, тесно связывающейся с последующими событиями. А нотка та состоит лишь из трех слов - Не верь снам. Те сны обычно либо показывают зазеркальную реальность, либо скрывают от нас самое важное на этом свете, прикрывая счастье его пародией.