Одна вселенная

                    Тяжёлый взгляд Эда не покидал лица Антона ни на секунду, тот же, напротив, смотрел куда угодно, только не на него.       — Вас захотят ликвидировать, — Соколова говорила холодно, но в глазах играл пламень. — Если ты не найдёшь крысу вовремя, вы явитесь к этому гаду в хату, и вас порешают тут же. Я не могу допустить этого, Эд, я просто…              — Если так боишься, я переведу тебе деньги сейчас, — кисло пробормотал Скруджи.              Он осознавал, что Дана права, только вот времени не было, не было ни на что… Всё вообще шло наперекосяк, как в тот раз, когда его шмальнули. Эд поморщился: вновь пережить подобное ему ой бы как не хотелось, хотелось вспороть брюхо ублюдку, отрезать башку и вернуться домой к Тохе, поцеловать в лоб, сказать, что проблема решена, в качестве доказательства бросив под ноги непрозрачный пластиковый пакет.              — Ты придурок? Причём тут вообще деньги? — возмутилась девушка, но в секунду остыла, поднимаясь с рабочего кресла, чтобы плюхнуться на диван бок о бок с ним. Положила голову на плечо, взяла под руку. — Причём тут деньги, Эд?..              Деньги…              — А что вообще имеет смысл, если не деньги, Дан? — Эд поднёс её ладонь тыльной стороной к губам, не поцеловал даже — приложился, прикрыл глаза. — Всё, что мы делаем, ради бабла. Потому что только оно может дать нам вкус жизни.              — Ты не держал бы сейчас так мою руку, будь мы в пять раз беднее? — с сомнением протянула Дана. –Ты ведь так делал уже — сколько? — лет двадцать назад.              — Восемнадцать, великий счетовод, — хохотнув, исправил Выграновский.              — Ну восемнадцать, — мягко согласилась она. — Люди дают нам вкус жизни, Эд. А бабки лишь позволяют любить их в роскошных условиях.              Любви-то в принципе на условия было класть здоровеннейший болт. Уж Скруджи-то на собственной шкуре испытал, каково это, когда вместе с болью от входящего в кровоточащую плоть длинным холодным металлом пинцета тебя пронизывает благодарность к не то спасителю, не то истязателю, который дышит рвано, испуганный, человечный, но руки тверды, и зелёные глаза приковывают к месту, принуждая сотрудничать: не орать, что есть мочи, не драться, не дёргаться. Он отключается, со звериным воплем приходит в себя от волны новой боли, когда рану от извлечённой пули обрабатывают спиртом.              — Эд, всё будет нормально, я знаю, что делаю! — но, конечно же, он понятия не имеет, все его представления о хирургических операциях ограничивались парой серий какого-то американского сериала, шедших фоном за ужином года два-три назад.              Он говорит это уверенно, но не вселяет умиротворения в Скруджи.              — Дай мне сдохнуть, мудила! — Эд рвётся куда-то, но понимает, что связан, паникует сильнее. — Отойди от меня! Мразь! Ублюдок!              Антон силой впихивает ему в рот едва ли не пачку каких-то банальных обезболивающих, что отпускаются без рецепта, заставляет выпить их все, проверяет рот пальцами с целью удостовериться, что Эд не засунул несколько под язык или за щеку.              — Тварь… — скулит Выграновский обессиленно, когда Шастун ловит цепко его подбородок, приподнимает и смотрит в глаза.              — Послушай меня, я тебя залатаю. Да, хреново, но как смогу, сделаю. Потом благодарочку вышлешь, как поправишься и свалишь, а пока…                     А пока они ехали на адрес.              — Упрямец, — процедил в шею Тохе сквозь зубы Эд, когда они грузились в минивен.              Шастун предпочёл не отвечать, поскольку все имевшиеся аргументы высказал ещё дома, а в пустые перепалки вступать не любил.       Прошло полторы недели со дня их неудачного налёта на инкассаторов, и операция по устранению легавого, причинившего им серьёзные неудобства, была спланирована посекундно за исключением одной крошечной детали — Эд не учёл, что Антон тоже в деле. А Шаст был не из тех, против чьего слова можно было пойти: подчинённый ли, напарник, любовник — чужое мнение он максимум принимал к сведению, поступал же как сам считал нужным.              — Если твой ёбаный шов разойдётся, клянусь, я прирежу тебя самолично, — прорычал Выграновский, закрепляя бинты, которыми накрепко опоясал Антона.              — Ты у меня такой заботливый, — язвительно промурлыкал Шастун.              — Завали, — хмуро парировал Скруджи. — Никаких резких движений, никаких…              — Что-то ещё, мамочка? – Антон перебил, поднимаясь с постели, отвернулся к окну.              Эд сжал кулаки, изо всех сил борясь с искушением вмазать Шастуну по непроницаемо-собранной роже.              — Просто не смей сдохнуть сегодня. Любимый.              Они едут в напряжённой тишине, пока на полпути Шаст не командует:              — Разворачиваемся!              — Что? — как и остальные трое, Эд воззрился на Антона в непонимании. — Ты серьезно? Когда всё спланировано?              — Второго такого шанса может не представиться, босс, — поддержал один из мужчин.              Антон окинул всех поочерёдно пасмурным взглядом.              — Чую, будет подстава. Отключаем все рации и средства связи.              — Тох, ты чего? — обеспокоенно шепчет Эд, за плечо разворачивая Антона к себе. — Леван не сможет нас координировать.              Антон наклонился чуть ближе, понизил голос.              –В этом и смысл, Лёва под подозрением. Эд, зуб даю, он замешан во всей этой мути.              — Думаешь, мстит мне за Аню?              — Уверен.              Антон распрямился и обратился уже к остальным, ожидавшим дальнейших указаний:              — Сделаем круг по городу, сменим транспорт. О последующих действиях распоряжений ждать непосредственно от меня.              Один из подельников передал слова босса водителю и «коллеге» на переднем сидении, Эд тем временем быстро набрал и отправил сообщение прежде чем отключить телефон.              — Домой? — с сомнением предположил он, когда микроавтобус остановился на светофоре.              — Не вариант, — Шаст покачал головой, нахмурился. — Перекантуемся ночку-другую у кого-то, кому можно сейчас верить, и затем уже наведаемся в квартиру.              — Если это и вправду Леван, ему ничего не стоит сдать им наш адрес, нам некуда будет вернуться, даже если мы отложим визит, и всё пройдёт успешно.              Антон вдруг взглянул с вызовом.              — А ты, Скруджи, веришь, в успех?              Выграновский теряется, но всего на мгновение. Этого мгновения ему хватает, чтобы считать с лица Шаста его настоящие мысли, разобрать страх за бравадой. Он бы взял его за руку, óбнял бы, если бы мог, потому что сам хотел такой поддержки, потому что опасения Антона вовсе не были ему чужды.Вот только Антон всё ещё считал, что этим манёвром спасёт положение, а Эду казалось, что они просто отсрочат неминуемое. Тем не менее, он приложил все усилия, чтобы голос его звучал убедительно:              — Не говори так, Тох. Не хорони нас раньше времени.              Какое-то время мужчины ехали в тишине, перекидываясь парой отстранённых фраз.              — Шаст… — привлёк Эд его внимание. — Что, если нам просто…              — Нет, — категорично отрезал он сразу же.              По приказу Эда минивен остановился на территории за каким-то ТЦ.              — Повторю ещё раз: дальнейших инструкций ждать от меня лично либо от Скруджи.              Один из членов группы открыл для них дверь.              — Спасибо, босс, — негромко произнёс он, когда Антон проходил мимо.              — Слишком много шума сейчас ни к чему, — ответил тот просто, не удостоив и взглядом.              Они не трогаются с места сразу, словно дав своим лидерам время на размышления.              — Тох, слушай, ещё ведь не поздно, — Эд инстинктивно накрывает ладонью кобуру сквозь толстовку.              Антон складывает руки на груди, одним своим видом демонстрируя несогласие.              — Трупы пятерых лиц из криминальных сводок, наших с тобой сводок, Эд. Мусора схватят сразу, что мы заметаем следы, они два плюс два складывать научились.              — Или пять свидетелей, — резонно отмечает Скруджи. — Любую ситуацию можно развернуть как угодно.              — Мы не будем палить в центре города, Эд! — Шаст не сдерживается, прикрикивает. — Не сегодня.              Жестом ладони они отпускают остальных, выходят к дороге, садятся в первое попавшееся такси. Меняют машину трижды.              — Ну так вернёмся к вопросу доверия, — вполголоса обращается к Эду Шастун.              — Доверять сейчас лично я могу только Дане, Антон, — неохотно произносит тот, вздыхает невесело. — Но у неё оставаться не станем.              Шастун не то фыркает, не то хмыкает, отворачивается к окну.              — Значит, та самая Дана? — заключает он, ухмыляясь как-то криво, болезненно.              Эд хмурится в недоумении, но затем осознание прошибает его словно током. Он смеётся на выдохе, тихо, в неверии, едва выговаривает:              — Да ты что, блять, серьёзно?              Антон всё также недовольно пялится в тонированное стекло, глядя не на дорогу, а на собственное кислое отражение.              — Представь.              Глаза Эда всё такие же огромные.              — И так что… думаешь, всё это время?..              — Представь, — Антон буквально исходится ядом, но кроме как голосом виду больше не подаёт.              — Ох, да что с нами творится сегодня?! — взмолился Эд шуточно, но пронизывающий взгляд Антона намекнул, что не время для юмора.              Скруджи становится вмиг собранным и серьёзным.              — Милый, ну хватит. Она мне как сестра, вот уж в этом, пожалуйста, не сомневайся. Вопросы доверия он поднимает…              Шаст разворачивается снова к нему, глядит тяжело и устало, но с нежностью.              — Я живой человек, Эд, — разводит руками. — Да, как ни прискорбно. Хотя, — усмехается, — вовсе не факт, что надолго.              — Завали, — шепчет Эд и целует его, сжимает в пальцах волосы на затылке, краем глаза отмечая, как вмиг выпрямился водитель, деревянными руками покрепче сжав руль.              Антон отвечает настойчиво, руками ползёт под толстовку, кончиками пальцев интуитивно находит те шрамы от пуль, перекрытые изображением распустившейся хризантемы, очерчивает их невесомо. Это больше, чем он когда-либо сможет сказать, он надеется, Эд понимает и чувствует.              Конечно же, он понимает. Всегда понимал, может быть, потому он Антона и выбрал, что всегда мог понять его даже без слов.              Он разрывает поцелуй, прижимает голову Шаста к плечу, целует в шею, трётся щекой… И к тому же, он может сказать.              — Я тоже люблю тебя, Тоха. И я зубами выгрызу у судьбы твою жизнь. Веришь?              Антон мягко отстраняет его за плечи, смотрит в глаза.              — Знаю.                                   ***              Сменив ещё две машины и вволю насмеявшись на тему, что бедный водитель третьей наверняка уже расписал в общем чате с коллегами, как подвозил парочку мерзких содомитов, они, наконец, остановились в квартале от дома Даны.              — И как я столько лет не мог сопоставить, что девочка из колонии и есть наша Дана? — недоумевал Антон, пока они ждали ответа на домофонный звонок.              — По-моему, её всё ещё нет… — вздохнул Эд, сбрасывая и пробуя несколько комбинаций, чтобы открыть дверь самостоятельно.              Наконец, та с протяжным писком поддаётся. На второй этаж обычной панельки года этак восьмидесятого они поднялись быстро, на мгновение замешкавшись у двери. Антон выудил из внутреннего кармана кожанки ключницу, содержавшую в себе кроме очевидного несколько разноразмерных отмычек.              Эд хохотнул, вызвав недоумённый взгляд у Антона.              — Иногда забываю, с чего начиналось твоё продвижение по карьерной лестнице, — разъяснил он, улыбаясь. Почему-то Скружди картина с Антоном-домушником казалась какой-то уютной, веяло ностальгическими воспоминаниями о былых непростых временах, которых у Шастуна имелось явно не счесть.              — Иногда полезно вернуться к истокам, — с видом философа-мудреца изрёк тот, когда замок щёлкнул, поддавшись.              К счастью, ждать Соколову им пришлось недолго. Уже через двадцать минут ключ в замке повернулся, и находившийся на изготовной Шастун перехватил едва ступившую за порог Дану, широкой ладонью зажимая ей рот, а Эд включил свет, показываясь на глаза, и указывая жестами молчать, когда Тоха отпустит. Завидев Выграновского, не успевшая даже начать вырываться девушка расслабилась и кивнула. Также жестами Эд попросил её передать свой телефон, вытащил симку и выключил аппарат, засунув затем в недры Даниной сумочки.              — Что, теперь я могу вас поприветствовать? — изогнула она бровь. — Эд. Антон. Приятно познакомиться с такой большой шишкой. Чайку не желаете?              — Взаимно, — произнёс в тон Шастун. — На чаепития времени нет, но спасибо за гостеприимство.              — Фото готовы? — вклинился в обмен любезностями Эдуард. Получив в ответ снова кивок, он протянул визитку: — Вот телефон человека, который доведёт подготовку документов до конца.              Дана воззрилась на них с подозрением.              — Почему сейчас, Эд? Что вообще происходит? Я думала, вы собирались на кулинарный мастер-класс.              — По дороге смекнули, что пахнет жареным, пришлось отложить, — невольно состроил кислую мину Скруджи. — Иных вариантов не было, Дана, мы тоже решили, что это Леван. А раз так, то ему ничего не стоит сдать и тебя.              — Эд… — проговорила она, на лице отразилось волнение.              Выграновский приблизился к ней, и взял её тонкие ладони в свои.              — Я поклялся, ты помнишь, что не дам замести и тебя вместе с нами, и я своё слово сдержу. Поэтому следуй всему, что я сейчас…              — Эд, послушай.! — начала она было, но третий голос её перебил.              — Сделай так, как он скажет.              Антон стоял от них поодаль, опираясь на стену, смотря исподлобья и скрестив на груди руки, словно невольный призрачный свидетель. Они оба обернулись на него, как если бы и вправду увидели призрак.              — Если тебе дорога твоя жизнь, то последуй инструкциям Эда, — произнёс он мрачнее и тише.              Они садятся бок о бок на постель, Эд не выпускает её прохладные пальцы из рук, держит трепетно. Дане это не нравится категорически, Эд таким быть не должен, не должен позволять себе столько слабостей кряду, не смеет говорить так, будто прощается, он не смеет…              Антон не слушает почти, выхватывает самое основное, что они заберут у неё телефон, инсценируют ограбление, потому что если придут по её душу, то в нём обнаружат следы связи с Эдом. Что Скруджи просит её выпачкать пальто и юбку, порвать колготки, будто бы от удара она упала, и позвонить кому-то из отдела, дабы примчались «искать преступников». Затем она должна сделать вид, что её тошнит, это наведёт коллег на мысль о сотрясении, они вызовут скорую. Томография ничего, конечно, не покажет, но Дане дадут пару выходных.За это время она свяжется с человеком, который вклеит фотографии и заламинирует её паспорта, подделает рабочую визу в Чехию — да, Дана, туда, потому что там много русских, и так будет легче — на три года, на новое имя закажет рейс.              Шасту совершенно не понравилось, как эти двое смотрелись со стороны, как они забывались рядом друг с другом. Он будто на съемки дешёвой мелодрамы попал. Ромео, блять, и Джульетта с канала Россия. На языке так и крутилось: «Стоп, снято! Несите мне перекись глазки промыть!»              От Эда не укрылось угрюмое настроение Антона.              — Не волнуйся, родной, — произнёс он с печальной улыбкой, — наши с Даной пути навряд ли ещё пересекутся.              Антон вскинул голову, словно почуявший опасность лис, но Эд поспешил успокоить:              — Она знает, Антох, всё в порядке.              Соколова неловко пожала плечами, словно бы извиняясь.              — И давно?              Дана воззрилась на Эда, не будучи уверенной, стоит ли распространяться, но он кивнул ей, поощряя говорить.              — Ну, я в общем-то долго подозревала… Да вы смотритесь чертовски уж ладно! — она засмеялась, вызвав кривую ухмылку у Антона. — А после того шоу с инкассаторами убедилась окончательно. Простите…              — Ты же знаешь, я доверяю ей, как себе… — Скруджи выпустил руки Даны, приблизился к Шасту. — Уж кто-кто, а Дана…              — Кто ещё? — не унимался Антон, настороженное выражение не сходило с его лица.              Выграновский пожевал губы, прежде чем ответить.              — Леван.              — Заебись! — Антон едва не схватился за голову. — Эд, какого же хуя?              Выграновский развёл руками.              — Даже не спрашивай, как они оба додумались — понятия не имею.              — Блять, Эд, ладно Дана, но Лев! — Шаст закипал с каждым словом всё больше. — Велика вероятность, что он дал зелёный свет на охоту не только за нашими головами, но и за жопами!              — Мальчики, не ссорьтесь, — Дана попыталась сбавить градус обстановки. — И боюсь, вам не стоит задерживаться.              Всё ещё шумно от гнева дышавший Антон недобро переглянулся с Эдом, будто переговариваясь.              — Это необходимо, — ответил Шаст на так и не прозвучавший вопрос. — Думаешь, кто-то поверит, что у опера — пусть и леди — можно запросто так отжать мобильник?              Скруджи вздохнул, но признал: Антон прав. Он задрал толстовку и вынул из кобуры пистолет.              — Дан, я должен ударить тебя. Это для правдоподобности.              Он возвышался над ней на добрые две головы, отбрасывал зловещую тень, и любому на её месте бы стало не по себе, но ведь Соколова доверила ему свою жизнь уже очень давно…                            — Как, доволен? — через плечо кинул Эд, когда они сбегали по ступеням на улицу.              — Скажем так, моё чувство ревности утолено, — самодовольно ответил Антон. — Не думал я, что ты решишься.              — Уж тебе бы я бить не позволил! — Скруджи остановился и развернулся так резко, что Антон едва не сбил его с ног. — Ты снёс бы ей голову и не моргнул.              Шаст навалился на него, заставляя прогнуться спиной над перилами.              — А чего ты хотел, когда начал спать с гангстером? — почти угрожающе прошептал он, водя губами по его шее, заставляя волосы на затылке подняться.              — Этого, Тох.              Антон усмехнулся, посчитав за ответ лишь вульгарный подтекст.              — Всего этого, — пояснил Эд, перехватывая его подбородок, глядя в глаза. – Я знал, на что иду, с первой минуты всё знал. И я был готов, что однажды всё так повернётся.              Свет предзакатного солнца сквозь высокую узкую форточку падал на Антона сбоку, насквозь просвечивая радужки, делая глаза яркими и пронзительными, сузив зрачки до точек. А, может быть, дело и не в свете вовсе.              — Я не был.