Протокол "Лазарь"

      Марио совершенно не помнил, как он добрался до дома Игоря. В голове был совершенный винегрет, хотелось пустить себе пулю в лоб, лишь бы больше не думать, лишь бы острая боль, прошившая грудь, перестала давить стальным обручем. Он понятия не имел, как справится со свалившимся на его голову заданием. Не объяснять же Черчесову его состояние тем, что его… его кто? Друг? Любовник? Враг? Какая к черту теперь разница, Денис всех предал и предал лично его, к нему не должно быть никаких чувств, кроме неприязни, если не ненависти. Но Фернандес все равно, сколько ни убеждал себя, не мог перестать испытывать несколько иного рода ощущение… Вероятно, именно так себя чувствовал Игорь когда-то, да, теперь Марио понимал. Не понимал лишь, как Акинфеев смог после всего полюбить Артема, как он переступил через ту пропасть, что была между ними.       Разозлившись, Марио саданул кулаком по стене позади своего автомобиля. Боль от удара отрезвила, заставила взять себя в руки и выкинуть из головы всё лишнее. Теперь пришлось напомнить самому себе о том, что он больше не мальчик и даже не юноша, а взрослый мужчина, который должен уметь отвечать за свои поступки и решения. Да, ошибся, да, ошибка была чуть ли не роковая. Больше значения это не должно иметь. Не обращая внимание пульсирующие болью окровавленные костяшки, Фернандес сел за руль в ожидании Артёма. Марио уже и думать забыл о происшествии в квартире Игоря, вернее о том, что он увидел. Теперь все его мысли были направлены только на одно: вернуться из этой командировки живым, чтобы начать новую охоту за последним из шайки, доставившей им столько хлопот и тем самым избавить себя от мучений. Как говорится, нет человека, нет проблем.       Дзюба показался через несколько секунд, он вышел из лифта, подошел к машине и сел рядом с Марио, подмечая про себя и разбитые в кровь руки, и непривычную сталь на лице вечно скромного и обаятельно смущённого парня. Видимо между Марио и Денисом все же успело что-то произойти, возможно даже чуть больше, чем просто дружба или… Артем этот взгляд узнавал. Забыть ровно такой же взгляд другого, направленный на тебя, невозможно даже спустя года.       — Всё в порядке?       Марио коротко кивает, выезжая со стоянки. Он злится крайне редко, но если злость всё же прорывается через гранитный забор его терпения, то достаётся всем вокруг. Агент прекрасно знает об этом, и потому старается просто молчать, надеясь, что обычно немногословный с ним Дзюба не станет в этот раз нарушать собственные принципы. Впрочем, Артём решает в кои-то веки поддержать беседу на рабочую тему, совершенно при этом забыв о необходимости пристегнуться:       — Ты получил рассылку от Кокорина? Кто бы мог подумать, что Денис — один из них…       Одного упоминания такого ненавистного, и вместе с тем желанного имени хватило, чтобы Марио резко дал по тормозам, а Артём, в последний момент успевший схватиться за поручень, врезался носом в приборную панель. Опешив, он перевёл взгляд на выскочившего из машины Фернандеса, явно матерившегося на португальском. Похоже, как он и предполагал, всё зашло слишком далеко. И именно поэтому теперь Марио срывается на него, на льющий на улице дождь, из-за которого тот вмиг промок до нитки, на проезжающие мимо машины, на весь мир, что продолжает жить так, будто совсем ничего не произошло. А у него тем временем жизнь ломается, разрывается на куски от душевных противоречий. Вернувшийся в машину, парень крепко сжал ладонями руль, вновь стартуя с места. С влажных кудрей капало на промокшую одежду, но Фернандесу было плевать. Убедившись, что нос не кровит, Артём пристегнулся от греха подальше, решив больше не провоцировать Марио до конца поездки. Или до конца миссии. Может Черчесов или Игорь по возвращении сможет более деликатно поговорить с ним.       Когда Черчесов видит в аэропорту непривычно холодного и собранного Марио и виноватого Артёма с наливающейся сливой вместо носа, он решает, что Дзюба всё же довёл своим острым языком самого себя до драки. Зная талант Артёма к взлому частных записей, он лишь качает головой, следуя в сторону их самолёта. В этот момент он чувствует себя отчего-то посторонним, кто случайно подсмотрел то, что ему не предназначено видеть. И отчего-то он чувствует вину за состояние Марио, который выглядит так, что попадись им Модрич сию секунду — и парень перегрыз бы ему горло зубами без раздумий. В каком-то смысле так оно и было. Мальчик так и не перерос старые травмы, а с другой стороны, кто бы мог просто опустить такое и забыть. Самолёт идёт на взлёт, и вместе с мерным гулом турбин к Черчесову приходит понимание: это его последнее задание.

***

      Игорь проснулся в постели один. Феерическое занятие любовью с Артёмом буквально отключило его, вытянув все соки, и по всей видимости Дзюба не стал его будить, когда уходил. С одной стороны, это расстраивало, поскольку он так и не успел ничего сказать на прощание, а с другой, вряд ли бы он что-то смог сказать. Повторить, как сильно любит? Это только сделает им обоим больнее. Попросить остаться и не идти? Оба прекрасно понимали, что это невозможно. Бросив взгляд на часы, Акинфеев заметил мигающий значок сообщения на экране. Нажав на кнопку чтения, Игорь дождался полной загрузки голограммы Артёма. Было понятно, что запись была сделана буквально за пару минут до выхода. Мужчина на голограмме улыбался как-то виновато, но очень тепло.       — Игорёша, я… Прости меня, что не разбудил. Но ты всегда так сладко спишь, я не хотел тревожить твой сон. И, кроме того, мне было бы сложнее уйти, глядя тебе в глаза. Игорь, я хочу чтобы ты знал: я никого и никогда не любил так, как тебя. Я знаю, в прошлом я причинил тебе немало боли, но сейчас я готов отдать всё, что имею, только бы с тобой всё было хорошо. Всё, что у меня есть — моя жизнь. Ты прав, я действительно убедил Черчесова поменяться с тобой местами. Это не значит, что я тебе не доверяю, что ты плохой оперативник. Мы с тобой оба знаем, что это не так. Я не знаю, зачем оставляю тебе это сообщение, может было бы проще сказать тебе это в лицо и гораздо раньше, чем сейчас, просто… Пожалуй, это единственное о чем я буду жалеть, помимо того, сколько боли я тебе причинил в свое время: что не сказал это раньше и лично. Хочу, чтобы ты знал всё это. Я люблю тебя.       Игорь пересматривал сообщение Артёма раз за разом, практически доведя себя до исступления, пока его телефон не разразился трелью звонка. Совершенно не глядя на имя звонившего, Игорь поднял трубку, включая по сотому разу сообщение.       — Акинфеев.       — Игорь, ты в порядке?       Голос Сергея был взволнованным, он действительно переживал за друга. Хотя сейчас он переживал не только за Игоря. Акинфеев медленно помотал головой, не отрывая взгляд от голографического Артёма.       — Не в порядке, — честный ответ, когда сил врать и защищаться уже нет. Они ушли вместе с Артемом.       — Вот и я тоже. Точнее мы. Тут твоя помощь нужна. До Смолова не дозвониться, а мне здесь нужен человек, который может помочь Илье и Роме на подстраховке. Я один не справлюсь.       Игорь выключил голограмму, выбираясь из постели:       — Буду через двадцать минут.       Сохранив сообщение Артёма на свой коммуникатор, Игорь быстро собрался, на автомате выполняя все действия, стараясь игнорировать мысли о том, что Артём таким образом прощался с ним. Навсегда. Больше всего давило то, что он сам не смог сказать того же. Дзюбе просто нужно было сказать это, не в пылу страсти, а вот так: честно и искренне. Офис встретил непривычной тишиной, и только бросив взгляд на часы, Игорь понял, что время близится к полуночи. Сергей сидел в своём кресле, что-то просматривая, одновременно бросая взгляды на дисплей с координатами самолёта, в котором летели Станислав, Артём и Марио. Игнашевич был белее мела, под глазами залегли тёмные синяки, а в мешках от недосыпа можно уже было хранить картошку. Скоро и Игорь будет в таком состоянии. Услышав шаги, Сергей попытался улыбнуться, но вышел скорее скорбный оскал раненого зверя, чем улыбка.       — Спасибо, что согласился помочь.       Игорь скинул с плеч куртку, усаживаясь за свой стол: — Мне всё равно нечего делать дома. Без них как-то… — Пусто, — закончил за него Сергей, про себя думая, что без Кокорина и Дзюбы рядом и впрямь стало слишком тихо. Не то, чтобы он скучал по Александру, но к их постоянным перепалкам он уже даже привык. Правильно говорят, человек тварь приспосабливающаяся, за пару дней притереться к Кокорину надо еще умудриться. Игорь же в его глазах был похож на сомнамбулу, которая выполняет всё скорее по инерции, чем осознано. Впрочем, Сергей сомневался, что он выглядит лучше. Они некоторое время работали в тишине, пока Игнашевич не откинулся на спинку своего стула, растирая глаза от усталости.       — Я схожу за кофе. Тебе принести?       Игорь как-то отстранённо кивнул, после чего покосился на свой коммуникатор, уделяя ему куда больше внимания, нежели другу. Сергей пожал плечами, решив, что тот просто слишком сильно устал, чтобы реагировать живее. Причина состояния коллеги стала понятна, когда он возвращался с кофе обратно. Голос Артёма, который тут быть ну никак не мог, заставил Сергея остановиться, осторожно выглянув из-за поворота. На маленьком экране коммуникатора Игоря прокручивалось, судя по всему, последнее живое сообщение Дзюбы. Дослушав его от начала и до конца, Сергей прислонился спиной к стене, зажмуриваясь. Перед глазами снова была усталая улыбка Станислава и его наставления. Грудь снова сдавили тиски тревоги за лучшего друга и наставника. Если бы у него была возможность, он бы отмотал время назад и убедил, совсем как Артём, убедил бы Стаса отправить его вместо себя. Эти двое хотя бы успели как-то, но изъясниться друг с другом. Хотя может так даже хуже, но от недосказанности между ним и Стасом, Игнашевич чувствовал себя откровенно паршиво.       Поставив чашку перед Игорем, Сергей устало опустился в своё кресло, прикрыв глаза.       — Стас оставил меня исполняющим его обязанности.       Игорь перевёл настороженный взгляд на друга:       — Это не удивительно, ты старше и опытнее всех нас. Кроме того, фактически, ты его заместитель.       Сергей нахмурился, тихо выдыхая:       — Насовсем. По возвращению, Стас подаёт рапорт на увольнение. Если…       Что «если» говорить совсем не хотелось ни Игорю, ни Сергею. В офисе повисла тяжёлая, как густая смола, тишина, прерываемая лишь писком и гудением аппаратуры. Дождь, что лил слезы неба за окном, отражал их душевное состояние как никогда.

***

      Рома стоял буквально на расстоянии вытянутой руки от Ильи, склеивая воедино все их наработки вместе с наработками близнецов. Схемы выходили действительно надёжными, и, если не знать структуру кода, весьма опасными. Успокаивало лишь то, что эти хитросплетения были не опасны для огромной базы данных сервера. Все ловушки были нацелены исключительно на злоумышленников, и не могли быть направлены в обратную сторону. Зобнин устало вздохнул: Миранчуки и правда были мастерами своего дела. Смущало лишь название программы.       — Илья…       Кутепов вопросительно кивнул, давая понять, что он весь внимание.       — Почему «Протокол «Лазарь»?       Илья по-доброму усмехнулся, в уголках его губ играли смешинки:       — Это шутка близнецов. Нам пришлось фактически воскрешать из мёртвых блок защиты системы, вот они и пошутили. По-моему, совсем неплохо.       Рома устало улыбнулся: здесь и сейчас, даже будучи полностью занятым работой, Илья оставался человеком, а не машиной. Иногда и он был способен на эмоции, положительные и светлые эмоции. Перед глазами снова возникла утренняя сцена из управления, когда Илья так по-доброму, будто младших братьев, обнимал Миранчуков, хваля их за работу. Бросив ещё один взгляд на Илью, Рома поймал его взгляд, полный тепла и заботы.       — Ты закончил?       Зобнин бросил взгляд на экран, коротко кивнув:       — Да, моя часть готова. А что у тебя? — немного стушевавшись, парень отвел взгляд.       — Почти закончил. Потерпи немного, я быстро.       Рома украдкой наблюдал, как быстро порхают тонкие узловатые пальцы Кутепова по клавишам, будто он не программу пишет, а играет на рояле. Это было завораживающе красиво. Настолько, что очнулся Рома, когда Илья кивнул сам себе, бросив:       — Свяжись с управлением. Пусть будут готовы минут через десять. Я соберу части программы в одно целое и попробую внедрить в систему. Зная Миранчуков, я могу с уверенностью сказать, что это будет работать сразу и без поправок.       Быстро наладив связь с Игорем и Сергеем, Рома переглянулся с Ильёй. Коротко кивнув, Зобнин произнёс:       — Запускаем протокол внедрения. Защита будет отсутствовать три минуты по предварительным расчётам. Будьте готовы к отражению возможных атак на сервер.       Рома понял, что практически не дышал те несколько минут, пока программа занимала положенное ей место в системе. И только когда механический голос подтвердил, что установка успешно завершена, он выдохнул микрофон своего коммуникатора:       — Протокол «Лазарь» успешно внедрён в систему. Программа защиты работает в штатном режиме.       Отключив связь с управлением, Рома наконец вдохнул полной грудью. Чувство эйфории затопило его: они справились, они смогли. Он обернулся к Илье, тут же буквально попадая в его объятия. Илья сдержано улыбался, удерживая Романа за плечи:       — Ты просто умница, — пробормотал Кутепов, прижавшись лбом ко лбу Зобнина.       Рома покачал головой, машинально положив свои ладони на спину Ильи:       — Это ваша заслуга, твоя и Миранчуков. Я ведь практически ничего не делал.       Илья покачал головой, наклоняясь чуть ниже:       — Ты ошибаешься, Ром. Ты сделал больше, чем кто-либо в этом мире… особенно для меня.       Поцелуй вышел внезапным для них обоих. В первую очередь потому, что Рома первый поцеловал Илью. Его ладони крепко сжимали свитер на спине Кутепова, будто удерживая на месте в водовороте безумия. И Рома сам себе не мог ответить на вопрос, зачем он поцеловал его. Последствие эйфории прошедшей ночи, или же глубоко внутри он всё же остро нуждался в присутствии Ильи в своей жизни? Перед глазами встал их разговор утром, когда он не смог противостоять самому себе и признаться, что его по-настоящему влечет к бывшему коллеге и другу. Нет, так нельзя. Оторвавшись от тонких сухих губ, Рома резко отстранился, быстрым шагом удаляясь от Кутепова, игнорируя попытки последнего докричаться до него.

***

      Известие о том, что протокол, над которым так долго бились братья, вступил в силу, настиг Фёдора уже в лифте, когда он поднимался в квартиру близнецов. Внутри глухо скреблось что-то очень неприятное, хотя видимых причин для этого не было: программа успешно встала на своё место, участники получают полную амнистию, все счастливы и довольны. Так почему бы и Феде не радоваться жизни, ведь теперь он официально больше не их надсмотрщик, и ничто больше не стоит преградой между ним и близнецами.       Переступив порог квартиры, Федя обнаружил свою сумку собранной возле двери, а братьев на диване. Алексей лежал головой на коленях младшего брата, жмурясь от приятного поглаживания по многострадальной голове. На столе стояли пустые стаканы и лежала распотрошённая пачка аспирина. Стоило двери закрыться, Антон открыл глаза, устремив взгляд на визитёра. И хотя кроме Смолова и их двоих в квартиру больше никто не имел доступа, Антон всё равно болезненно поморщился, будто специально, пытаясь сфокусировать взгляд на Феде. Он застыл в дверях комнаты, глядя на эту семейную идиллию:       — Поздравляю. «Лазарь» успешно встал на защиту данных нашей необъятной. Вам уже должны были прийти документы о полной амнистии и восстановлении вас в статусе законопослушных граждан, — пробормотал Федя, пытаясь звучать так же, как и всегда. Но какое-то напряжение нет-нет, да улавливалось.       Миранчуки вяло что-то пробормотали, будто снова уходя в свой мирок на двоих. В котором нет места для посторонних. Федя застыл в нерешительности, время от времени бросая взгляд на зеркало, в котором отражалась его собранная братьями сумка.       — Ну… Раз теперь всё кончено, мы можем общаться уже в другом ключе? Не как надзиратель и заключённые, а как… я не знаю… — раз уж те сами не захотели, то придется Смолову самому стирать границы между ними, но тот, как всегда, если и строил какие-то отношения, то неизменно разрушал другие.       Лёша тихо рассмеялся под выразительный смешок Антона:       — Надзиратель? Это ты о себе? Ах, да, ролевые игры… Смолов, не льсти себе. Пока ты «надзирал» за нами, мы уже сто раз могли от тебя сбежать. Сказать честно, для нас это был первый опыт, когда мы впускали постороннего в свою постель. Так себе опыт, больше не будем.       Федя раскрыл было рот, чтобы что-то сказать, когда до него начал доходить полный смысл фразы младшего близнеца.       — То есть, до меня уже был кто-то?       На этот раз фыркнул уже Алексей, вставая с уютных колен любимого брата:       — Кто-то… Тот человек был очень дорог нам. Чего нельзя сказать о тебе. Был и был. Спасибо за опыт, дверь можешь просто захлопнуть, замки автоматические, сам знаешь.       Терпение Феди в этот момент лопнуло, как мыльный пузырь. Самолюбие все-таки было ощутимо уязвлено. Он сделал несколько шагов в комнату, хищно склонившись над близнецами:       — Посторонний? А вы позволили мне стать своим?! Позволили мне стать частью вас двоих?! Я вас вытащил из-за решётки!       Антон вскочил на ноги, тоже переходя на повышенные тона:       — Позволили?! Мы давали тебе столько шансов! У тебя была целая неделя, Федя! Отношения — это не только секс! Это забота друг о друге, необходимость быть рядом постоянно, просто потому что иначе — тоска. Даже сегодня… Господи, Смолов, да ты в своём ли уме предлагать алкоголь и секс людям, которым нужен аспирин и сорока восьми часовой сон?! Прояви ты хоть каплю заботы сегодня, и мы бы позволили тебе попробовать стать своим. Не ты нас отсюда вытащил, а твое начальство! И мы бы не попали за эту решётку, если бы не ваш проёб с системой безопасности несколько лет назад! Мы тогда потеряли всё, кроме друг друга, а могли лишиться и этого!       Федя замер, глядя в разочарованные глаза Лёши и Антона. Ему было стыдно, ужасно стыдно за слова, брошенные утром. Но, вместе с тем, он мысленно отметил в который раз, насколько искренними бывают близнецы и насколько они обидчивы, когда не высыпаются. Как Лёша жмурится, когда у него начинает болеть голова, и как хмурится Антон, когда зол. Но просто видеть это не достаточно. Надо что-то при этом и делать.       — Мы думали, ты поймёшь, почему мы не позволяли тебе спать с нами в одной постели. Думали, до тебя дойдёт, что если ты воспринимаешь нас только как любовников, то и мы не вправе отказывать себе в удовольствии обращаться с тобой, как с посторонним человеком. Мы не можем доверять кому-то постороннему наш сон. Только друг другу.       Алексей смотрел на Федю с тоской и каким-то пренебрежением. И внезапно до мужчины дошло, что именно так он смотрел на своих многочисленных любовников и любовниц: с жалостью и пренебрежением. И вот ему вернулась та же монета, спустя столько лет беззаботной и ветреной жизни.       Антон сел на диван, притягивая к себе Алексея, укладывая его голову обратно на колени, ласково массируя виски прохладными кончиками пальцев. На Федю они больше не смотрели. Они устали, а разговор сил не придает. Да и смысл теперь собачиться друг на друга, будет только хуже.       — Уходи, Федь.       Усталый голос Лёши будто тараном ворвался в голову: даже сейчас, видя состояние братьев, он эгоистично решил выяснить отношения. Отступив назад, Федя развернулся, подхватывая свои вещи и оставляя за спиной квартиру двух людей, для которых он захотел стать больше, чем просто любовник. Антон прикрыл глаза, когда послышался лёгкий хлопок и щелчок автоматического замка.       — Как думаешь, он вернётся?       Лёша, услышав вопрос младшего брата, мягко прижал холодную ладонь к его щеке:       — Поживём — увидим. Успокойся, братик. Твоей голове нервы сейчас не на здоровье.       Смолов же тем временем направил машину в сторону ближайшего бара. Желание напиться не покидало, и если бороться со своими демонами уже невмоготу, то стоит досыта их накормить. Бросив машину на стоянке, Федя буквально ввалился в полуподвальное помещение. Заказав бутылку крепкого алкоголя, он уселся за самый дальний столик, выуживая рабочий коммуникатор, вбивая в него данные братьев в поисках полного досье. Когда ещё шло разбирательство, ни один сотрудник управления не поинтересовался, почему они ступили на роковую дорожку. Было достаточно того, что они преступники и их надо поймать. Они искали их личности, но не то, что с ними когда-то произошло. Теперь же, сидя в прокуренном баре с полуопустошенной бутылкой виски, Фёдор готов был хвататься за голову. А ведь они были простыми мальчишками, довольно талантливыми и перспективными. И всё пошло псу под хвост всего лишь из-за одного сбоя.       Уронив голову на руки, Федя просипел:       — Ну ты и дебил, Смолов.