***
Рассказ Синдбада вышел не сильно долгим, в отличие от молчания, последовавшего за ним. Протей обдумывал ситуацию как будто фоном, на переднем же плане его мыслей стоял образ Гортензии… Они вот-вот должны пожениться, и тут на тебе! На секунду у царевича даже мелькнула мысль дать в помощь Синдбаду отряд воинов, снабдить всем необходимым — едой и деньгами — а самому остаться во дворце. Но мысль эта промелькнула со скоростью молнии, не оставив и следа, ведь Протей не мог оставить друга в беде. — И с чего же нам начать поиски? — наконец он решился прервать тишину. — Не знаю, — Синдбад взлохматил свои волосы. Этот вопрос он обдумывал уже сотни раз, но постоянно заходил в тупик. — Ладно, что-нибудь придумаем… Я должен предупредить отца. Может быть, он что-то подскажет. — Думаешь, он отпустит тебя? — Дело слишком важное, чтобы отсиживаться во дворце. Война богов — не шутки! Если она начнется, никто не будет в безопасности… Они оба замолчали, осознавая всю тяжесть положения. Первым нарушил тишину вновь Протей. — Тебя проведут обратно. Жди меня на корабле — как только я улажу все здесь, я прибуду к вам. А пока — вот, — он протянул еще один драгоценный перстень, — купите все, что необходимо для путешествия. На этом они и распрощались. Синдбад с провожатыми удалился на корабль по тому же ходу, что и пришел, а Протей направился прямиком к отцу. В другой раз царь Димас скорее всего и не подумал бы даже пускать пирата во дворец. Даром что Синдбад вернул Книгу Мира. Но он же ее и украл. А все то, что рассказал моряк, скорее напоминало очередной обман ради наживы. НО. Не только сам Димас, но столько людей своими глазами видели гнев самой настоящей богини. Эрида — не олимпийская богиня, но сравнять Сиракузы с землёй повелительница Хаоса могла бы шутя. Это точно не показалось ему. И это только богиня второго порядка. А какой гнев могут обрушить на их головы дети Реи и Кроноса?! Виноваты Сиракузы или нет… Сколько было историй, как в пылу распрей меж богами случайно гибли целые цивилизации, не то что царства. Что для богов жизнь смертных? Пыль. Да и что скажут боги, если узнают, что они отказали в помощи божественному посланнику? Но что может смертный Царь, если боги не знают что делать? Есть один артефакт, имеющий власть проникнуть в любую точку мироздания, пусть даже божественного. Книга Мира — это всё Знание, что могло быть когда-то, есть и будет. Подарок Титанидов первому царю Ойкумены. Читать священные страницы позвали достойнейшую из Весталок. Жрица запела тихо и нежно, произнося слова на древнем языке, который уже практически никто не помнил, кроме самих Весталок. Язык богов и первых людей. Жрица вдруг умолкла и вдруг уставилась в страницы Книги. Завороженно она смотрела на знаки, символы то появляющиеся, то исчезающие на страницах. Она сморгнула транс и почтительно обратилась к мужчинам: — Сейчас Книга даст ответ. И удалилась, словно тень. На голубоватых страницах вдруг показался красивый ларец. Нимфы, украшающие его цветами. Затем изображение сменилось… чьи-то руки открыли ларец и вынули собственно то, что теперь Синдбад должен был отыскать. Но Книга дала ответ не на то, что хотели наши герои, а то, что действительно было нужно. Стали проявляться призрачные буквы. Сначала одна, потом вторая… Пока не сложилось в имя «Дабднис». Имя вдруг обросло ветвями лавра — символ победы. На этом все кончилось. И снова замелькали прежние символы и знаки. Как и было. — Хорошо, что Книга дала ответ… Плохо, что лично я ничего не понял, — вздохнул Протей. Вот неужели нельзя по нормальному ответить? Хоть раз? — Надо созвать совет, — глухо заметил Димас. — Только так можно принять решение.***
Артус был шокирован, когда, прогуливаясь по отдаленным закоулкам замка, наткнулся на мило общавшихся, несмотря на все традиции, Протея и Гортензию. Первым порывом было тут же кинуться к ним и притащить обоих к Димасу. Однако мудрый базилевс тут же успокоился. Он рассудил, что если эти двое общаются уже долгое время, то в один голос будут утверждать обратное… Нет, нужно выждать удобный момент, когда можно будет добиться признания у самого податливого из них. Конечно же, эта роль отводилась нежной Гортензии. А если удобного случая не представится — просто увезти свою дочь без каких-либо объяснений! Единственное, что предпринял царь — это отстранил от дочери ее служанку, никак это не объяснив. Весело и бодро Арсиноя семенила на работу. Походка у неё была весьма своеобразной: женщина шла, одновременно переваливаясь с ноги на ногу и слегка подпрыгивая. Была она в самом приподнятом настроении, осталось только дойти до покоев госпожи и начать новый рабочий день. Но у высоких врат в покои случилось непредвиденное. Солдаты, с которыми, как Арси думала, у неё вполне тёплые дружеские отношения, как-то довольно грубо оттолкнули её и заявили, что пока ей запрещено приближаться к царевне. Рабыня даже не сразу поняла сказанное ей. Всё это казалось нелепой шуткой, настолько абсурдной для неё была ситуация. Она тут же принялась выяснять, в чем дело! Стоит отдать ей должное, из ступора она выходила достаточно быстро и тут же начинала действовать! Стража была не из робкого десятка и держалась под этим шквалом из праведного негодования и искреннего недоумения довольно долго… Но в конечном счете сдались и, взяв с нее клятву, что она их не выдаст, рассказали, от кого исходил приказ. Царь приказал ей не приближаться к госпоже?! О боги и богини Олимпа! Что за бред? Но стражи не шутили. Куда-то делась их теплота и дружелюбие к Арси. Напрямую её не пускали, и македонянка, при всей своей тучности, проявляла чудеса изобретальности и ловкости: то пыталась пролезть в окно, то затесаться в толпе других слуг, входящих в покои Гортензии, то дать взятку, то ещё что. В конце концов, начальник стражи, устав от оригинальных выходок Арсинои, пригрозил попросту всыпать ей двадцать плетей, если она ещё раз попадётся. На что рабыня пообещала, что на сей счёт он может не беспокоиться.***
Сейчас, слушая рассказ Протея про возможную войну богов, Артус думал совсем не о надвигающейся угрозе, а о том, что это отличный повод увезти Гортензию и не возвращать ее когда и если все обойдется благополучно. Царь Коринфа считал себя осторожным и предусмотрительным. На деле, он рассчитывал на то, что брак его дочери есть просто удачная партия, и вдруг подписываться на такие сложности… — Сын мой! Безусловно, то, о чем ты говоришь, очень серьезно. И я буду рад, если ты встанешь на защиту людей. Но как же ваша с Гортензией свадьба? Уже почти пришло время! Артус поспешил вмешаться. — Что такое свадьба двух людей, когда надвигается то, что может уничтожить все и всех?! Царь помолчал, обдумывая его слова. — Да, ты прав! Просто я так жажду увидеть своего сына счастливым… Это видение туманит мой разум, — Димас кивнул Артусу, а затем обратился к сыну. — Что ж, сделай необходимые распоряжения по подготовке и отправляйся в путь… А мы будем ждать твоего возвращения. Протей благодарно склонился в поклоне перед отцом и направился к выходу. — Ах да! И не забудь зайти к матушке перед отбытием. Расскажешь ей обо всем сам! Царевич чуть не застонал в голос. Но, сдержавшись, произнес лишь: — Обязательно, отец… И поспешил скрыться с отчих глаз, пока он не вспомнил еще о чем-нибудь. Времени и так было в обрез, а ему еще необходимо было поговорить с невестой.***
Довольный неожиданным поворотом событий Артус спешил к своей дочери. Нашел он ее в комнате — совершенно одну, взбудораженную уже несколько дней тем, что верная Арсиноя не появляется все это время. — Отец? Что-то случилось? Где Арсиноя? — вопросы сыпались один за другим, но Артус проигнорировал их. — Собирайся, дочь! Мы покидаем этот дворец! От этих слов девушка на мгновение потеряла дар речи. Да что там речь! Она, казалось, забыла, как дышать. — А…а.ааа как же свадьба? — Ты же была против! Вот я и подумал, что спешить и правда не стоит… Так что свадьбы не будет. Мир перед глазами царевны помутнел. Если бы она не сидела, то наверняка земля бы сейчас ушла у нее из-под ног. Ум отчаянно искал и причины такого решения, и спасательные соломинки, которые могли исправить ситуацию. — Но ведь ты сам говорил, что этот брак просто необходим! И я должна думать в первую очередь о нашем народе, а не о себе! И тут Артус наконец не выдержал. — Вспомнила, значит, о народе?! — голос его резко возвысился, отчего Гортензия, не ожидавшая такого, отшатнулась от отца. — А вспоминала ли ты о народе, когда сбегала на свидания к своему жениху вопреки всем запретам?! Нет, не пытайся отрицать! Я видел вас! Девушка едва не плакала. Каждое слово отца, словно пощечина, больно била саму душу. — Отец, пожалуйста! Это же может привести к войне между нашими государствами! — Я приказал! Ты — моя дочь и обязана подчиняться. Протеус не будет твоим мужем. Его семья оскорбила меня. Скоро ты вернешься в Коринф, как ты и хотела. А что до возможной войны…то это не женского ума дело. Молчишь? Мне не нравится, что ты показываешь характер. Поэтому мне видится правильным, что я не допускаю твою любимую рабыню к тебе. Вы обе могли что-то выкинуть. Гортензия сидела по-прежнему неподвижная, как садовая статуя. Как ни крути, отец отрезал ей все пути отступления. Он лишил её даже Арсинои… Слёзы бессилия и гнева навернулись на ясные глаза. Сдерживая рыдания, она тихонько задрожала… Царь, что так безразлично играл дочерью (может, и не со зла), властно смотрел с балкона на океан. Напряжение достигло своего апогея. Скорее всего, еще мгновение, и либо базилевс Коринфа, либо царевна, совершили бы глупость, наговорив друг другу то, о чём бы потом жалели. Но всякое напряжение свела на нет какая-то старуха, чудесным образом образом оказавшаяся у комнаты царевны, пройдя охрану и отворив тяжелые двери. Видимо, бабке стукнуло не меньше двухсот лет. Карга по всей видимости, страдала ревматизмом, ибо была согнута пополам. И передвигалась она с черепашьей скоростью. При этом у неё была такая «трясогузка» по всему телу… В общем это «тело» видимо само не знало, в каком направлении движется, и поэтому причитало дребезжащим старческим голосом: — Ой, бааабушка стаааренькая… Бабуушка ничаво ни мооожет… Заблудилася, от беда так беда… Старая я старая! Как же тааак? Ой, бааабушка стаааренькая… Бабуушка ничаво ни мооожет… И так раз десять. Царь обернулся на дочь, одарив её взглядом а-ля «Смотри, какой я!», и торжественно отошёл от перил балкона. Тяжёлые браслеты громко звякнули, когда Царь Царей (в пределах Коринфа) направился к старой перешнице, продолжавшей завывать и двигаться в случайном направлении. — Обопритесь о меня, я помогу Вам… — Чаво?! Бабуська вопросила так громко, что её голос дал такого «петуха» и сатрап аж поморщился и слегка помассировал ухо, на которое пришлась звуковая атака. Он произнёс предложение своей помощи уже громче, и бабушка с благодарностью приняла помощь «касатика». Из такого фамильярного обращения царь сделал вывод, что она не только глухая и немощная, но и слепая напрочь. Преисполнившись самых благороднейших чувств, он протянул руки старушке. Он ожидал ощутить слабое, трепещущее прикосновение милых старушечьих ручек… В реальности бабка вцепилась в его руки стальной хваткой, при этом ещё и повиснув всем свои весом на одну лишь руку правителя. Артус едва слышно крякнул от натуги, но выдержал. Прошло не менее десяти минут, как эта чудесная пара преодолела путь в семь шагов до скамьи. Тяжело выдохнув и стерев выступивший на лбу пот, отец Гортензии произнёс приказ: — Фффух… Вот, дочь, взгляни на это несчастное создание. Вместо того, чтобы дерзить отцу и повелителю, прояви кротость и позаботься о ней. Дай ей воды. Фффух… Царь выпрямился, почувствовав, как хрустнула поясница, и, довольный собой, своей почтительностью к старшим, он отправился отдыхать. Старуха, путаясь в выстиранных чёрных балахонах и гематии, скрывавших её лицо и фигуру, по-прежнему мелко тряслась и причитала. Гортензия, помедлив немного, утёрла пальчиком так и не скатившиеся слёзки и поднялась. Всё-таки, это её отец и это его указание. А кроме того, в чём виновата эта слабенькая бабушка? Ей действительно надо подать воды и позаботиться о ней. Но как только царевна прикоснулась к накидке старушки, женщина вдруг перестала трястись, замерла и, резко откинув гематий, явила миру молодое, круглощёкое лицо… Арсинои! — Ну как? Ушёл? — и рабыня коротко обернулась, нет ли за спиной господина? — Ах, ну вот я к Вам и пробилась, моя госпожа! И девушки счастливо вскрикнув, бросились обниматься. — Арсиноя! Ты неподражаема! — А что я говорила? Там, где прямо не пролезем, мы пройдём бочком! — Нет, ты всё-таки уникальна! — Ааай! Это всё пустяки и безделушки по сравнению с тем, что я вам принесла. И Арсиноя извлекла из объёмного декольте тонкий свиток. Гортензия развернула его и они обе засунули свои носы в записку: «Моя нежная возлюбленная, я твёрд в своей любви и не позволю никому отнять у меня тебя. Я отправляюсь в путь, за похищенными дарами. Но не могу уплыть, не сказав тебе. Прошу только об одном: дождись меня. Не соглашайся уезжать, жди меня так, как ждала Пенелопа своего Тесея» Протей» — Коротенечко так, но он очень спешил… и не зря, разрази меня Зевс! — прокомментировала лаконичное послание рабыня. — Ваш папенька явно решил увезти свое семейство куда подальше. — Мой отец бережет меня, но он не видит… не видит, что таким образом он не только ломает мою судьбу, но и противоречит богам! — Ну что ж делать, иной раз царей трудно понять. — Мы должны протестовать, не допустить этого, Арсиноя! — Протестовать… Да толку от этих слов — как от козла молока. Нам нужен план… план… план… Толстушка заходила по кругу, словно ждала, что этот самый план проступит на полу, барабаня в задумчивости пальцами по губам. Кто выпустит в такой обстановке саму дочь царя Коринфа за ворота? Да еще с путевыми тюками? — Думай, Арсиноя… — тоже задумчиво произнесла царевна. — Вольную и приданое, если придумаешь что-то! — Что? — Вольную и приданое… — Нет! Вольная… Вот оно! Славься Гермес — повелитель хитрости, что города берёт! — Т-ты чего? — Вы просили гениальную мысль? Вот она! Арси аж пританцовывала от довольства. Итак, план заключался в следующем…***
Царь Коринфа сидел на террасе Флоры и задумчиво любовался на то, как лёгкий ветерок кружил в воздухе уже опавшие маленькие лепестки вербены. И даже в этом случайном природном явлении он видел какой-то намёк, скрытый смысл, ниспосланный богами. Артус был глубоко уверен, что он уже давно умеет читать и правильно трактовать волю Олимпийцев. А царевич нарушил древнейшую традицию, установленную ещё во времена Атлантов (ну может чуть позже): жених не должен видеть невесту, если она из другого полиса. И вот результат — война богов. А то, что по первому же появлению какого-то незнакомца он пренебрёг всем и, практически единолично приняв решение, отправляется в странствие, было просто возмутительно! И что-то не видно особой подготовки флота. В общем, теперь сатрап Коринфа был убеждён, что пантеон уберёг его от такого брака. Взгляд его скользил по прекрасным цветам и древам и совсем неожиданно упал на… Гортензию?! Дочь направлялась к нему с довольно решительным видом, чего Артус никак не мог ожидать, думая, что девушка сейчас подавлена. — Отец! Нам надо поговорить! — не забыв склонить голову в знак почтения, заявила Гортензия. — Я не намерен больше ничего обсуждать! Я уже сказал — свадьбы не… — Я не про свадьбу! — настойчиво перебила девушка. Царь был, мягко говоря, ошарашен. О чем еще могла хотеть поговорить дочь с таким решительным видом, словно собиралась повторить все 12 подвигов Геракла? — Кхм-кхм… Что ж, тогда я тебя слушаю. Присядь. Тонкая и прекрасная, словно цветок, в честь которого была названа, она опустилась рядом с отцом. — Прежде, чем мы отсюда уедем, я хочу увидеть Арсиною! — Исключено! Вы с ней увидитесь только по прибытии домой! И то я еще не решил, оставлю ли я ее твоей служанкой! — Отец, дослушай, я не все сказала! Я хочу увидеть Арсиною, чтобы дать ей вольную. Она прекрасный человек и друг, поэтому я хочу, чтобы дальше она сама могла выбирать свою судьбу. Между ее слов четко слышалось «… в отличии от меня». Но Артус был слишком поражен услышанным, чтобы это заметить. Он попытался было подобрать слова, которые смогли бы переубедить дочь… Но едва поднимал на нее глаза, осознавал, что эту скалу сейчас не сдвинуть! Наконец он тяжело вздохнул и произнес: — Да будет так! В конце концов, это твоя служанка, и тебе решать, как с ней поступать. С этими словами он щёлкнул пальцами правой руки и раб, стоявший неподалёку, тут же подскочил к хозяину. Царь приказал привести Арсиною, а так же принести пергамент, стилус и чернила. Письменные принадлежности принесли первыми и пока раб бегал за Арси, Гортензия писала вольную от своего имени, положив свиток на дощечку. Вот послышались шаги и на террасу поднялась македонянка. Вопреки обыкновению, у неё был смущённый, даже испуганный вид. Едва подняв на царя Коринфа взгляд, она тут же его опустила и рухнула на колени, согнув спину и уперев лоб в пол. Гортензия приказала ей встать. Арсиноя подняла голову, но с колен не встала. Артус повторил приказ встать, немного помолчав, он добавил, что её не собираются наказывать, а скорее наградить. После чего он покровительственно улыбнулся дочке, и девушка произнесла: — Я знаю, что ты хочешь стать свободной, так? — Кто же этого не хочет, госпожа? — Так вот, я хочу дать тебе эту свободу. Только не спорь… Вот грамота. А этот перстень возьми себе. Продай. Может быть, используешь эти деньги как приданое, когда ты выйдешь замуж… Ты достойна быть счастливой. Арсиноя нерешительно подошла к царевне, немного шаркая. Облизав губы, она протянула руку и приняла свиток и перстень (весьма крупный) с голубым опалом — это был камень-талисман Гортензии. Такой подарок — великая честь. Но преданность — бесценна. И царь был приятно удивлён щедростью дочери. Он довольно кивнул два раза и спросил Арсиною: — Говорят, что ты уже приглянулась кому-то? На самом деле, ничего он не слышал о сердечных делах какой-то там рабыни, просто он решил наградить своим вниманием служанку, дабы поддержать дочку и тем порадовать. Совсем неожиданно он попал своим высказыванием в точку. — Да, мой повелитель… На самом деле, это рыбак из Парги. Он как раз отплывает сегодня вечером, чтобы продать рыбу и выкупить меня. Но так я могу уплыть с ним, если поспею. — Вот значит как! Мммм… Тогда прими и мой дар. Ты верой и правдой служила моей дочери, а вознаграждение добродетелей — угодно богам Олимпа. Вот, возьми это. И сняв с шеи красивый витой торквес, царь швырнул его под ноги теперь уже бывшей рабыне, словно собаке. Но Арсиноя с величайшим благоговением подняла его и приложила к губам. Гортензия коснулась пальчиком глаза, стирая слезу. — Иди. И… будь счастлива. Да благословит тебя Гера. Арсиноя не выражала свои чувства столь грациозно: слёзы растроганности она растёрла по физиономии вместе с соплями. И, не переставая кланяться, попятилась прочь. Когда рабыня ушла, царевна всё же пустила две слезы… Царь всё же любил дочку, он подсел рядом, и, приобняв девушку, пообещал подарить ей новую рабыню, даже лучше!***
Пока Арсиноя шла в покои, она позаботилась о том, чтобы каждая душа узнала, что ей дали свободу. Она шла прямо в покои госпожи. Стража не усмотрела ничего особенного, что Арсиноя пришла в покои госпожи, уже будучи свободной. Громилы рассудили, что раз сам царь (а Арсиноя именно так и сказала) дал ей вольную, стало быть, и запрет на вход тоже снят. Там её уже ждала другая служанка, по прозвищу «мышка». Её озолотили ещё раньше. А заодно «насвистели» в уши, что царевна идёт на тайную встречу с любимым, дабы попрощаться, а не сбежать. Так вот, как только за широкой спиной рабыни захлопнулись двери, две служанки принялись вытаскивать из-под матраса всякую ветошь и странный пояс из больших сваленных подушек. Последним вытащили старый поношенный плащ и такой же старый гематий. Эти две вещи принадлежали Арсиное, и все Сиракузы, казалось, знают об этом — когда женщине дали доносить их, толстушка верещала от восторга, как белка. И если кому показать эту одежду, то он безошибочно назовет владелицу. Сама царевна весь день провела на виду у отца, но от ужина отказалась. Артус благословил дочь и отпустил её отдыхать. Но перед тем как уйти, она при отце сказала рабыням приготовить терму. Но туда она не пошла. Под предлогом она оторвалась от рабынь и чуть ли не бегом последовала в покои. Огненно-рыжее солнце лишь раз осветило её силуэт, когда она пробегала мимо окна. Игра началась.***
— Поздравляю, Арси! — Да благословят тебя боги, пусть всем улыбнётся такая удача! — Хоть изредка давай о себе знать! — Счастливая… Всё это и многое другое говорили все, кто встречал Арсиною, закутанную с ног до головы в плащ и гематий. Она шла, лишь кивая на слова поздравлявших. Никто не углядел в её странном наряде и поведении ничего особенного. — Сторожится. И правильно делает! Пусть сначала пройдёт через ворота, а то сглазят. Пусть, пусть сначала окажется на свободе, — приговаривали старухи, тыча пальцем в мешковатую фигуру, ковыляющую к воротам. Но не к Золотым, а к тем, через которые ходили слуги, рабы и т.п. Именно через них вошёл тот рыбак, что передал весточку от Синдбада Протею. Как бабочка в стекло, стучало сердце Гортензии, когда она шла прямо к воротам.***
— Всем пока! Пока! Всем удачи! — радостно кричала Арсиноя всем знакомым, подходя к Золотым воротам. Красивые паланкины вельмож и не менее чудесные кони… Толстушка подошла к воротам, но её остановила стража — дескать, нельзя, куда собралась? Сияя улыбкой, она продемонстрировала им свиток с вольной. Стражник, хорошо знакомый с Арсиноей, прочитав, воскликнул: — Зевс и Геракл! Однако, вот это удача! Значит, можно тебя поздравить? — Дааааааа. — Ну что, поздравляю. Только иди через простые ворота. — Да ну, Тетис, жалко, что ли? Такой праздник! Выйду как абсолютно свободная гражданка Сиракуз! Ну Теээээээтис! — Эх, ну ступай. В честь такого события. И Арсиноя, радостно задрав нос, потопала через Золотые ворота. Путь её лежал к старьёвщику — перстень обратился в увесистый мешочек цехинов. Половины хватило, чтобы купить одноэтажный и однокомнатный дом в квартале гончаров, который она уже успела себе присмотреть, когда гуляла по городу, выполняя некоторые поручения госпожи. Тогда она могла о нем только мечтать, но теперь… После — знакомство с новыми соседками и особенно соседями. Завязалась оживлённая беседа. Отыскалась нехитрая снедь. Слушая этот гул человеческих голосов, Арсиноя счастливо вздохнула — вот и началась её новая жизнь.***
— «Химера»? А, Уго рассказывал. Там, у самого края. Такой, не слишком большой, с красными парусами и на краю казюлька какая-то нарисована. Кароч, давай сначала камушек, а я тебе объясню. Толстуха в балахоне вынула руку из-под лохмотьев и протянула камушек красной яшмы. Рыбак выпучил глаза на холёную хрупкую ручку, но мзду принял. — Кароче, слухай сюды… Когда дорога была более-менее ясна, Гортензия выбрала кустарники неподалёку и там освободилась от «костюма». Теперь она напоминала маленькую копию если не самой Артемиды, то хотя бы одну из её спутниц — нимф. Короткий, до колена, хитон, перехваченный лишь на поясе, русые локоны заплетены в толстую косу. А на хрупких лодыжках кожаные ремешки от лёгких беговых сандалий. Она запихнула маскировку в кусты, надела пастушью сумку через плечо и проверила: внутри мешочек с цехинами, пара безделушек, маленький охотничий кинжал, деревянный гребень, льняная рубаха, маленькие шёлковые валики для… кхм, для устранения ежемесячных неполадок, так сказать. Ну и ещё чего по мелочи. После этого она вздохнула и ланью понеслась вперёд.***
Девушка от предвкушения сжала в кулак гематий и продолжила бежать. Мысль о том, что она сбежала, была её крыльями. И если сначала это занимало все её мысли, то теперь царевна думала лишь об одном. Только бы он не уплыл без неё. Ели она не успеет найти корабль, то это конец всему. Гортензия добежала до той части мощёной дороги, где начинался плавный спуск к морю. Совсем прямо — был официальный порт, для больших кораблей. А если от него свернуть налево, то можно было сойти на тропинку, ведшую к пирсам, которыми пользовались рыбаки и другие. Но она вдруг остановилась в нерешительности. Страх снова возник перед ней. Там, впереди, нет родителей, которые прикроют её, решат всё за неё. Теперь только она отвечает за себя. Перешагнув через этот порог, она окунётся в полную неизвестность. Отчуждённую, безразличную к слабости изнеженной, совершенно домашней девочки шестнадцати лет. Вдруг, правильней будет вернуться обратно?***
А где-то на острове Кифера, куда никогда не добраться ни одному смертному, Афродита, сидевшая на постели из ландышей скрестив ноги, напряжённо держала в руках большой ромбовидный кристалл горного хрусталя. Богиня напряжённо всматривалась, всерьёз переживая за то, что происходило в глубине его граней… — Ну же… только не трусь… я верю в тебя, детка… Она напряжённо покусывала губки, слегка нахмурив брови. Если сейчас эта девчонка «повернёт коней», испугавшись ответственности за своё чувство… обвинить её будет трудно, но Венера тогда болезненно бы разочаровалась в нежных чувствах вообще.***
Внезапно Гортензия, словно маленькая серна, оттолкнулась от земли и легко побежала дальше. Шаги давались ей и трудно, и легко одновременно. Она бежала к любимому, в чувствах к котрому была уверена. Но так было страшно принимать решение и нести ответственность за него. Правда, с каждым шагом ей становилось как-то проще. И снова мысли были заняты тем, чтобы лишь успеть. Когда она добежала до больших кораблей, внутри неё было уже радостно, она ощущала непривычный азарт. Девушка добежала до песчаной тропы и уже ступила туда, как почувствовала, как кожаные сандалии мягко увязли в мокром песке. Она сняла их. Мокрый песок непривычно холодил кожу, пока на бегу царевна высматривала корабль. «Не слишком большой, с красными парусами…» Были рыбацкие судёнышки, но нужного не было. А вдруг…? Вдруг он уже оплыл?! Нет! Нет! Она ускорила бег. По инерции завернула за поворот и неподалёку заметила «Химеру», мерно покачивающуюся на волнах.***
Арсиноя поставила маленький глиняный сосуд с каким-то немного пожухлым цветком на шершавый стол. Ну вот, она вроде бы и обустроилась. Молодая женщина снова попыталась осознать, что теперь она не рабыня, а свободная. Многие получали подобную роскошь лишь к концу своей жизни. Казалось бы, радуйся! Но где-то в сердце было противное ощущение того, что вот чего-то не хватает. Чего-то очень важного, можно сказать, необходимого. И она сама не могла понять этого чувства. Оно было похоже на своеобразное разочарование в себе… В общем, Арсиноя была явно не в своей тарелке. Подумав, македонянка списала это на непривычность её положения. Что ж, еще только полдень, еще куча времени, чтоб привыкнуть… Интересно, как там госпожа? Прошло время. Наступил ранний вечер. Арсиноя действительно успела переделать кучу дел, которые заключались в том, чтоб завести доброе знакомство с соседями. В общем-то у неё получилось. Зеленщица, мастер-горшечник, разнорабочие в местном порту… Но главным было то, что Арси встретила своего старого знакомого по имени Раклий, с которым она познакомилась, когда её продали царевне. Они общались, но почти сразу Раклию повезло: его хозяин по-пьяни подписал приказ о снятии рабского браслета. И пути Арсинои и Раклия разошлись. А теперь они снова встретились. Но радость от возобновлённого знакомства подмочило его «предложение». Напросился в гости. Арсиноя с радостью приняла его и немало обрадовалась, когда при встрече он подарил ей простой браслет. Пусть немного маловат на её запястье, но это неважно. И тут Раклий выдал: — Ну что ж… раз уж ты приняла подарок, значит, тебя всё устраивает. — Не поняла. Что устраивает? — Моя кандидатура. Тут Арсиноя начала хлопать глазами. Она вообще перестала что-либо понимать. И тут он решил добить: — В любом случае, надо всё это озвучить. — … — Мы оба с тобой уже не молоды. Я ведь после получения свободы всё деньги хотел заработать, чтоб жить по-человечески. А супругой так и не обзавёлся. А тут ты. И ты мне вполне подходишь. Экс-рабыня даже не знала, как реагировать. Вот и кто из них умом поехал: он или она? Арси всё же попыталась натянуть улыбку. Может, он не опасен хотя бы? Раклий же продолжал немного заунывным голосом нудеть: — Ни ты, ни я происхождением и красотой не блещем… — Э… — Ну да, чего уж тут. Так что обоим выгодно будет пойти к жрецу и заключить брак. Бёдра у тебя хорошие, родишь легко. Это хорошо. Семья и дети. Арисиноя еле удержалась, чтоб не ухмыльнуться. Вот он значит о чем. Как-то грустненько. Просто подходить, даже будучи по сути, не нужной… А хотя, может он прав? При её габаритах, простецкой физиономии и полном отсутствии приданого, кто на неё позарится? Да и возраст… Двадцать пять лет. Застоялась, ничего не скажешь. Да и что люди скажут? Удручающая обстановка. Надо его как-то спровадить, чтоб подумать хорошо. Улыбаясь как можно менее приторно, Арсиноя попросила его оставить её, чтоб дать ей подумать. Когда он ушёл, стало одновременно и дышать посвободнее, и как-то пусто. Из окна блеснуло огненное закатное солнце. В душу вновь закралось беспокойство: как там её госпожа? То есть, бывшая госпожа… За окном сновали люди. У каждого была семья, свои бытовые дела. Вот какая-то женщина вела двух детей — мальчику было около трёх, а девочка может была на год старше — но при этом она несла на спине огромную корзину с овощами, хлебом и рыбой. Подмышкой она несла маленькую охапку белья, видимо от прачки. Тут к ней подбежал какой-то хлипенький мужичонка и подхватил ношу, одновременно мельком целуя её в макушку. Видимо, муженек подоспел. И таких было не мало. Арсиноя ухмыльнулась, глядя на эту компанию. Ведь встретились же когда-то, приглянулись друг дружке, потом он пришёл в дом к её родителям… И вот теперь они вместе тащат корзину с нехитрой снедью и ведут за руки двух детей. Которые в своё время так же станут чьими-то мужем и женой… А поодаль какая-то бабка колотила какого-то деда скалкой по голове: «Глаза б мои тебя не видели! Опять нализался, сатир недобитый! Не даааром мне говорили про любовь и козла!» Бывшая рабыня нахмурилась: а вот и ещё один пример. Так обычно бывает, когда замуж выходят «из-под палки». И если она выйдет замуж за Раклия, то, скорее всего, просуществует до того, как превратится вот в такую старуху. Или прожить без мужа, но не растратив себя на «что есть». Вдруг её что-то стало слепить: это сверкала на солнце бронзовая фигурка богини Элпис, которую кто-то поставил на подоконник. Богиня Надежды. А может… Эх! Да гори оно всё! Толстушка стала пихать вещи в суму. Бежали вместе, так и с богами будут разбираться вместе! Так, стоп! Так не пойдёт. Надо собраться получше. Времени в обрез, но торопливость хороша при ловле блох, а не когда собираешься на край света! Наконец сумка была уложена. Да так, что Арсиноя едва сама смогла ее поднять. Пора в путь! Она остановилась на пороге, не решаясь сделать последний шаг. Осмотрела свой дом, который за столь короткое время все же успел полюбиться, пусть пока и не был родным. Сделала глубокий вдох, набираясь вместе с воздухом и сил… И переступила черту, окончательно разделившую ее жизнь на «до» и «после»!