***
Синдбад ждал Протея у той самой «птички», благодаря которой он смог незаметно с ним увидеться. Всё тот же Патилет был рядом, готовый отвести царевича и этого бродягу за стены Сиракуз. Толстяк грыз яблоко и, казалось, не обращал внимания на пирата. Но Синдбад чувствовал, что он за ним пристально наблюдает. И тоже вёл себя смирно, как ягнёнок. Оба были готовы при необходимости атаковать. «Не нравится мне это. Почему каждый раз, как я оказываюсь в этом дворце, я неизменно готов к атаке? Да ещё теперь отвечать за самого наследника престола. Отлично. «Всегда мечтал». Да-да-да, он мой друг. О, боги, где же те времена, когда я бороздил Тетис исключительно с командой?» — бурчал про себя Синдбад. Но вот из хода показался Протей, которого сопровождал другой слуга. Последний отсалютовал Патилету и снова скрылся в тайном ходе. — Мой господин… — заискивающе протянул слуга. Протей едва заметно закатил глаза и протянул ему руки ладонями вниз. Патилет облобызал обе и повёл их за собой. Синдбад фыркнул на этот ритуал. Рукой он сделал знак Протею, чтоб тот шёл вторым. Сам же моряк замыкал строй. Почти весь путь до гавани они проделали молча. Возможно, обоим мужчинам было неловко трепаться в такой ситуации. И… на «Химере» ждала Марина. В душу Синдбада закралось смутное беспокойство: что если чувства к нему с её стороны были лишь влюбленностью, мимолетной блажью, которая пройдёт, едва она увидит и проведёт Мойры знают сколько времени в плавании с Протеем? Вдруг однажды она взглянет на обычного пирата холодно, не любя. Сумеет ли он за это путешествие не превратиться в тень… Пират посмотрел на казалось бы, лучшего друга: а что напрягает его? Уж не встреча с бывшей? То есть, бывшей невестой? И чего он всё время оборачивается? Ответ был простым — царевич оборачивался туда, к окнам тех покоев, где оставил свое сердце.***
В гавани всё было, как обычно, просто ещё один день. С одних кораблей что-то сгружали, что-то наоборот загружали на судна. Моряки торопились: кто-то, чтобы оказаться поскорее дома, кто-то чтобы выкроить немного свободного времени. Так что на четырех человек никто не обратил внимания. Еще немного времени, и трое вышли в ту часть порта, где теснились лёгкие, довольно потрёпанные рыбацкие судёнышки. Повидавшая виды «Химера» смотрелась весьма выигрышно. Во всяком случае, за весь день Кэйлу поступило пару предложений продать этот ярко-алый парус. Именно он был тем ориентиром, что не позволял потеряться в лабиринте мачт. — Ступай, Патилет. Ты свободен. В путь я отправлюсь один. — Да сохранит тебя весь пантеон, мой повелитель. Протей коротко кивнул и, потеряв интерес к провожатому, взошёл по трапу. Палитет проводил господина взглядом, но когда Синдбад последовал за ним, резко, даже грубо, остановил его: — А теперь слушай внимательно — ты головой отвечаешь за царевича. Синдбада это не сильно испугало — и не такие угрожали. Он вырвал руку, бросил что-то вроде «Сам знаю» и взошёл на свой корабль. А оказавшись на палубе, обернулся и одарил Палитета взглядом, дескать, ты ещё здесь? И только после того, как Палитет скрылся за поворотом, Синдбад наконец выдохнул. А выдохнув, обратил внимание на то, что происходило на корабле. Было слишком много посторонних людей. Тут и там сновали какие-то мужички, которые носили грубо сколоченные ящики в трюм и обратно. — Это ещё что за персонажи? — поинтересовался Синдбад у Кэйла, который контролировал процесс, опершись о борт корабля, и щуря на солнце левый глаз, словно кот. — Ммммм… а ты не догадываешься? Спустя четыре склянки после твоего ухода прибыл тот самый пузан, что только что пришёл с тобой и Протеем. А с ними и вот эти чудики. Потом он ушёл, а вернулся с тобой. А в ящичках этих много всего хорошего: вяленое мясо, сухари, лепёшки (на первое время), оливки. Сетей подбросили для рыбы. Порох, ядра. Для Джеда* «игрушек» подкинули. А главное… Лениво отойдя от борта, он вразвалочку подошёл к одному из ящиков, что не успели сгрузить, и открыл крышку. Там оказались залежи лимонов, что в море ценятся почти как золото. Сдохнуть от цинги не хочется никому. Синдбад оглядел это богатство и криво усмехнулся: — Хм, знал бы, что на халяву получу ящик лимонов, грабанул бы Олимп. Кэйл хохотнул и спросил: — Ну и твой дружок венценосный? — Что? — Кто он на нашем корабле? Не, я ничего против не имею, но, судя по всему, он сидеть сложа руки не собирается. — Считай, что он ценный груз. Постарайся приглядывать за ним. — Понял-принял. Пока Кэйл занимался носильщиками и выдворением оных с корабля, Синдбад пошёл на нос корабля, где виднелась фигура Протея. Немного не дойдя до него, пират остановился. Затем нерешительно начал: — Протей… Царевич обернулся. И снова Синдбад почувствовал укол ревности: Протей был хорош собой, да ещё и весьма ухоженный. Не всколыхнет ли эта красота нежных воспоминаний? Он тряхнул головой, отгоняя непрошеные мысли. Синдбад был уверен в любви Марины, был уверен в дружбе Протея, но… Ревность иногда подкрадывается незаметно, особенно, когда потенциальный соперник весьма неплох. Главное, не дать ей затмить разум и стать на пути у истинных чувств. Вся эта суета хотя бы для одного была в удовольствие: Спайк носился по всему кораблю, оглашая все вокруг громким лаем.***
Приготовления шли полным ходом. Поэтому никто не обратил внимания на хрупкую фигурку, которая, словно призрак, скользнула на корабль. Гортензия оглядывалась по сторонам, пытаясь отыскать любимого. Однако среди снующих туда-сюда матросов и рабочих его не было. Определив, в какой стороне находятся каюты, девушка направилась туда, стараясь быть как можно менее заметной. И у нее это почти получилось… Увы, лишь «почти». — И что за нимфа пробралась к нам на корабль? А главное — зачем? — у нее на пути совсем неожиданно вырос один из пиратов. Залихватские усы, длинные черные волосы забраны под белую повязку. За пояс заткнуты две сабли. Гортензия от неожиданности и испуга отпрянула. И едва не полетела спиной на палубу, перецепившись обо что-то. Но ее тут же подхватили чьи-то руки. — Я всегда говорил, что ты пугаешь девушек, Крыса! Но ты все так же пытаешься с ними знакомиться! — раздалось у нее над головой. Подоспевшим на выручку оказался Синдбад. Однако Гортензия этого не знала… Для нее это был еще один пират, такой же пугающий, как и первый. Она оцепенела от страха. Синдбад держал её плечи в руках и настороженно рассматривал девушку. Белокурая, голубоглазая, на вид — совсем ещё ребёнок. Именно что на вид. Куреты, Амур, Медуза — кто её знает, может это самая настоящая нимфа. Но незнакомка вдруг вырвалась из его рук. Собрав всё мужество, Гортензия дрожащим голосом выдала: — Перед тобой — Царевна Гортензия, багрянородная дочь базилевса Коринфа из Дома Халитов, наречённая невеста царевича Сиракуз и… Здесь от волнения она запнулась, и произнесла: — …и твоя Госпожа. Где-то нашла силы вскинуть голову, стараясь показаться грозной. У Синдбада отвисла челюсть. Сложно даже сказать, от чего он оторопел больше: от такой дерзости или от того, кто эта девочка. Честно говоря, если бы это оказался морок, солнечный удар, Синдбад не удивился бы ни на секунду. Но в качестве реальности… Как-то в горле пересохло. Теперь он держал её на руках, еле сдерживаясь, чтоб не спихнуть её за борт (нет девицы — нет проблемы). Но тут девушка отскочила на шаг. Она выхватила из-за пояса маленький охотничий нож и выставила против остальной команды, решившей поглазеть, что деется. Они выстроились вокруг неё полукругом, практически отрезав все пути отступления. Нападать на нее, понятное дело, никто не собирался — только выяснить, каким ветром ее сюда занесло. Однако девушка об этом не знала. В ее глазах они были разбойниками, шайкой негодяев, готовых пойти на всё! О боги, и зачем только Протей связался с ними?! Кстати, о нём — пора бы уже узнать, где он. Короткий нож заскользил во вспотевшей ладошке. — Я п-п-пр-риказываю… Я приказываю Вам позвать царевича Протея! Девичий голосок дал «петуха», она судорожно вздохнула, сгоняя страх. Сзади к Синдбаду, всё ещё пребывавшему в состоянии некоторого когнитивного диссонанса, как говорили учёные умы, а в простонародье просто — в ступоре, подошел Кейл и, склонившись к уху, прогудел вполголоса: — Какие-то проблемы, кэп? Синдбад чихнул и приказал Кэйлу стрелой лететь в каюту и привести Протея./некоторое время назад/
Марина не могла понять, отчего Протей так спокойно встретил её? Едва дёрнув уголками губ, он скользнул губами по её руке. Смотрел, говорил, даже где-то улыбнулся, но… почему она чувствовала себя бесплотной Эхо? Особенно это подчёркивал сумрак в каюте. Пиратка, нет-нет, да бросала взгляд на бывшего венценосного жениха. Протей сидел на подоконнике, одну ногу спустив на пол, другую уместив на подоконнике. Он смотрел на волны, мысленно умоляя Фетиду послать им на помощь всю силу морей. Для успеха дела Протеусу следовало бы подумать о курсе, о том, кто бы мог быть вором, но… Царевич — всего лишь человек. Он слаб. Мысли, кружа, всё возвращались почему-то во дворец. Как, однако, циклична история. Когда-то Марина покинула стены Сиракуз, осиротив его сердце, а теперь он уплывает прочь от невесты, которой толком ничего не объяснил. Он даже сейчас слышит её голос. Стоп. Он действительно слышит её голос! Марина и Протей разом повернулись в сторону двери, через которую доносились голоса. Через мгновение появился Кэйл.***
Едва увидев жениха, Гортензия выронила нож. Протей тоже немного оторопел, как и Синдбад какое-то время назад. Но мышление человека, родившегося и выросшего во дворце отличается от хода мыслей пирата. Перед глазами мелькнули выстроившиеся гоплиты, мермидонцы — то есть, погоня и открытый конфликт. Если сама царевна Коринфа одна, без охраны, да ещё с оружием в руках… То единственное что приходило в голову — на Сиракузы могли напасть. Но оказалось иначе. Мирно поживал дворец и все, кто в нём. Но это пока. — Я ушла, оставив всё. Только не гони. Синдбаду не требовалось смотреть на Протея, чтобы понять. Видимо боги сочли его Героем, не хуже Одиссея. Иначе зачем они послали ему это испытание. Или наказание? Отказать царевне в месте, значит спровоцировать самого Протея, а с этого момента всё гарантированно пойдёт по наклонной. Да и где-то капитан «Химеры» преследовал личную выгоду: если невеста его друга будет рядом с последним, то ему, Синдбаду, будет как-то поспокойнее. Но. При новых обстоятельствах надо задать стрекоча не вечером, с отливом, а сейчас! Протей увёл и сокрыл девушку в каюту, от греха подальше. И от стражников тоже. Марина вовремя появилась на палубе. — Где ты ходишь! Быстро Крысе на подмогу! За тобой паруса! Кэйл, мать твою, живо за штурвал! Лука, Джин, Ли, Джед! Живо на вёсла! — Капитан, как на вёсла? Но нас всего ведь… — Быстррра! Синдбад зарычал, как лев, и команда тут же шарахнулась по местам. Кэйл остудил пыл командира. — Так, Синдбад, остынь, или корабль сядет на мель прямо здесь! Вёсла для начала надо вытащить и приладить! Пусть твой дружок тоже поучаствует, заработает на пропуск для этой красавицы. — Кэйл! Ты мне друг, но… — Да не собираюсь я обижать твоего Протея! Но сейчас все силы хороши! Уймись, говорю! Синдбад сквозь зубы вдохнул-выдохнул и произнёс: — Так. Слушать мою команду! Джед и Кэйл — живо в трюм за вёслами! Остальные: отдать кормовые и носовые! Поднять якорь! Гафеля-гарделя, топсель-шкота, перетяжка! И паруса! Срочно готовьте паруса! Марина! Женщина с готовностью отозвалась, и работа закипела. Сам капитан запрокинул голову назад, громко вздохнул и проорал в небо: — *****ть, ** вашу м***! Кэйл критично поднял глаза к нему, и заметил: — Это не совсем та молитва, которую ждут боги. — Кэээйл, почему я? — Потому что. Обещаю, мой мальчик, как только мы доставим камушки богам, а царственную парочку домой, к папочкам под крылышко, мы нажрёмся в дым. — Да иди ты… — Ладно, ступай, — Кэйл хлопнул рукой по плечу Синдбада. Повернув голову, великан проводил его взглядом и, когда капитан дошёл до входа в каюту, Кэйл с ухмылкой повернулся обратно. Ну что, пора навести шороху! Прошло время, и солнце уже наполовину село за горизонт. «Хвост» горел, не то слово. Как всегда, когда надо срочно что-то сделать, обязательно произойдут какие-то заковырки. Ну да — вёсла нашли не сразу. Думали, что пропили. Не, слава Гермесу, нет. Стали прилаживать… в общем, свои заморочки. Синдбад по этому делу пребывал в немножко безумном состоянии. Но вскоре вёсла были на месте. Паруса готовы. Все, кто был свободен, если это можно так назвать, разместились на лавках у вёсел. Даже сам «луноликий царевич» лично позже присоединится к простой матросне. Мда, как они будут в таком количестве выводить корабль — одним Мойрам ведомо. И Фортуне. Великан сокрушённо покачал головой, повернулся и… забыл, как дышать. По палубе плыла она… ФЕМИНА. На круглых покатых плечах золотилось закатное солнце. Тёмно-каштановые зеркально-гладкие волосы до плеч развевались на морском ветру. А какими сочными были её формы… Особенно бёдра. При каждом её шаге они так волнительно колыхались, что Кэйл дважды облизнулся. Пеплос и гематий на ней были из довольно тонкой ткани (что дали, то и носила), которая реяла на ветру, на мгновения подчёркивая эту зовущую полноту. Она не шла, плыла… В золотом свечении, пока Зефир и Борей осыпали её лепестками. Сердце старшего помощника капитана «Химеры» пропустило удар. Арсиноя решительно топала в поисках хоть кого-то дельного, кто может отвести её к госпоже. Палуба покачивалась под ногами, и ей пришлось ступать твёрже, чтоб не рухнуть. А ещё она очень жалела, что не забрала волосы. Ветрина тут была — будь здоров, и буквально чувствовалось, какой кошмар творился у неё на голове. Да ещё какой-то мусор задувало в лицо. Былинки какие-то, листья… Она остановилась прямо у главной мачты. Опёрлась пухлой ладошкой о неё. Сзади раздался кашель, и низкий бархатный голос поинтересовался: — А что это за незнакомый мне цветок? На лице Арси отразилось лёгкое недоумение, она повернулась и иронично хмыкнула: — Своеобразное у тебя понятие о цветах, приятель. Она осеклась под таким жарким взглядом (причину которого она никак не могла понять), сглотнула, но таки продолжила: — Зовут меня Арсиноя. А ты кем будешь? — Кейл к вашим услугам! Что привело столь прекрасную деву на старый пиратский корабль? У Арсинои глаза буквально вылезли на лоб. Срочно захотелось прочистить уши — похоже, что часть пыли, переносимой ветром, все же попали туда и теперь вытворяли со слухом нечто невообразимое! Толстушка глянула на великана с некоторым подозрением на сумасшествие. Но на безрыбье и рак рыба… Она кашлянула и ещё раз спросила, стараясь говорить максимально просто и с перерывами — где-то она слышала, что такой тон успокаивает душевнобольных: — Так, эээ, дружище, скажи-ка мне, а где у вас тут капитан? Тут Кэйл насторожился: как бы не была аппетитна эта малышка, но к чему этот вопрос? Слишком много чужаков сегодня на «Химере»… — А ты с какой целью интересуешься? — С той, чтоб последовать за своей госпожой. — Куда? — А куда Борей понесёт эту скорлупку. Кэйл хмыкнул: — Ну, не такая уж это и скорлупка. С чего ты решила, что здесь какая-то госпожа? — Не какая-то, а дочь царя Коринфа. И вообще, не бойся, хвоста я не привела. Тоже понимаю. Вот, покажи капитану этот перстень. Если я правильно предполагаю, то госпожа рядом с капитаном и царевичем. Кэйл взял лапищей колечко и повертел перед носом. Дорогая работа. Опытный глаз охотника за сокровищами сразу определил, что эта штучка явно принадлежит «власть имущим». Да и наличие самого такого представителя склоняло пирата поверить незнакомке с чарующим именем… Пират и не отрицал, что «поплыл» от этой щекастенькой мордашки. Он наказал ей ждать у мачты, а сам пошёл в каюту к Синдбаду. Войдя в каюту, старший помощник увидел такую картину: в том старом плетёном кресле, привезенном с полинезийских островов, с высокой спинкой, восседала царевна. Держась так, словно она уже Царица и руководит, а не скромно внимает. Синдбад стоял перед столом, лицом ко входу в каюту. Протей стоял чуть позади, справа от друга. Марина же стояла рядом с якобы скелетом Горгоны Медузы (теперь, повстречав настоящую Медузу, Синдбад стал сомневаться, что это настоящий скелет в принципе). Пока Кэйл контролировал процесс срочного, можно сказать, стихийного, отплытия трое… скажем так, друзей держали совет: куда плыть. Ни у кого не было ни малейшего представления. Решили по очереди высказывать любые варианты мест, где можно поискать. Любые варианты, даже самые бредовые. И, как оказалось, что только такие и были. Снова тупик. Особо отличились мужчины: Протей предположил, что пунктом назначения может быть сам Олимп. Только не вершины, а горы. Синдбад (внешне спокойный, а внутренне здорово зашуганный приключениями с богами) вообще уплыл в страну сказаний, легенд, баек, философских текстов, слухов. Перед глазами Марины мигом возникла «потрясающая» картинка: горы Олимпа, какая-нибудь замшелая пещера, их «треугольник». Им лет по сто, и все эти сто лет они копаются в свитках. Женщина вздрогнула. Пошли мурашки. Нет, не этого она хотела. Обвела глазами каюту, надеясь найти хоть какую-то зацепку. Тишина угнетала, шум волн за окном лишь сбивал с мыслей, а не помогал. Вдруг царевна произнесла: — А нельзя ли задать вопрос богам? Если все эти рассказы про курет, Медузу правда… Марина косо посмотрела на юную красавицу — в душе шевельнулось неодобрение вперемешку с ревностью (поди пойми, относительно чего). И, стараясь не выдать чувств, ответила: — Что значит «если это правда»? Мужчины обеспокоенно переглянулись: не показалось ли им эхо грозы? Но Гортензия так была взволнована вообще происходящим, что совсем не заметила этого, лишь задумчиво продолжила, теребя кончик косы: — Ну… то есть… если капитан умеет обращаться к богам, значит можно… Но Марина перебила её. Не со зла, просто царевна подала ей неплохую идею. Не совсем здравую, но не плохую. Морячка радостно вскрикнула: — А ведь точно! Надо обратиться к Пифии! На неё уставились две пары глаз: тёмно-карие и серо-зелёные. Она закатила глаза: — Жрица-прорицательница Дельфийского оракула в храме Аполлона в Дельфах, расположенного на склоне горы Парнас. — Постой, милая, но раз сами боги не знают, кто вор, как нам поможет пифия? Снова вмешалась Гортензия: — Пифия обращается не сколько к богам, сколько… ну, в общем, на Олимпе своя жизнь, и иной раз и сами боги не знают своего будущего. Синдбад тут же вспомнил фразу, что обронил милосердный курет: «Олимпийцы не лишены человеческих страстей». Может и в самом деле, жрица, что обращается к Миру Идей, может навести их на след. Ведь если Душа познаёт всегда, так как она бессмертна, а соприкоснувшись с чувственным миром, начинает припоминать уже известные ей сущности вещей и истин мироздания… Синдбад тряхнул головой: ну и мысли. Откуда это только взялось в его голове? Подытожил: — Значит, к Пифии. Протей осмотрел карту, разложенную на столе: — И сколько может понадобиться времени, чтобы добраться? Синдбад, подойдя к нему, провёл пальцами по пергаменту. Предположил, что дня два в лучшем случае, в худшем — три. Дверь открылась и на пороге возник Кэйл. — Синдбад? — Что случилось, Кэйл? — Тут одна знойная малышка просила передать тебе… И он протянул перстень. Капитан непонимающе принял послание и осмотрел перстень. Затем обречённо вздохнув, поинтересовался: — Ну и зачем мне перстень? Он поднял его повыше, и Гортензия тут же узнала свой подарок. Импульсивная девушка рванула было наверх. И Синдбад едва успел остановить её. — Так, стоп! Наружу тебе нельзя. Еще не хватало, чтоб тебя увидел кто. Чей это перстень? — Моей рабыни. То есть бывшей рабыни. То есть я её отпустила. То есть… — Так стоп! Ещё раз: это твоя бывшая рабыня, которую ты отпустила на волю, подарив ей перстень? — ДА! Именно она помогла мне сбежать. Пират застонал: — Боги, за что? А здесь-то ей что потребовалось?! Так, всем оставаться тут. Я пойду посмотрю. Кэйл! Брысь с дороги… Ворча на все лады, мужчина пошёл наверх. Когда осталась пара ступеней, он вынул кинжал — мало ли… вдруг этот визит не с добрым намерением. И рабыня привела с собой очень сердитых гостей.***
Палуба его встретила его взрывом смеха. Причиной этого командного «бу-га-га» на фоне панического отплытия была какая-то толстуха, которая расселась на ближайшей бочке, как атаман. Вся команда валялась рядом от смеха. До Синдбада донеслось: — Тихо-тихо, парни, ща самое смешное будет. И тут этот придурок говорит: «Ну, значит, тебя всё устраивает». Я сижу и вообще не понимаю, чего происходит-то?! Пираты снова предвкушающе загыгыкали. Чужие проколы всегда смешат. Плюс, еще эта Арсиноя умела рассказывать! Чувство юмора и самоиронии были вне конкуренции. Да и чувствовалось, что историй у этой девахи масса. Увидев капитана, Крыса завопил: — Капитан! Можно мы оставим Арсиною себе? Мы будем её кормить. — Да! И койку мы найдём! -Точно! — Да, капитан! — А ещё она… Синдбад вовремя рявкнул: — Ну-ка тихо! Ты кто такая и что тебе надо? — Тихо, ребят, я сама разберусь. Тебе, капитан, коротко или с подробностями? — Постарайся и так, и так. — Хах, лады. Вот какая петрушка: был план, по которому я должна была получить вольную и вместе с госпожой свалить. Она к тебе, я в закат. Но. — Что «но»? — Я тут подумала и поняла: уж больно я прикипела к госпоже. Такова видно моя доля — служить дому Коринфа. В общем, я с вами. Места не займу. Ем как все. — Ты так уверена, что поедешь с нами… с чего? У меня нет никаких причин, чтоб оставить тебя. Или у тебя где-то припрятаны алмазы? И не шпионишь ли ты? Арсиноя спрыгнула с бочки. Та с грохотом рухнула от не самого грациозного действа. Но сама экс-рабыня невозмутимо, даже нахально подошла к Синдбаду вплотную и отогнула перед его носом три пальца: — А вот на счёт причин ты ошибаешься: первое — ты давно в прислужники к коринфской царевне нанялся? Ты что ли будешь одевать её, прислуживать, защищать и так далее? Судя по твоей физиономии — нет. Во-вторых… тут в Сиракузах слухи ходят, что на твоем корабле ещё патрицианка скрывается? — Только попробуй шантажировать. — Да Зевс с тобой! Только говорят, что это бывшая невеста сиракузского царвевича. — Говорят, что кур доят. И что? — А то, что мало ли меж двумя львицами возникнет недопонимание? Кто сможет нужно слово молвить в нужный момент и спасти твой корабль от женской войны, безжалостной и беспощадной? М? — Ну допустим. — И наконец: мне тут эти милашки-близняшки Джин и Ли сказали, что вы по большей части питаетесь суровей, чем в Спарте: то есть огурцами да яйцами. — Кое-кто позаботился о нашем провианте. Так что… Арсиноя перебила: — То есть пара крепких рук — лишние? А вкусный ужин для моряка… то есть нормально приготовленный вкусный ужин без урона для кухни… — Камбуза. — Без разницы. — И ты правда считаешь, что сможешь прокормить мою ораву? И все вымыть? — Ну, помощники периодически будут требоваться. Но твои молодчики вряд ли испугаются каких-то кастрюль и плошек. А, парни? Пираты сначала смешались, но всё же одобрительно загудели. А Синдбад призадумался, хотя этому здорово мешал искрящийся ироничный взгляд карих глаз этой толстушки. К уху Синдбада склонился Кэйл: — Кхм, Синдбад, а если на неё наткнутся стражи из дворца? Царевну-то будут искать… Капитан вдохнул солёный морской воздух, подумал и сказал: — Слишком много женщин на моём корабле… Но чтоб не путалась под ногами. Иди к своей госпоже. Постарайся, чтоб до позднего вечера её не было на палубе. — Уж не дура. Понимаю, почему. Слушаюсь, капитан!***
Её большие, распахнутые глаза цвета фиалки смотрели на голую, мёртвую пустошь… Сама бесконечность простиралась вдаль. Статуи воинов наполовину торчали из песка. Богиня Хаоса и раздора облизнула потрескавшиеся, сухие губы. Сегодня кончается её срок, скоро она сможет появиться на Олимпе.***
«Химера» наконец выползла в открытое море. Синдбад, мрачный, как грозовая туча, стоял у штурвала. Медленно поднял карие очи в небо, чихнул, не отрывая глаз от небесной тверди и брякнул: — Посейдон! Или… Фетида… или Нерей! Сколько вас там! Ну, пошевелитесь там, что ли! Это ради вас я стараюсь! Нагоните волн да ветер попутный! В тот же момент пирата щедро окатила одна-единственная волна. Пока вода красиво стекала с Синдбада, Кэйл, пофыркивая от смеха, поднялся к нему и протянул маленькую тряпочку, дескать, просушись. — Знаешь, Синдбад, тут здравый смысл и чувство самосохранения тебе просили передать, что уходят от тебя к другому. Эге… Мулат удивлённо выдохнул, когда сильный попутный ветер туго надул паруса, а волны покрылись пеной, ударяясь о борт корабля. Путешествие началось. Пифия ждёт.***
Храм был великолепен и колоссален: в длину он был не менее ста метров, в ширину, ну может, в половину меньше. Вдоль могучих мраморных стен с внешней стороны крышу храма подпирали сорок колонн высотой ни много ни мало, в одну амму. Фриз был довольно скромным для божества Солнца и Мужской красоты — Аполлона. Триглифы чередовались с метопами, где были высечены сюжеты о том, как дар прорицания был дарован богине Гее, от неё — Фемиде, та отдала его сестре Фебе, а та — любимому внуку Аполлону, который, обучившись искусству прорицания у Пана, прибыл в Дельфы, где победил злого дракона Пифона, охранявшего вход в прорицалище. Так золотоволосый бог и овладел оракулом. Фронтон тоже был оформлен скромно: в центре сам Аполлон, а по бокам — по шесть с каждой стороны — располагались фигуры двенадцати муз. Стены храма изнутри украшали скульптуры. В середине храма находилась пятнадцати-метровая раскрашенная скульптура солнечного бога, которая была изготовлена из позолоченного дерева (волосы и хитон) и слоновой кости (стройное тело божества). Именно туда направились пятеро: Синдбад, Марина, Протей, Гортензия и Кейл. Арсиноя же осталась на корабле — бдеть. Вся компания была одета так, будто две пары и… слуга/раб — телохранитель идут к Пифии, спросить, будет ли благополучным брак. Так казалось встречным, и наших героев никто не задерживал. Марина ради такого случая тоже оделась в полотняный хитон в пол серого цвета, Гортензия же была одета в более короткую версию хитона. Но у обеих — с короткими рукавами (они же не рабыни!). Русые волосы царевны Арсиноя заплела в тугую косу, достигавшую конца лопаток, и украсила лишь немногими цветками вьюна, росшего неподалёку от пристани. Короткие волосы Марины, остриженные не из-за траура, а из соображений удобства, Арсиноя уложила так, что причёска была похожа «греческий узел». Они поднялись, каждый держа за руку свою половинку, и вошли в главное здание. Их тут же встретил жрец, который предложил им пожертвовать на Храм Аполлона, точнее, на дары ему. Гортензия достала тяжёлые длинные серьги размером в ладонь в виде двух больших переплетённых спиралей. Не надо говорить, что жрец остался очень и очень доволен. Поверьте, серьги были внушительные. Он спросил, хотят ли они, чтобы он спросил о чём-нибудь Пифию? Тут и настало время для приватного разговора… Старика отвели в сторонку и показали ему печать царского дома Сиракуз, а Гортензия — широкий браслет, на оборотной стороне которого было выгравировано, что она — багрянородная дочь царя. Сразу два важных гостя, и без охраны… Жрец понял, что дело чрезвычайное… Пригласили Жрицу, что отвечала за Тех, кто Грезит. Пройдя через официальный порядок получения персонального приглашения, дождавшись разрешения, они смогли пройти туда, куда могли пройти только жрицы и жрецы, а так же особенные посетители (т.е особенно щедрые). В этом самом зале, спиной к окну, выходившему на священную рощу Аполлона, на высоком треножнике сидела Та, Что Грезит. На вид — ровесница Гортензии, ну может чуть старше. Слегка смугловатая кожа. Длинные курчавые чёрные волосы, заплетённые в толстые косы, ниспадавшие с плеч до самого живота. Красивыми руками жрица опиралась о треножник. Синдбад предположил, что, скорее всего, девушка родом из земель Урарту. Но Пифия даже не обратила внимания на вошедших. Она сидела, застывшая, словно статуя, едва заметно покачиваясь вперёд-назад. Глаза, не моргая, уставились в одну точку. Изредка трепетали ресницы из-за едкого дымка, поднимающегося из трещины, что была под треножником. Ходили слухи, что из этой трещины шёл дым из кузницы Гефеста. И так жрица вдыхала его и видела то, что просачивалось из мира Богов, но при этом эти знания не были дарованы даже Олимпийцам. Хотя на самом деле служители Аполлона собирали особые травы в роще Аполлона. Много лет назад их привезли из-за семи морей. Человек, вдыхавший запах воскуряемых трав, погружался в транс. Иногда жрицы плакали, иногда заливались смехом, иной раз описывали невероятные видения… Но редко кто из Пифий доживал до двадцати… Жрица, что привела их к провидице, сначала сама встала на колени, затем, закрыв лицо ладонями, начала что-то бормотать, при этом как будто соблюдая некий такт. Затем она тяжело встала, поцеловала стопы юной Пифии и только тогда шёпотом разрешила посетителям задать лишь один вопрос. Тут и встал вопрос — а кто будет говорить с богами через Пифию? Решили, что раз боги поручили поиски Синдбаду, то и ему спрашивать. Пират подошёл к жрице (она сидела так высоко, что пират носом «упирался» в её колени) и осторожно произнёс: — Скажи, Та, Что Грезит, где искать вора, что обокрал Афродиту? Он, честно говоря, ожидал грома и молний, но… тишина. Где-то за спиной кашлянула проводница: — Говори громче. Синдбад повысил голос: — Скажи, Та, Что Грезит, где искать вора, что обокрал Афродиту? Тишина. Только Эхо растворила его вопрос в воздухе. «Так. Процесс перестаёт быть томным, » — подумал авантюрист, начиная кое о чём догадываться. — Произнесите громко и чётко… — робко и как-то сконфуженно произнесла проводница. И тут же сцапала какого-то мужичка-прислужника, прошипев ему на ухо, как гюрза, которой наступили на хвост, — ты, бесполезный кусок, сколько пучков ты поджёг?! Прислужник испуганно прошептал: — Т-т-три… — А надо было один с половиной, полудурок! — свистящим шёпотом прошипела тётка и прикрыла лицо ладонью, — ой, что будет… Позорище… Вдруг толстуха аж подскочила на месте, когда Синдбад, набрав в лёгкие воздуха, как рявкнул: — СКАЖИ, ТА, ЧТО ГРЕЗИТ, ХДЕ НАЙТИ ВОРА, ОБОКРАВШЕГО АФРОДИТУ, ЕДРИТЬ ТЕБЯ В КОРМУ! Оцепенели все, включая самих служителей. Но на такую дерзость Пифия даже не моргнула, продолжая пялиться в пустоту. Лишь облизнула засохшие обветренные губы, словно жаждала испить воды. Вдруг коротко прыснула от смеха и стала раскачиваться чуть сильнее. И всё. Кэйл склонил голову набок и вопросил: — И… это я так понимаю ответ? Нет? Да? Но Синдбад уж давно понял, что ответа сегодня они вряд ли дождутся, он не раз видел таких вот «Пифий» в притонах Джакарты. Он критично сжал губы и покачал головой. — Нет. Не знаю, как там насчёт Аполлона и Оракула, но эта девица просто-напросто под кайфом. Разве не видно? Все остальные и сами уже осознали, что дельфийская жрица вряд ли сможет им помочь. Синдбад, Протей и их прелестные спутницы пошли прочь. Кэйл замыкал строй. Сконфуженные жрицы в качестве компенсации поспешили воскурить благовония, которые, согласно верованиям того времени, отгоняли злых духов и приносили удачу во всём. А воскурив, оставили в подвесных чашах, и исчезли. Пират почувствовал, как благовония, точнее, дым от них едким облаком попал в глаза. Судя по кашлю Протея, ему тоже досталась порция «вспомогательных» средств для транса. Кэйл смачно чихнул. Его «Аппчхиея!» вознёсся к самому куполу и рассыпался эхом. Марина и Гортензия стали потихоньку таять, будто Синдбад смотрел на них сквозь Аккадский стеклянный флакон для духов. — Тьфу! Совсем крыша поехала! Набуздякать столько травы этой… — прокашлял моряк. Он стал тереть пальцами глаза, пока вдруг не услышал, как удивлённо ахнул Протей. Тут же Синдбад вскинул голову. Они, все трое, шли во мраке. Нет горизонта… Их лица освещал только калейдоскоп из блестящих искр лилового, синего и серебристого цветов. Завораживающее зрелище. Протей и Кэйл чуть ли не забыли как дышать. А вот Синдбад прекрасно знал. Этими зрелищами, способными поразить любого человека до глубины души, пират был сыт по горло. И судя по тому, чья стройная фигурка вырисовывалась на фоне света, он даже знал, кто на сей раз решил потешиться. Бац! И сноп света рассыпался, и наши герои оказались среди бесконечного числа звёзд. — Синдбаааад… — вроде как радостно прозвучал весьма чувственный, звонкий женский голос. — Да, здравствуй Эрис… — как-то кисло отозвался Синдбад. — Ты что, не рад меня видеть, красавчик? Тут нет рядом твоей зазнобушки, и у тебя выпал уникальный шанс неплохо поразвлечься. — Спасибо конечно, но… — Ну, а твои друзья? Этот статный великан или грациозный царевич? — Никто. Ни я, ни Кейл, ни Протей. Говори, что ты хочешь, и дело с концом. — Фу, как груубо! Не стоило бы так дерзить самой богине Хаоса, ведь на сей раз я могу и не дать выбора… У Синдбада возникло непреодолимое желание послать Эрис в то место, куда не заглядывает солнце. И никто, разрази гром, его не остановит! Мужчина уже открыл рот, как вдруг авантюриновое небо снова вспыхнуло, став золотисто-персиковым… — Боюсь, что ты сама рискуешь вовсе не иметь никакого выбора! Новый голос тоже принадлежал женщине. Только в нём чувствовалась уверенность, сила, властность и… гнев. Появилась та самая женщина. Она была среднего телосложения, немного крупновата, правда, однако белый легчайший файномерис с золотой окантовкой скрывал все недостатки. Пепельно-золотые волосы были убраны назад: они были как бы подогнуты на небольшой валик под затылком, который, в свою очередь, прикреплялся к небольшой диадеме из тонколистного золота. Поверх был накинут полупрозрачный гематий до пола, так же белого цвета. Но личико… личико было прехорошеньким. Это было личико уже зрелой женщины: ясные карие очи, слегка подведённые коричневым, привлекали в первую очередь. Привлекали кого угодно, кроме Синдбада. Ему больше понравились золотые цацки: гривна на шее, крупные висячие серьги, треугольная диадема, золотые браслеты… так, а на ноге? Да, на ноге тоже браслет… Если всё это продать, скажем, в Аюттхайе, то на полученные деньги можно было прожить наишикарнейшие хоть две жизни. Внимание друга привлёк Протей. Он осторожно коснулся его руки, и осторожно шепнул: — Я вспомнил, та, что с чёрными волосами, это Эрида. Это она отдала тебе Книгу Мира тогда. Но что-то она не похожа на богиню Хаоса. Пират поднял глаза и аж поперхнулся: Эрида сама на себя была не похожа. Тёмный сумеречный туман, служивший ей одеянием, внезапно превратился в весьма и весьма скромный хитон в пол. Ноги были босыми, а длинные иссиня-чёрные волосы, всегда пугающе развевавшиеся в воздухе, теперь приняли вид строго заплетённых кос. Синдбад еле сдержался, чтоб не заржать: Эрида — скромница, что может быть абсурдней и смешней? А самой Эрис было далеко не смешно: тысячу лет быть заключённой в Тартар. Как-то сосуществовать с мужланами-Титанами, у которых одна тема для разговора — свергнуть Зевса. Она один лишь раз позволила от скуки позабавиться со смертными… И что в итоге? Её же и обманули! Но ещё тысячу лет, или около того, быть заключённой в её планы не входило. Гера и так злилась на неё знатно из-за суда Париса, а если она прознает про её невинную шутку с Книгой Мира… — Моя госпожа, чем я могла прогневать Вас, Геру Златотронную? Гера буквально прошипела: — Чем? Чем?! Ох не зли меня, Эрис! Говори, где свадебные дары? Я знаю, что они у тебя! И если ты не хочешь остаться в Тартатре до скончания веков, то живо верни. И Арес тебе не поможет! Эрис и раньше знала, что у Олимпийцев будет свадьба. Но напоминание о том, что её в очередной раз не пригласили хоть на время, зажгли в ней гнев. Она вскинула очи на верховную богиню, полыхнули фиолетовым пламенем глаза. Но так же быстро и потухли. Эрис была гневлива, но отнюдь не дура. Навсегда отправиться в глубочайшую пропасть Аида — такое себе. А Гера может. И лучше её не злить. Богиня Хаоса медленно опустилась сначала на колено, а потом присела и на бедро. Теперь она смотрела на Геру снизу вверх. Потянула к ней руки, и ухватилась за подол одеяний, словно та была её матерью. Неплохой ход — вроде бы и не на коленях, и вроде как у её ног. — Госпожа моя. Я знаю, что у сына Прекраснейшей торжество, но я не знаю, в чём ты меня обвиняешь. Умоляю тебя, смилуйся надо мной! Титул, данный Афродите Парисом когда-то, Эрис произнесла не случайно. Это зорово резануло ухо. Гера поджала губы и с раздражением бросила: — У Амура на свадьбе украли два камня, что собиралась поднести в дар Афродита: рубин из крови Адониса, и бирюза — слеза радости Исиды, когда её супруг воскрес. Кроме тебя, никому подобный Хаос не нужен. Это ты — вор. Точнее, воровка… Ведь красть для тебя — развлечение… А, царевич Сиракуз? Когда Гера повернула к друзьям голову, мурашки пошли даже у Синдбада. Казалось, что богиня хочет прожечь на них дыры. Синдбаду реально стало не по себе. Ведь Эрис украла Книгу Мира в его обличье. Да и потом, чуть ли не весь мир узнал, что Эрис приказала ему украсть. Поди докажи, что это ложь. Что делать-то? В глотке пересохло, мысли стали роиться со скоростью диких пчёл. — Титанида! Охранительница! Мать всех женщин! И покровительница трона моего, та, что незримо присутствует рядом во все времена… Протей ещё долго перечислял все эпитеты, титулы, заслуги Геры. И не зря. Гнев богини тихонько стихал. Она, повернувшись к нему в три четверти, даже стала благосклонно кивать. Черты смягчились окончательно, когда Протей встал на колено и поднял над головой руки «домиком». Она по-матерински улыбнулась и, протянув руку, ласково коснулась щеки. Но даже тогда Протей не поднял глаз на неё. — Красивый… Посмотри на меня, царевич. Протей медленно поднял малахитовые глаза. — А какие очи. Встань с колен. Я не держу зла на тебя, — в ее голосе совершенно невероятным образом сплетались властность и благосклонность. Каждый присутствующий понимал — пока что она добра, но один неверный шаг по тонкому льду… и кары не миновать. — Прости повелительница. Не встану. Не смею быть выше. — В смысле выше? Но тут до богини дошёл смысл изящного подхалимажа, и она легко рассмеялась. — Встань, ты достаточно почтил меня. Протей так же медленно и изящно поднялся. — Госпожа Жизни, прошу, не тронь моих слуг. Раз ты знаешь о том, что Книга Мира была украдена, то знаешь, кто похитил ее в… — … в обличье этого безродного? Синдбад аж вспыхнул до корней волос и аж взвыл: — Безродный?! Тут же вмешался Протеус, пока Гера не покарала их за компанию с Эрис. Царевич тоже рисковал. Он сделал ставку на женскую обиду и на историю, послужившую причиной гибели Трои, ныне влачившую довольно жалкое существование на своих руинах. — И ты конечно знаешь, что это Синдбад защитил твою честь и честь Зевса Громовержца? — Честь? — Если бы ваш Дар не был бы возвращён, то вера в богов была бы замарана, как тех, кто не держит слова. У богов и богинь целая вечность впереди. Но даже тут Гера нетерпеливо вздохнула — она здесь чтоб первой добыть украденное. — Всё это я знаю. Не трону твоих слуг. Хотя постой, говоришь, это он вернул Книгу Мира? — И спас мою жизнь. Хоть Гера уж не слушала, царевич продолжал монотонно зудеть, нарочно подражая главному жрецу. Этот «фон» умиротворял Геру. Она дошла до Синдбада и с любопытством заглянула в его очи. — Ммм, солнечно-карие. Как у бабушки. Стало быть, я ошиблась… не такой уж ты безродный… Но не дерзи впредь! Богиня легко шлёпнула его по щеке и потеряла к нему интерес. На Кэйла она и вовсе не обратила внимания. А тот был и не против… Если шкура цела, почему бы не побыть чуток безродным? Ему не сложно. Эрис не теряла времени. Незаметно капнув водой из флакончика на щёки, она со «слезами» закричала: — Гера! Я без вины виноватая! Не брала я даров! Стала бы я рисковать свободой? — Не зли меня! Говори, что знаешь. — Не знаю ничего. Могу только подсказать, кому это выгодно! — Без тебя знаю! — Но Гера, ты ведь тоже не до конца честна. Ты же прекрасно знаешь, что Синдбад был избран мужем твоим. Разве не его дело помочь тебе? Я не виновна… А что смертный без тебя? Гера помолчала, обдумывая слова богини Хаоса. Больше надавить она не может, чай, не нимфа. Богиня, хоть и не олимпийка. Эх. А как всё хорошо складывалось… Она прижучит эту Эрис, вернёт камни, и Зевс, поражённый её подвигом, снова полюбит её. Но нет. Гера закатила глаза и бросила: — Убирайся. Но если учудишь что — для тебя всегда найдётся местечко в Тартаре. Гера гаденько улыбнулась на прощание. Но Эрис ответила ей той же улыбкой: — Спасибо за предупреждение… Главное — знать, когда вовремя остановиться! И пока Гера не успела ничего сделать, исчезла, будто бы ее и не было.