***
Заплаканная царевна спала на постели. Вот уже день она прожила в Сиракузах. Но из чистого упрямства, вызванного отчаянием и безысходностью, она не выходила из дарованных ей покоев. Она думала таким способом выказать своё отношение к чужой ей стране и людям, к тому, что её вынуждают полюбить! Но никто и не подумал обратить внимание на такой немного наивный протест. Произошло забавное совпадение: Царица повелела двору никоим образом не беспокоить царевну. Полный покой и уединение. Поэтому никто даже не знал о такой выходке. И шестнадцатилетней Гортензии оставалось лишь забиться в покоях. Арсиноя высказала мнение, что таким образом царевна не доживёт и до двадцати. — Вот представьте, при таких переживаниях что вы в свои двадцать лет будете чувствовать: спину будет ломить, руки ныть, колени хрустеть, бок саднить, голова гудеть, ухо стрелять будет, глаз дергаться, челюсть сводить будет постоянно, в горле першить, лоб беспрестанно чесаться, в носу хлюпает. Голова седая… Во красотка! Гортензия от подобной перспективы немного отвлеклась от своих чувств, а хитрая рабыня воспользовалась ситуацией и, уложив госпожу, рассказала ей банальную сказку. Надо сказать, пышка несла полную ахинею, так как сочиняла на ходу. Но харизматичная речь сделала своё дело, и царевна заслушалась и постепенно уснула… Сон был спокоен и безмятежен. О, ей снился интересный сон: Горизонты вокруг были стёрты. Всё пространство — лишь небо цвета Авантюрина. Она чувствовала, что находится на чужой земле. А время шло где-то далеко… Ах да, Луна была просто огромной, будто увеличилась в сто раз. Сама спящая Гортензия (как бы сон во сне) полулежала на полукруглом балконе, под которым зияла всё та же звёздная бесконечность. Но этот сон во сне прервало событие, ставшее, возможно, самым дорогим на свете. Кто-то тихо постучал в двери странных покоев. Разбуженная царевна в каком-то непонятном предвкушении открыла… Она видела, и не видела лица. Лишь силуэт. Она только почувствовала нечто, что можно ощутить, в большинстве случаев, лишь раз. Этот «кто-то» стал ей важнее всего. Он коснулся её. И казалось, что ей это уже виделось и что она видит этого неизвестного уже не в первый раз. И облегчение от того, что девушка ждала и снова увидела его. Некто что-то тихо ей сказал. В душе появилось знание, что именно её этот известный-неизвестный искал. Но сон растаял внезапно. А с ним оборвалась и эта нить счастья. Сонная царевна испытывала лишь одно желание — снова увидеть этот же сон. И если она не найдёт этого человека, то будет несчастна. Но желание спать победило принцессу, и она прервала эти мысли, заставив себя забыть. Так она и спала до утра. Всё последующее время она ходила с ощущением, как будто ей подарили что-то. Но что это? Она ни с кем не общалась. День она тоже провела, затворившись в покоях. Но и в этот день её не беспокоили. Арсиноя преданно стерегла сон госпожи. Но… Слишком много энергии было в македонянке. И сидеть просто так? Она позвала пять других рабынь. И… пошла на разведку. Она думала сделать своей госпоже посильный для неё подарок: своими глазами увидеть таинственного принца. И если всё прекрасно, то она устроит встречу. Для тех, кто не наслышан о традициях Сиракуз того времени, жених и невеста должны были увидеться лишь на церемонии вручения свадебного дара. Когда обе стороны обмениваются подарками. Свадьба — на следующий день. И активная рабыня намеревалась подстроить исключение из правил! Намеревалась она провести операцию быстро: найти — рассмотреть — доложить. Но Арсиноя не была бы Арсиноей, если бы не глазела по сторонам с разинутым ртом. — Да… вот это землянкааа, — не раз протягивала толстушка, запрокинув голову на очередную высоту стен сиракузского дворца. Так она, казалось бы, позабыв о своей цели, вышла на террасу Флоры — место с невысоким (в пять ступеней) своеобразным амфитеатром, утопавшем в розах самых разных оттенков! А с так называемой террасы открывался восхитительнейший вид на бухту… Не засмотреться на это чарующее место было просто невозможно. Что и произошло с нашей рабыней. И, собственно, поэтому женщина с силой врезалась в кого-то и одновременно от души отдавила своими телесами чужие ноги. За это обычно полагалась в лучшем случае знатная затрещина и ор выше гор, а в худшем — могли и высечь. Но вместо этого чьи-то сильные руки поддержали Арсиною, и даже никакого наказания не последовало. Арсиноя наконец смахнула с глаз волосы, закрывавшие ей обзор, и перед глазами у неё возник… вполне себе красавчик! Чего только стоят его глаза цвета тёмного малахита, высокие скулы, да и… руки тоже ничего… Пока рабыня несколько ошалело рассматривала своего спасителя, тот с учтивой улыбкой поставил её на ноги и сказал ей быть осторожнее. Но вдруг понабежали слуги и загалдели, называя красавчика принцем Протеем и спрашивая, в порядке ли он? Арсиною выпихнули прочь, но рабыне этого было достаточно… Она подхватила свой старый пеплос и, как камень из катапульты, полетела докладывать. В её голове уже зрели идеи по устройству «неожиданной» встречи. Госпожа будет довольна!***
Для реализации своего плана Арсиное понадобилась пара дней подготовки — нужно было выяснить, как часто принц оказывается в необходимом ей месте. Результат её вполне удовлетворил: принц бывал там каждый день в определённое время. И, что немаловажно, один. Девушка уже потирала руки в предвкушении… Однако внезапной преградой оказалась сама принцесса — она ни в какую не желала выходить из комнаты! Как рабыня не увещевала, как ни старалась, та оставалась непоколебимой. Говорить же о принце Арсиноя не хотела, чтобы не испортить сюрприз. — Ах, госпожа, какие дивные цветы я видела сегодня! Вы не можете себе даже представить! — время близилось к полудню, когда Арсиноя затянула старую песню на совершенно новый лад. — Я даже названий их не знаю… Хотя Вы обучили меня всему, что знали сами… Девушка ехидно, краем глаза поглядывала на свою госпожу, дабы убедиться, что ту задели эти слова. И да! В этот раз слова попали прямо в цель! — Расскажи мне о них! — с огнем в глазах потребовала принцесса. Арсиноя лишь загадочно улыбнулась. — Никак не смогу, госпожа… Боюсь, моих слов будет недостаточно, чтобы передать их красоту. Их необходимо увидеть собственными глазами… Несколько минут Гортензия боролась с собой, взвешивая все «за» и «против». И наконец решилась. — Ладно, веди меня! — Нет, госпожа, — видя, как округлились в гневе глаза девушки, Арсиноя поспешно добавила, — не сейчас. Их красота раскрывается в сумерках… Едва солнце скрылось за горизонтом, оставляя после себя лишь оранжевое зарево на облаках, Арсиноя повела принцессу по многочисленным переходам дворца. За два дня она выучила этот путь наизусть, чтобы в ответственный момент всё было идеально! И вот она — та самая терраса, на которой рабыня едва не отдавила ноги принцу при первой же встрече. Арсиноя тихонько хихикнула, вспомнив об этом. Гортензия же этого не заметила, пораженная открывшимся видом. Но не сам прекрасный розарий завладел её вниманием. От той террасы вниз вели каменные ступени, а дальше высажены были иные цветы. Должно быть, в каждой стране есть такие растения, которые растут исключительно там, и нигде больше. Именно такими были колокольчики, открывшиеся взору юной царевны. Обычно эти цветы небольшие… но только не в этом случае: стебелёк был чуть тоньше мизинца, на нём крепились в среднем по три цветка. Причём размер самого цветения был ни много ни мало примерно с ладонь. Но суть не в этом. Лепестки розовато-лилового цвета строились таким образом, что вместе походили на цветочный кубок. Тычинки были необычно длинные, а серединка внутри была белой. Царевна никак не могла оторвать глаз от этого маленького чуда, но вдруг рядом раздалось ржание лошади. Неподалёку стояла белая кобылка, полностью приготовленная к прогулке. Да, не только цветы были страстью девушки, но и красивые лошади. И Арсиноя это знала. Устроить конную прогулку, сама того не ведая, ей помогла царица Гиппотоя, которой рабыня с самой честной физиономией втирала о том, что госпожа очень хотела бы в будущем покататься верхом с будущим супругом (другой вопрос, что это будущее не так далеко). Царица растаяла и велела подобрать лучшую лошадку. И верная рабыня, сославшись на царицу, велела подготовить животное к нужному времени. Все эти манипуляции пронеслись в голове у македонянки, но она вздрогнула, когда царевна резко вскочила в седло. Брюнетка бросила взгляд на песочные часы, спрятанные неподалёку — что-то пошло не так… Слишком рано! Она попыталась мягко задержать госпожу, но та вдруг ошарашила её, крикнув, что раз ей не оставили выбора, то и она не даст никому шанса! И блондинка со всей силы ударила пятками в бока лошади, отчего животное невысоко встало на дыбы и быстро понесло всадницу. Через мгновение они уже скрылись за высоким кустом там, где начиналось побережье. Арсиноя постаралась подобрать челюсть и, приподняв подол одежд, понеслась (по мере возможностей своей комплекции) как можно быстрее за госпожой. Побег?! Отлично, этого для «полного счастья» не хватало! В голове служанки пронеслись страшные картины того, что с ней могут сделать, если принцесса не вернется… А тем временем лошадь вынесла Гортензию на небольшой декоративный пляж, замаскированный искусным садовником под «дикий». Скорость и импульсивное решение сбежать верхом вдруг испугали девушку, и та умело остановила лошадь. Кобылка мотнула головой и пару раз ретиво топнула копытами, но подчинилась наезднице. Адреналин отхлынул, и царевна будто погрузилась в оцепенение, сон, уставившись в одну точку на горизонте. Лошадь по кличке Лака («молоко»), оставшись без управления, спустя минуту побрела тихонько вперёд.***
Ночь в этот раз облачилась в шаль персидского оттенка синего. Это тот самый оттенок неба, что держится от силы полчаса после наступления сумерек. Дальше небо начнёт неумолимо темнеть. И пока на небе выступило совсем немного звёзд. Этот кусочек пляжа был той частью владений, где всё намеренно оставлялось диким и неухоженным для слияния с природой. Это место было в пятнадцати минутах от заднего двора царского дома. Протей брёл по песку, совсем рядом с прибоем, намеренно по одной линии, рисуя носками сапог извилистую линию. Он пытался прислушаться к своим чувствам, которые не мог понять. Он был против женитьбы по договору… но тогда почему волнение такое приятное? Чем объяснить, что у него так странно защемило с левой стороны груди, когда он с отцом тайком наблюдал за наречённой невестой? И вообще, как ему вести себя с ней? Всё-таки, она младше него. Восемь лет… Ни много ни мало. Но в голове было странно пусто. Неотёсанные плебеи называли такое состояние «тупнячок». Весь в своих мыслях, Протей не заметил, как врезался в мягкий бок белой кобылы. От сильного толчка принц чуть было не упал, но устоял на влажном песке. Он поднял глаза и встретился взглядом с совсем юной девушкой, сидевшей верхом. Промелькнуло пару мгновений, пока Протей неприкрыто рассматривал незнакомку, силясь понять, как он мог не заметить такую красоту раньше… Однако внезапная догадка поразила принца… Он догадался, что за прелестная амазонка перед ним. Хоть он видел её только со спины, тогда, в первый её день в Сиракузах, но узнал её без труда. А девушка, неслышно ахнув от внезапности встречи, замерла, судорожно сжав поводья. Ну вот они и встретились. Надо сказать, что девичье сердце застучало слишком сильно.***
Столько времени, столько обстоятельств, столько чувств и треволнений! Но что всё это значит для богов? Что им до каких-то там дней? Афродита вздохнула, сгоняя приторность от лицезрения своей белокурой невестки. При этом она подала это как растроганный вздох. А сама милая невеста даже зарделась от волнения. Психея думала, что Венера скорее четвертует её, чем позволит ей выйти за Амура, а тут церемония, подарок… И сама будущая свекровь вроде бы мирно настроена… Все притихли. Афродита раскрыла ларец… Психея хотела было ахнуть, но потом чуть-чуть изменилась в лице. И всё же быстро вернула себе самообладание, найдя более-менее разумное объяснение странности: — Моя госпожа и будущая мать, такой прекрасный дар! Этот… л-л-ларец… он такой прелестный. Я буду складывать туда лучшие свои украшения. И Психея почтительно поклонилась, хотя её жених остался недвижим, недоумённо приподняв бровь. А его мать снисходительно рассмеялась: — Да нет же, глупышка! Мой дар тебе — два драгоценнейших камня! Они… Тут вмешался молодой человек: — Мам, тут нет никаких камней. Тут вообще ничего нет. Богиня, искренне изумленная, повернула к себе ларец, и её лицо вытянулось, постепенно выражая полнейший ужас. Её руки дрогнули, и она выронила ларь. Он упал, и этот тяжёлый удар прозвучал, словно приговор. Боги застыли. Это было просто немыслимо… все были в шоке. Кто посмел?! И только Анубис, Аид и Локи спокойно трепались в сторонке (им была безразлична эта суета). Им не помешал даже поднявшийся гвалт из голосов богов, когда все бросились искать, а потом стали спорить — кража это или нет? Из толпы вышел молодой мужчина — с кудрями цвета пшеницы — и одетый в золотой хитон. Это был Аполлон. Он подарил на свадьбу скипетр оракул, над которым корпел добрую сотню лет (зато хенд-мейд, так сказать, подарок с душой). Ему можно было задать всего лишь один вопрос. Но этого было достаточно. Итак: это кража. Но кто посмел? Заплаканную Психею Амур увёл за плечи в свои покои и, оставив её с нимфами, вернулся. Гневно, с чисто юношеской горячностью он угрожал вору самыми страшными карами. Вдруг Локи довольно громко зевнул. Все обрушились на него: мол, тут такое, а ты спишь?! На что бог-хитрец старался ответить, как мог: он знал одного вора, Перменниг, кажется. И тот, по последним данным, отправился в какой-то из полисов. Локи напряг память и выдал, что тот в Сиракузах (возможно). Прошли дни на земле… но на Олимпе — какие-то жалкие часы. Гости, посочувствовав, стали удаляться до времени. А Олимпийцы стали думать: золотые века, когда они жили на земле, чуть ли не среди людей, миновали. Теперь им совсем неуместно спускаться и, пардон, искать среди смертных. А что делать? Тут слово взяла Афина, которая на дух не переносила Эрис (из-за всё той же истории с яблоком), и оттого пристально следила за богиней хаоса и раздора. И имела на неё компромат. И тут же сдала брюнетку со всеми потрохами. Богиня мудрости и войны поправила шлем и сказала: — Кажется, Эрис здорово подставила те самые Сиракузы, украв Книгу Мира и подвергнув угрозе смерти принца Протея. А кто, как вы думаете, накрутил ей уши? Некий смертный по имени Синдбад…***
Протей всё думал о той встрече. Они так и не поговорили в тот вечер. Девушка была зажата и говорила с ним холодно. Почему? Они, во всяком случае, не враги. Он был учтив и внимателен. Запах роз на той самой Террасе Флоры располагал к размышлениям… Царевич переменил позу, откинувшись назад. Его зацепило то, что она даже не поднимала глаз. Вела себя так, будто он… Эврика! Мужчина резко сел и несильно шлёпнул себя по лбу. Ну конечно, как он раньше не понял? И слова отца, и её юный возраст… Послышались чьи-то шаги, а затем звук грандиозного падения и весьма оригинального возгласа с использованием непереводимой игры слов, а также идиоматических выражений на македонском наречии. Протей привстал, а затем и вовсе подошел к месту, откуда донеслись звуки, и увидел растянувшуюся звёздочкой на ступенях Арсиною. Её отправили кому-то что-то отнести, и вот рабыня, споткнувшись о ступень, уронила поднос. Эта ситуация позабавила Протея, и тот, широко улыбнувшись, хмыкнул. Затем подал руку неуклюжей служанке. — Кажется, ты не учла моей просьбы — быть осторожнее? Арсиноя встала и, хохотнув, отвесила оригинальный поклон: — Благодарю, господин! Кажется, это становится хорошей традицией. С Вашего позволения, я пойду? — Нет, постой. Скажи мне вот что — почему твоя госпожа так печальна? — Э-э-э-э… ну-у-у… как бы помягче выразиться? — Говори прямо. Сейчас мне необходим простой и ясный ответ. Арсиноя пыталась подобрать слова, но в конце концов, не найдя ничего лучше, она брякнула: — Так, а чего Вы ждали? Её поставили перед фактом и ага! Привезли неизвестно куда, неизвестно кому! Госпожа предполагала эту встречу в несколько ином ключе… Ну, Вы поняли? Простодушно и неуклюже, но весьма доходчиво. Для сына царя Диаса всё стало ещё более понятым. Девушка так же, как и он, была против брака договорного. Ей хотелось полюбить, а не стать инструментом политики. Что и было понятно. Это почему-то порадовало мужчину. Он чуть было снова не погрузился в свои мысли, но Арсиною угораздило чихнуть (а чихала она так, что могла бы сдуть кого-нибудь), и принц решил действовать. Ведь когда-то же надо делать первый шаг? И желательно не в первую брачную ночь, а сейчас.***
В покоях Гортензия была одна. Она сидела на расстеленной возле небольшого фонтана шкуре рыси и перебирала струны форминги. Девушка тихо пела: Вступив в замысловатую игру, Где в правилах ни слова нет о чести, Спарта заберёт твою сестру, Прислав взамен красавицу-невесту. Послы так долго спорили не зря — Решён вопрос о свадьбе и приданом. Впервые встретятся у алтаря Царь Менелай и прекрасная Елена…* Однако ей не было грустно, можно сказать, даже как-то интересно. Пела она всегда, когда о чём-то раздумывала, а печальный характер песни не имел к ситуации отношения. Он… симпатичный. Подумав об этом, девушка легко, почти незаметно улыбнулась. Он… какой-то необычный. Она отложила инструмент. После этой встречи она видела его издали ещё несколько раз. В отличие от Протея, она не пыталась анализировать чувства, она просто ощущала эмоции и всё. Царевна очень старалась убедить себя, что он ей вовсе не понравился. Но как бы она ни боролась, она совсем скоро потерпит сокрушительное поражение. Девушка вновь пожурила себя за то, что её мысли в очередной раз занял этот незнакомец. Да-да — именно незнакомец! Несмотря на то, что ей много рассказывали о нём, о его семье, о его поступках и прочем… она совершенно ничего не знала о том, который находится там, в этой телесной оболочке. О самой его сути…***
День на корабле выдался откровенно скучным: ветер покинул эти просторы, отказываясь сопровождать мореходов дальше, так что каждый член команды вынужден был искать занятие самому себе… Джин, Кэйл и Крыса играли в карты. Причём последний отчаянно мухлевал, за что уже не раз получал по затылку от Кэйла. Понять пирата было можно — ставка была необычайно привлекательна — за каждую выигранную партию победителю доставалась кружка отменнейшего рома, ящик с которым не так давно попал на корабль не совсем честным способом… А конкретней — взятием на абордаж проходящего мимо торгового судна. В итоге, судно пошло дальше по своему курсу, но уже без товаров! Ли лениво прогуливался по палубе, то и дело поглядывая на паруса. Остальные же спрятались от солнца в прохладном трюме. А вот сам капитан Синдбад и Марина уже давно не показывались из капитанской каюты, по поводу чего Крыса то и дело отпускал сальные шуточки… за что опять получал по затылку от Кэйла. Однако занимались они там совсем не тем, о чем думали некоторые… На самом деле они планировали будущий маршрут — ведь перед ними был открыт целый мир… И Марина хотела непременно увидеть его целиком! Синдбадом же двигали более прагматичные цели — он не хотел далеко уходить от самых лакомых торговых путей. После не самого удачного «отдыха» на о. Циклопов хотелось быть уверенным, что выбранное место для отдыха не принесёт сюрпризов. Наконец курс был выбран: на Крит.***
…Мир вокруг стал незначительным, замер, когда Марина смотрела в его тёмно-карие глаза. Она слабела, теряла контроль. А он чувствовал всё ещё острее, касаясь её кожи. Синдбаду было непросто признаться ей в любви. Но он сделал это, пересилил свою привычку к одиночеству, сжимая её молодое тело в своих объятиях в их первую ночь. Это было, как морская буря, когда волны неистово бьются друг о друга, становясь единым целым…* Марина вспоминала всё это, пока её любимый отдавал приказ Кэйлу с капитанского мостика. Она никогда не забудет, как она стала его. Подчиниться любви было бесценно приятно. Синдбад обернулся, почувствовав её внимание. Каждый раз изнутри его обжигало пламя, заставляя сердце биться так, как этого захочет она. До Крита далеко, и у них много времени. Пират обвил руками бывшую патрицианку, и, когда та прижалась щекой к его груди, потёрся о ее макушку. Запах её волос действовал гипнотически… Поэтому бывалый моряк и не заметил, как их любимый океан вдруг тревожно затих. — Капитан! — Кэйл поспешил доложить вожаку о возможной опасности, — кажется, скоро начнётся небольшой шторм. Хотя на то нет никаких примет, это странно, кэп! Боцман был прав, как никто, как скоро выяснится.***
Океан будто сошёл ума! Волны, тёмные, как тушь, вздымались до самых небес, почти сливаясь со свинцово-чёрным небом. Если бы члены экипажа Синдбада не были бы предусмотрительно привязаны канатами, то команда могла потерять почти половину. Паруса были порваны почти полностью. Марина никогда не видела океан таким. Он открылся ей с новой стороны. Безжалостный, всесильный, жестокий и бесстрастный одновременно. Палуба скользила под ногами, и не раз бывшая патрицианка, вскрикивая, смотрела прямо в лицо бездне, когда корабль почти ложился бортом на воду. Кто знает, не кончилась бы её жизнь прямо в этот день, если бы в последний такой смертельный пируэт Синдбад не схватил её за шкирку. С трудом открывая глаза, Марина вцепилась в пирата и что-то прокричала ему. Но грохот бушующих волн было просто невозможно перекричать. Снова твердь заходила под ногами — корабль возвращался в обычное положение. Мокрое дерево засверкало серебром от света, который лился из небольшого просвета в разгневанных небесах. Моряки воспряли духом. Свет! Это же сигнал, что шторм начинает заканчиваться. Всё это время Синдбад прижимал Марину к себе, надеясь увести её в каюту и хоть так защитить её от воды. Они уже стали пробираться, как все на корабле, включая их самих, замерли в ужасе. Они буквально окаменели, пригвождённые к палубе ужасом перед неотвратимой гибелью. Гигантская волна, совсем не такая изящная, как на фресках, нависла на мгновение над кораблём для того, чтобы через секунду обрушиться на него и безразлично стереть с лица земли кораблик и людей на нём… Внезапно корабль как будто врезался в пещаную отмель. Но отмели не было… Тот самый роковой девятый вал лентой стал скручиваться вокруг судна, и вдруг как будто пузырь лопнул, и рухнувшие потоки воды приняли форму лепестков… Или пораженным морякам так показалось? Мокрые волосы прилипли ко лбу, и Синдбад мотнул головой, силясь сбросить их. Но тщетно. Наконец он на мгновение отпустил талию Марины, но почти сразу снова крепко прижал её к себе. Корабль продолжал балансировать в центре этой удивительной бури. Воды из чернильно-чёрных стали малахитовыми и как будто светились изнутри. Словно какой-то чудак спрятал в толще вод луну. — Синдбад… — пророкотал Кэйл, но капитан остановил его рукой: мужчина прислушивался. Марина, посмотрев на любимого, всё поняла и последовала его примеру. Вскоре за ними последовал и Кэйл. В тишине внезапно замерших вод неясно слышался какой-то ритм… Синдбад, слегка нахмурившись, старался вслушаться, отделить плеск волн и шум горизонта от этого ритма. Самое главное, он не мог понять, откуда, с какой стороны доносились звуки. И звуки стали вдруг громче… Что они напоминали? Нет, это не танцевальные барабаны, не ритуальные бубны. — Звуки… как будто преторианцы… — напряжённо произнесла Марина. И сам капитан корабля думал о том же. Всё равно что гарнизон копьеносцев ритмично гремел копьями и щитами. И вдруг из толщи волн, постукивая копьями о щиты, вышли женщины-воины. Никакой женственности не было в них и в помине. Мужеподобные тела, крепкие шеи. Облачены они были в доспехи, а на головах высокие гребни с красной щетиной. Мускулистые ноги в сандалиях с ремешками по всей голени. Их суровые лица были чрезвычайно похожи друг на друга. Наконец они выстроились по всей палубе кругом. — Кажись, мучительная смерть отменяется, — пробормотал Ли, наклонившись к брату-близнецу, и получил от него выигрыш. Повисла неловкая пауза. Молчали странные женщины (или мужчины?). Молчали Синдбад, Марина, Кэйл, Крыса, Лука и все остальные. Плеск волн скрывал биение их сердец. Но Синдбад не был бы Синдбадом, если бы сдержал своё нахальство хотя бы в такой «деликатной» ситуации. Он окинул всех присутствующих взглядом, и весьма нагло поприветствовал их: — Ну, единственное, что я могу вам посоветовать, так это быть чуток поаккуратнее. Этот корабль я лично строил. Ну как лично… отвалил приличный мешочек золотых… А вы, я так понимаю… И нахал, покрутив пальцем в воздухе, выжидающе ткнул им в гостей. Бесстрастное лицо одного из них на мгновение удивлённо дрогнуло. Чтоб смертный и позволил себе говорить так с ними? Пропуская преисполненное пафосом знакомство, можно было сказать: перед Синдбадом и его спутниками были куреты. Мифические спутники Реи, сопровождавшие богиню, когда она искала место, чтобы тайно от Кроноса родить Зевса. Именно они подняли тогда невообразимый шум, дабы заглушить им крики новорождённого мальчика и тем самым спасти его от неминуемой гибели в чреве своего отца, Кроноса. Синдбад невинно хлопал своими большими карими глазами, словно не он только что так нахально общался со столь знатными, как выяснилось, гостями. Разве только ножкой по палубе не водил… — Но для чего вы здесь? — Марина была удивлена и напугана открывшейся правдой. У таких гостей должна была быть очень серьезная причина, чтобы снизойти до простых смертных. — На Олимпе неспокойно… — молвил один из гостей и замолк, ожидая, видимо, удивленных ахов и охов. Оных не последовало… — Что нам до проблем Олимпа? Разве мы, смертные, можем помочь в чем-то небожителям? — нахмурился Кэйл. — Вы ведь уже помогали богам… — в беседу вступил второй из гостей. — Тем более, это касается и вашего хорошего друга… — подхватил второй, выразительно посмотрев на Синдбада и Марину. Молодая женщина плотнее прильнула к нему. То ли стараясь как бы защитить любимого, то ли сама нуждалась в этом. Зрелище разгневанной Эрис было весьма впечатляющим, но чтоб лицезреть целое сборище богов (пардон, божеств)… Было ясно как день, что от них, смертных, чего-то хотят. Марина чувствовала: добром это не кончится… Синдбад ощутил, как Марина прижалась к нему, и расценил это как её испуг. Мгновенно в его душе вспыхнули эмоции, и мужчина выступил вперёд, надеясь отвлечь внимание на себя. Хотя это и не требовалось, куреты искали именно Синдбада. — На Олимпе произошло нечто, во что сложно поверить, — каким-то загробным гласом и весьма торжественно возвестило одно из божеств, — неизвестный нечестивец украл Дар Богов! Да будет вам известно, что сын солнцеликой Афродиты, Амур, берёт в жёны прелестную Психею, дочь Аримея, внучку Тео и правнучку Арахада… — Мы поняли, это «очень-знатная-особа», — брякнул пират, к которому уже вернулось самообладание. И теперь он от души иронизировал над этими истуканами. Он не был дураком, просто… Синдбад есть Синдбад. Говорящий курет от слов нахала аж поперхнулся от неожиданности и осёкся. Почти сразу же ощутив желание превратить его в какую-нибудь живность. А вот тот воин, что говорил первым, почти никак не выразил возмущение. Ещё более торжественно и, можно сказать, патетично, он продолжил: — И легкокрылый Эрот не может быть с нею обручён, пока не будет дар свадебный вручён… Вор поплатиться должен, и ты будь осторожен, когда сражаться будешь с нечестивцем. Тут Синдбад среагировал мгновенно: — Кто, я сражаться? С кем? Вы что, реально хотите чтобы я прочесал всё… все… да весь мир в поисках… да я даже не знаю чего! И кстати, может вы не знаете, но я не работаю бесплатно. И он, скрестив руки на груди, дерзко взглянул прямо в бездонные глаза курета. Марина решила вмешаться, она шепнула жениху, что чего точно не стоит делать, так это дерзить посланцам богов Олимпийцев. Она оказалась права: образцовое терпение божеств объяснялось их коварством. Наступил миг славы. Первый из курет вышел вперёд: — Зевс-громовержец наслышан о тебе. Исполнить волю его — так написано в судьбе твоей. Ты прав, не знаешь ты ещё, чего искать тебе по свету. И дабы ты не канул в лету, открою я тебе: дар Афродиты — это капля крови, что превратилась в бесценнейший рубин. Вдруг глашатай сделал паузу и перешёл на прозу: — Теперь слушай внимательно. Кто-то похитил дар Афродиты своей невестке — рубин, в который превратилась капелька крови отважного Адониса. Без свадебного дара свадьба невозможна. Понимаешь, к чему это ведёт? Марина прошептала: — К войне богов. Весь мир погрузится во мрак. Курет улыбнулся. — Она умна. И красива. Тем жаль, если она последует примеру Эвридики. Пара на мгновение переглянулась, не сразу сообразив, к чему они клонят. Кэйл тоже призадумался и первым понял зловещий намёк: — Кэп, это же та… Молниеносно всплыла в памяти печальная история о жене Орфея, которую разлучила с любимым трагичная гибель. — То будет гнев богов, ведь боги просят помощи и не терпят отказов, — и снова эмоции сменились, — олимпийцы не могут снизойти на землю, к людям. Уж не те времена, они канули в лету. К счастью или нет, неизвестно даже им. И найти вора может лишь только тот, кто хорошо говорит на «языке» таких людей. Но при этом имея чистое сердце. То есть — ты. Мы — лишь посланцы. И говорим то, что нам велено советом олимпийцев. Пират не чувствовал себя так сверно, даже стоя перед плахой и глядя в глаза палачу. Это был не призыв о помощи — но шантаж. И снова к нему обратились. — Я слышу твои мысли. Для тебя потеря возлюбленной словно гибель самого тебя. Есть способ обойти рок — найди камень, отдай его Гермесу и будешь вознаграждён. — Хм, и эта награда — жизнь? Как банально. — Не совсем, беря в жёны патрицианку, ты надеялся вечно бороздить семь морей, но кто знает, что придумают мойры? Наградой будет гарантия, что вы оба будете ограждены от их пакостей. Подумай, лишиться любимой, или быть с ней во веки веков. Синдбад посмотрел на Марину, все еще прижимавшуюся к нему. Оглядел команду, которой подобные приключения грозили новыми опасностями… Кэйл, прекрасно понимающий терзания капитана, твердо произнес: — Капитан, мы с тобой до конца… Синдбад благодарно улыбнулся ему и, тяжело вздохнув, обернулся к гостям: — Похоже, особого выбора у меня нет… Я выполню волю богов! — Это верное решение… Курет развернулся и повёл за собой остальных. И снова над просторами океана разнёсся ритмичный гул от ударов копий о щиты. Решив, что гости удалились, Синдбад закрыл ладонью лицо, силясь взять себя в руки. Марина утешала его, касаясь его плеч ладонями. Внезапно Кэйл вскрикнул: — Синдбад, сзади! Моряк резко обернулся, одновременно закрывая собой Марину. Оказывается, не все божества покинули корабль. Быстрым шагом к нему и Марине приближался один из посланцев Зевса, при этом держа копьё так, будто метил в капитана, но буквально в трёх шагах он остановился. Оставшийся был совсем молодым воином — куретом, но столь женоподобным, что на расстоянии его легко можно было принять за девушку. — Твоя боль и страх за близких искренна. То же испытывала несчастная Рея, искавшая защиты для своего дитяти. Я могу немного. Известно лишь, что вор бежал в Сиракузы. Там же и Книга Мира. В ней есть подсказка. Что или кто это, увы, я не могу сказать. Пощади, не расспрашивай. Только вот что запомни крепко: дар богини красоты — не только рубин «Кровь Адониса», но и другой камень — это бирюза. Она была подарком Хатор. Лично в руки одна богиня любви отдала минерал другой богине любви. — Но смысл не договаривать мне? Ведь результат в любом случае будет не тот! — Боги коварны. Слишком коварны. Олимпийцы не лишены человеческих страстей. Это всё, что я могу поведать тебе. — Я… благодарю… — Ты любишь. И благодари Любовь. И божество так же исчезло в волнах. Небо снова стало светлым, вернулась закатная лазурь. Океан был безмятежен и трудно было хоть на мгновение допустить, что тут разыгралось немногим ранее. Боги коварны. И не лишены человеческих страстей… Сзади раздались тяжёлые шаги. Кэйл спросил капитана о курсе, хотя и так всё было ясно. Как ни крути — в Сиракузы.