Первые уроки

Страх был похож на шершавую кору дерева; Лиллей не объяснила бы этого, но знала так же хорошо, как и то, что в следующий раз попросит Фелларгана взять ее с собой на «вычищение заразы» или что-то еще. Она уже не могла выносить диких, безумных воплей самозваных пророков на улицах, треск костров, которые, казалось, жгли прямо под окном комнаты Фелларгана, плач отчаявшихся и потерявших все людей, бродивших по Сердцу Города неприкаянными призраками. Лиллей редко выходила на улицу — собственный страх держал ее на цепи куда лучше, чем любые приказы, да и она была честна с собой: одно слово госпожи Эльтуры заставило бы ее замереть даже в тот миг, когда небеса рухнули бы на землю. Лиллей когда-то любила лазить по крышам и слушать чужие разговоры, но теперь даже к открытому окну старалась не подходить: душный ветер нес запахи горелого мяса и вопли, бесконечные, безумные крики, похожие на те, что издавали заключенные, когда стражники простреливали им руки и ноги. Изредка она все-таки вслушивалась внимательнее: может, раздастся голос Фелларгана или того полурослика, Томи — но через два дня после их ухода совсем упала духом. Госпожа Эльтура не занималась с ней магией — в первый день она только провела несколько, как она сказала, простых тестов и закончила на этом, удалившись в свой кабинет — потому Лиллей теперь чувствовала себя даже хуже, чем прежде, когда бесконечно рассматривала мудреные талмуды по магии, не понимая ни единого слова. Теперь она была предоставлена сама себе и подолгу не могла заснуть по ночам. Она порой бродила по Башне — наполненной, казалось, сотней-другой призраков. Если в таверне Лиллей порой мерещились Даггерт и Марта, то здесь, в темных коридорах, отражающих любой шаг гулким эхом, она видела и слышала десятки людей, живших здесь не так давно. Лиллей не знала, отчего все они покинули Башню, но догадывалась: везде есть параноики, которые сбегут от любой болезни в первые же недели. «Да, но не все же?» Она видела множество чудес, переставших быть чудесами, когда иссякла поддерживающая их магия; оставшиеся, полагала Лиллей, были чем-то важны для госпожи Эльтуры, раз она решила тратить на них ценные магические камни. Она уже видела фонтан, вода в котором изящно закручивалась в спирали, маленький зверинец с несколькими животными — помня слова Фелларгана в тюрьме, Лиллей даже подходить к ним боялась, вдруг подчинит, вдруг подхватит еще ворох неприятностей; видела вечно запертую комнату, дверь которой источала жар, видела и статую дракона, следящего за ней внимательными глазами-рубинами. Как-то она дотронулась до чешуи — и отпрянула, будто обжегшись; камень едва заметно двигался, подавался к ее ладони. Лиллей было и страшно, и интересно — и она снова прикоснулась к аккуратно вырезанным чешуйкам.  — Развлекаешься? — спросила Шервин. Она едва не подпрыгнула.  — Да нет. Ну, просто смотрю.  — С этим драконом связана легенда, — заметила бардесса, безо всякого страха приближаясь к статуе и касаясь низко склоненной морды ладонью. Лиллей с завистью наблюдала за ней. — Говорят, что однажды на Невервинтер во времена его основателя Халуэта напал могущественный синий дракон. Рыцари не сумели справиться с ним — слишком крепка была чешуя — и тогда колдунья по имени Иладейн вложила свою жизнь в заклинание, обратив дракона в камень, — Шервин отошла от статуи, и Лиллей вздрогнула, вглядевшись в заменявшие глаза рубины — она могла поклясться, что камни слегка поменяли цвет.  — И это вся легенда? — спросила она, чтобы не молчать. Дракон словно расправил над ней огромные крылья, придавив к земле — и теперь Лиллей ни за какие сокровища мира не дотронулась до его каменной чешуи.  — Нет, — Шервин улыбнулась. — Должен прийти герой, который освободит дракона и заберет его силу в час великой нужды. Иначе в один день заклятье развеется, и он обрушит вековую ярость на город.  — Ты веришь?  — Почему бы и нет? — бардесса задумчиво улыбнулась. — Все может произойти независимо от нашей веры в это… или, напротив, благодаря нашей вере, — Шервин внезапно изменила тон. — Фелларган просил тебя прийти поскорее, но, поверь, это не срочно. Можем погулять еще.  — Что вы делали в Гнезде? — спросила она тихо. — Там ведь нежить, да? Об этом говорили стражники.  — Она там была, — голос бардессы заледенел. — Теперь не осталось. Слабое утешение для тех, кто изувечивал останки своих близких, тебе не кажется? Лиллей неопределенно пожала плечами: она не могла признаться этой холодной, почти мрачной Шервин, что долгими часами мечтала о том, чтобы быть вместе со всеми ними, уничтожать врагов и учиться по-настоящему колдовать — все, что угодно, только бы не слышать окружающего Башню плотным коконом крика и страдания, только бы не лежать и не вспоминать Марту, Меча и Даггерта, не баюкать синий чайничек и не рыдать над ним. Внезапно перед Лиллей вспыхнуло лицо Марты — такое, каким оно могло бы быть после смерти: раздувшееся, синее и мертвое, с выеденными глазами и отвисшей челюстью; Лиллей представила, как вновь воззвала бы к той темной, прячущейся в глубинах ее сознания силе, как ее магия разорвала бы голову Марты на кусочки, как гнилая застоявшаяся кровь брызнула бы на ее лицо и руки — и ей стало страшно.  — Я рада, что не была там.  — Я бы тоже хотела никогда там не бывать, — Шервин изогнула губы в страдальческой усмешке. — Возвращаться к тому, с чего ты начинал — не очень-то приятно. Лиллей заметила на ее пальце изящное серебряное кольцо, которое бардесса отрешенно крутила, но решила не спрашивать: взвинченную Шервин она не видела никогда и не хотела видеть. Вспомнился пьяный вусмерть Даггерт, бормочущий что-то про себя и равнодушно точивший нож — он вряд ли собирался что-то делать с ним, но этот звук доводил Лиллей до дрожи. Марта не просила ее, но она шла вниз и приказывала Даггерту, наконец, заснуть и успокоиться, чтобы утром протрезветь и превратиться в прежнего ворчливого и злобного бывшего каторжника. «Интересно, — подумала Лиллей. — Можно ли заставить Шервин поспать и успокоиться так же?» Она спешно отогнала от себя эту мысль, но не удержалась от того, чтобы не взять бардессу за руку — та оказалась холодной — и не попросить ее о спокойствии. Она тщательно следила за тем, чтобы даже губы не шевелились, украдкой наблюдая за хмурой Шервин, которая, казалось, пропустила просьбу мимо себя. Комната Фелларгана встретила их запахом мяты и чеснока — сочетание неприятное и тошнотворное, Лиллей скривилась от отвращения. Пойло Даггерта пахло лучше, а она даже знать не хотела, из чего бывший каторжник его гнал.  — Рада тебя видеть, дорогуша, — Лину сидела в том кресле, которое когда-то занимала сама Лиллей, и тепло улыбалась. Как и всегда, Лиллей ощутила странное чувство: ей нравилась эльфийка, нравились ее теплые пальцы и добрые глаза — но что-то внутри восставало против, вгрызалось в кости и тянуло мышцы до боли. Госпожи Эльтуры не было, но ей было известно, что это только вопрос времени: в своей Башне волшебница перемещалась в любой уголок без промедления и труда. Либо госпоже Сарптил это не было нужно — возможно, она уже успела поговорить с Фелларганом обо всем, о чем хотела. Лиллей нервно оглядела комнату, пытаясь предугадать и предупредить попытку выгнать ее — она была готова на многое, лишь бы не возвращаться на улицы. Страх снова зашелестел листьями, оцарапал горло древесной корой.  — Ты уже знаешь, что не маг, да? — спросил Фелларган задумчиво. Он задумчиво рассматривал какой-то красный комочек в своих руках; Лиллей присмотрелась получше и скривилась: эльф держал в пальцах настоящее сердце, тошнотворно-алое и, казалось, еще истекавшее кровью. Она обвела комнату взглядом, пытаясь не задерживаться на Фелларгане, и заметила, что не хватало Боддинока и Томи.  — Ч-что? — мысли затрепетали в голове сотнями листьев. Не маг? Как она может быть не магом? Лиллей уставилась на свои руки, сжавшиеся в кулаки; ее маленькие крылья слегка оцарапали ткань туники.  — Чернокнижница, — Фелларган не улыбался. Он наконец-то убрал сердце в пропитавшуюся запахом чеснока измазанную тряпицу; запах стал сильнее. — Призыв демонов, травля посевов на полях, танцы при луне и продажа души Нижним Мирам. Лиллей облизнула губы. Она не понимала, к чему он клонит, но предчувствие было неприятным.  — В общем, здесь тебя обучать не будут, — констатировал эльф. — Госпожа Эльтура могла бы, но она не очень-то доверяет твоим способностям. Так что в итоге мы приходим к тому, что тебе негде учиться.  — И жить? — Лиллей вскинулась. — Мне опять придется жить на улице? Зачем тогда?..  — Лиллей, прекрати злиться, — произнесла Шервин мягко. Тонкие пальцы легко скользнули по ее волосам — уже не такие ледяные, как раньше. — Я уже чувствую, как ты хочешь и нам головы разорвать. «Кто-то рассказал им, — подумала она отупело. — И что теперь делать?» Она предполагала, что произойдет сейчас: ей скажут, что Башня не хочет держать убийцу в своих рядах, что она снова станет бездомной нищенкой-сиротой, что демоны вроде нее слишком отвратительны, чтобы держать их при себе даже в качестве зверьков и реагентов — но Лиллей отметала такие мысли. Вряд ли ей стали бы лгать, тем более вряд ли Шервин гладила бы по волосам изгнанницу или, тем более, ходячий объект для изучения. И все-таки ей не хотелось верить в лучшее.  — Подожди, — вмешалась Лину. — Дорогуша, отсюда тебя никто не выгоняет. И не выгонит, потому что Фелларган имеет право пользоваться своей комнатой как ему заблагорассудится, а он хочет, чтобы в ней жила ты. Она умолкла, не находя слов. Гнев уже поднимался со дна ее души, но она держала его в дрожащих руках — никто пока не причинил ей вреда, и она не хотела убивать, не хотела ранить, и заставлять тоже не хотела.  — Именно, — Фелларган улыбнулся, но его улыбка не вызвала в ней ничего, кроме новой вспышки безрассудного гнева: ему хорошо, он настоящий маг, и никто никогда не дразнил его за рога и красные глаза; это было несправедливо, это было нечестно — и что же ей делать со своими силами? Подчинять животных? Подлизываться к пьянчугам, чтобы те ушли побыстрее?  — Я предлагаю тебе учиться по ходу, — сказал эльф. — Как только город вновь откроют — а это будет очень скоро, можешь мне поверить — мы найдем тебе подходящего наставника. До тех пор тебе придется изучать магию со мной. Подойдет?  — Вы возьмете меня с собой в следующий раз, — сказала она хрипло, едва выталкивая слова из горла. — Когда уйдете.  — Хорошо, — сказал Фелларган без колебаний. — В Черное Озеро ты пойдешь с нами. Но пообещай, что будешь нам верить и не станешь скрывать, если тебя ранят или если, — он осекся, неопределенно повел рукой. — Если услышишь голоса или нечто вроде.  — Какие голоса? — насторожилась она. Эльф натянуто улыбнулся:  — Раз их пока нет, это хороший знак.  — Это не ответ.  — Я обещаю, что расскажу, — Фелларган вздохнул. — Ну, или это сделает Боддинок. Но Лиллей, вот тебе совет: не лги людям, которые могли бы помочь тебе. «Или, — подумала она. — Говори правду только тем, кто тебе поверит».