Всё вокруг было ослепительно белым.
Кеншин моргнул один раз, второй, пытаясь сфокусироваться.
Комната была белой и абсолютно незнакомой, и он лежал на спине на очень странной кровати под простынями и не имел представления, как он здесь оказался.
Он резко сел и тут же упал обратно на подушки, сраженный внезапной вспышкой боли в боку. Сделав несколько вдохов, он снова медленно выпрямился, игнорируя боль во всем теле и вцепившись в спинку для устойчивости.
Это не было похоже на комнату: все здесь было белым – стены, кровать, тонкие занавески слева от него, сделанные будто из нарезанного металла. Воздух пропах лекарствами.
Кеншин сузил глаза. Это не было похоже на место, куда он собирался попасть.
Он отправился в магазин и уже заканчивал покупать продукты к ужину. Внезапно нечто необычное в переулке привлекло его внимание, и он свернул с главной улицы, чтобы посмотреть, что это такое. Оно не казалось опасным, но в то же время выглядело весьма странным: перламутровый светящийся шар, будто зависший в воздухе посреди улицы подобно солнцу, просвечивающему сквозь рисовую бумагу, примерно полтора фута в диаметре, и находящемуся как раз на уровне глаз. Он осторожно подошел к нему, настороженно ожидая любого подвоха. Шар слабо пульсировал и будто вращался, неподвижно зависнув в воздухе и напоминая блуждающие огоньки. Через минуту, поняв, что с шаром ничего не происходит, мечник поставил на землю корзину с тофу и приблизился, вытянув вперед руку, чтобы проверить, может ли он коснуться его.
Это было ошибкой. Светящийся шар взорвался вокруг него тысячей огней, ослепляя, а уши заполнил свист ветра. Внезапно стало очень холодно, и всё вдруг завертелось, что-то рвалось и трепетало вокруг него, будто парусина под натиском ветра, и внезапно он увидел стальную оранжево-белую башню, неправдоподобно высоко вздымающуюся в пламенеющем небе. Затем он почувствовал удар о землю и провалился в темноту.
Значит, это больница. Кеншин немного расслабился и быстро осмотрел свои раны. Было больно дышать, похоже, сломаны ребра. Неприятно, но не серьезно, хотя Каору придет в ярость, если узнает об этом. Кроме того, он обнаружил несколько царапин и синяков, уже обработанных, и несколько небольших ожогов на правой руке. Он спустил ноги с кровати, несколько озадаченный тем, что потерял сознание из-за таких незначительных повреждений.
Он был одет в колючую и свободную одежду, вроде халата, и какая-то тонкая трубка соединяла его левую руку со стойкой, стоящей рядом с кроватью. Очень странно. Он потянул за трубку и вытащил её вместе с иглой. Это оказалось больно. Рассеянно потирая руку, он поднялся на ноги.
Стоять на полу было холодно. Кеншин нашел свою одежду в шкафу рядом с дверью, быстро переоделся и положил аккуратно свернутый халат на кровать. Не стоило быть невежливым: кто бы ни принес его сюда, это было довольно хорошо с их стороны обработать его раны. Он заткнул сакабато за пояс своих хакама и поднял дзори*, лежащие на нижней полке в шкафу. Одетый в нормальную одежду, он почувствовал себя намного лучше.
Кеншин приоткрыл дверь и осторожно выглянул в коридор. Там было много людей в белой, как и всё здесь, одежде. Они казались очень занятыми и быстрым шагом сновали туда и обратно. Мечник нахмурился. Его сразу заметят, в его розовом кимоно**, а ему не хотелось привлекать к себе лишнее внимание. Он не должен был находиться здесь, и его инстинкты говорили ему быть осторожнее. Даже если эти люди не представляли никакого вреда – обработали его раны и не заперли в комнате, он не хотел мешать и прерывать их работу.
Кеншин нацепил улыбку в стиле «все-в-порядке-не-трогайте-меня» и на цыпочках вышел, держа дзори за ремешки в руке.
Через боковую дверь он вышел на тихую мощёную улочку. Слева вздымалось массивное серое здание больницы, а справа тянулся деревянный забор. Воздух был горячим и душным, было такое чувство, что после прохладных коридоров больницы он очутился в бане. Судя по положению солнца, уже было четыре-пять часов вечера.
Он опоздал. Каору будет беспокоиться. Кеншин ускорил шаг. Он шел так быстро, как только мог, по переулку, торопясь как можно скорее попасть домой, завернул за угол и остановился так резко, будто налетел на стену.
Ему открылась большая улица, по которой шли люди и ехали... какие-то повозки. Из стекла и металла, они неслись по улице и издавали чудовищные звуки.
Кеншин инстинктивно вжался в стену стоящего на углу здания, вырвавшись из потока людей и пытаясь осознать увиденное, найти хоть что-нибудь знакомое среди этого хаоса.
Эти странно одетые толпы, как минимум, напоминали японцев, и, да, теперь он мог разобрать обрывки японских слов среди гула улицы. Акцент канто***. Хоть что-то знакомое.
Подумай логически, сказал себе Кеншин. Он не мог оказаться очень далеко от дома.
Была примерно середина дня, когда он коснулся мерцающей штуки, висящей в воздухе неподалеку от магазина. Он вновь взглянул на солнце, едва видимое на горизонте. Не более четырех или пяти часов назад, точно. И это должен был быть тот же день – его царапины были совсем свежими, а синяки еще не начали сходить.
Несколько часов. Он не мог оказаться далеко от дома.
Где же он?
Кеншин вновь оценивающе огляделся, на этот раз без паники. Когда первый шок прошел, окружающий мир перестал казаться настолько странным.
Нагромождения стекла и металла оказались зданиями, точно, построенными в каком-то удивительном архитектурном стиле, которого он никогда ещё не видел раньше. Стиль одежды изменился, все носили рубашки с узкими рукавами и брюки, аккуратно сшитые на фабрике, все в однотонной одежде темных тонов и с этими западными
галстуками, которые Кеншин всегда считал ужасно забавными. Но под всеми этими нарядами, люди оставались такими же. Похоже, здесь была и другая мода на транспорт, на эти шумные повозки, которые сначала его так поразили. Электричество использовалось всюду. Провода пересекали небо, натянутые между высокими серыми столбами, тянулись вдоль улицы и к зданиям на другой её стороне.
Кеншин привык видеть подобные изменения. После революции новые технологии внедрялись практически ежедневно, привнесенные из-за границы и разрабатываемые в Японии, это продолжалось с самого начала эры Мэйдзи. Каждый год всё выглядело немного по-другому: архитектура, одежда, транспорт. Как, например, паровые поезда. Он вспомнил первый раз, как он прокатился на этой штуковине, это была однодневная поездка в Йокогаму с Каору, Сано и Яхико. Это было уже десять лет назад. Сано почти всю поездку провёл, удерживая дрожащие колени и трясясь от страха, убежденный в том, что это всё иллюзия, происки лисы или тануки, и что вскоре они все проснутся где-нибудь в канализации. Сильный, уверенный в себе Сано, неспособный справиться с постыдным страхом перед поездами.
Кеншин сдержал улыбку. Путешествие на поезде само по себе было тяжким испытанием для Саноске, но та фотография, на которой настояла Каору, была последней каплей. После этого Сано разбил бутылку с дешевым саке и пошел пешком восемнадцать миль до Токио.
Йокогама...
Вот на что похожи были эти повозки, понял Кеншин: самоходные машины вроде поезда, только способные передвигаться по дороге вместо рельсов. Не так уж и сложно. Он кивнул сам себе, добавляя это новое открытие в свою картину мира. Каору этим бы заинтересовалась, ей был интересен технический прогресс. Сам же Кеншин никогда не уделял этому особого внимания. Люди оставались такими же, вот что было важно.
Это, должно быть, Йокогама.
Портовые города всегда менялись быстрее, ещё до начала эры Мэйдзи. С тех пор как Черные Корабли вынудили открыть гавани Японии для внешнего мира, влияние других стран было невозможно предотвратить. Новые модные веяния всегда доходили до туда на несколько лет раньше, чем до Токио, дома всегда были новыми и странными, даже не в иностранных кварталах.
Йокогама...
Воспоминание об оранжево-белой башне пролетело перед Кеншином, вызывая тревогу.
Что-то было неправильным.
Как он оказался здесь? Сияющий шар и последующий взрыв – или что бы это ни было – всё это было загадочно и откровенно подозрительно. Кто перенес его в Йокогаму, и зачем?
Ладно. Подозрительно или нет, но он был здесь, и никакой явной опасности не было, во всяком случае, в данный момент. Во всяком случае, для него. Внезапно Кеншин забеспокоился. Каору и Кендзи оставались дома. Он должен быть с ними. Сейчас.
Значит, это Йокогама. Кеншин отступил от стены, сжав в пальцах неровный серый камень. Он не чувствовал запаха моря в горячем и душном воздухе. Должно быть, он был довольно далеко от гавани. Впрочем, это неважно. Он помнил, что Токио находился к северу от Йокогамы и немного восточнее, и он уже проделывал этот путь раньше. Если он поторопится, он окажется дома немного меньше, чем через четыре часа.
Кеншин сориентировался по солнцу и как можно быстрее пустился по дороге, легко слившись с толпой. Уже будет очень поздно, когда он доберется домой. Он почувствовал острый укол вины. Даже если и он в этой ситуации ни в чем не был виноват, Каору будет беспокоиться за него.
Не только беспокоиться. Она будет в ярости. Он потерял бадейку для тофу.
***
Что-то было не так. Совсем не так. Кеншин шёл уже больше получаса, солнце уже незаметно скрылось за его левым плечом, а дорога и ровные ряды домов с обеих сторон улицы никак не заканчивались. Он уже должен был оказаться за городом. Не так ли? Йокогама не могла так разрастись всего за несколько лет. Кеншин обеспокоенно оглянулся и запустил руку в волосы. В воздухе витал странный запах, неуместный, но неуловимо знакомый. Он остановился и сделал глубокий вдох, игнорируя боль в сломанных ребрах, пытаясь понять, что его инстинкты говорят ему. Пытаясь не замечать, как сводит от волнения желудок.
За ним никто не следил: он ничего не чувствовал, ни вспышек враждебного ки, ни даже интереса случайного прохожего, с тех самых пор, как покинул здание больницы. Нет, здесь было нечто другое.
Поток машин на дороге позади него не уменьшался. Более того, их количество возросло после того, как зашло солнце. Удивительно, что их было
настолько много. Если бы они двигались с помощью угля, как тот поезд, дышать было бы совершенно невозможно.
Значит, это что-то другое. Кеншин снова втянул воздух. Это напомнило ему о...
...о скрытой арене на восточном склоне горы Хиэй и горящих факелах под закатным киотским небом...
Он сглотнул и взглянул обратно на дорогу. Да, это была она.
Нефть. Это было в новинку. Но что-то еще начало беспокоить его. Окрестности казались... знакомыми. Дорога, по которой он шел, прямо перед ним разделилась на две. С другой стороны от моря машин была пешеходная дорожка, слишком узкая для них и потому используемая лишь пешеходами и велосипедистами. За ней была приятная зеленая лужайка, засаженная молодыми деревцами. Позади блестела спокойная водная гладь, нечто вроде длинного узкого озера, усыпанного водными лилиями, и на том берегу над ним нависли старые, большие деревья.
Кеншин запнулся, остановившись в нескольких ярдах от поворота, и его сердце застучало быстрее, гулко отдаваясь в ушах. Люди, проходили мимо, не замечая его, собираясь на углу улицы, чтобы пересечь её, как только загорится зеленый свет, их непрекращающийся поток напоминал медленно бьющийся пульс этого города.
Он знал, что скрывалось за этими деревьями. Знал, потому что уже видел это раньше, этот блеск спокойной воды, эти зеленые стены.
За деревьями возвышался замок Эдо.
Это была не Йокогама. Это был Токио.
***
Кеншин лег на мягкую траву между пешеходной дорожкой и водой и невидящим взглядом уставился в небо, не замечая, как прохлада от сырой земли пробирается сквозь ткань его кимоно.
Он должен быть абсолютно уверен. Надо бы спросить у кого-нибудь. Проходящий мимо мужчина подтвердил, что это Токио, и поинтересовался у Кеншина, не заблудился ли он. Кеншин кивнул.
Под влиянием порыва, он уточнил, какой сегодня день. Было семнадцатое мая, что он и так хорошо знал. Это был тот самый день, когда он вышел из додзе Камия, чтобы купить немного рыбы и тофу.
С каждым годом, все вокруг выглядело немного по-другому...
Кеншин, пытаясь сдержать нарастающую панику, спросил, какой сейчас год. Мужчина странно взглянул на него и ответил:
- Две тысячи четвертый.
Это не сказало Кеншину ровным счетом ничего. Он никогда не сталкивался с западным способом летоисчисления. Мужчина, видимо, заметил озадаченное лицо Кеншина и поспешил назвать истинную дату.
Шестнадцатый год эры Хэйсэй.
Хэйсэй. Не Мэйдзи. Шестнадцатый год новой эры, названия которой он никогда не слышал раньше.
Это невозможно. Ведь день был тот же самый. И его раны ещё не начали заживать, а синяки – бледнеть.
Это должен был быть тот же самый день.
Кеншин вновь лег на траву, глядя в небо. Солнце уже давно зашло, и на Токио опустилась ночь.
