***
— Вот это очень хорошая книга, она поможет вам поначалу, — девушка-библиотекарь вытащила глянцевый новый том и отдала его в руки Кеншину. Название гласило: «Национальная история Японии». — Спасибо, — рассеянно поблагодарил Кеншин, отвлекшийся на цветную фотографию на обложке. Это был снимок Токио, сделанный в солнечный день, с неотъемлемым силуэтом горы Фудзи позади, но его внимание привлекла маленькая оранжево-белая башня, возвышающаяся над остальными постройками в левой части изображения. Это была та самая башня, которую он видел в момент своего… перемещения, или что бы это ни было. Кеншин моргнул, внезапно осознав, что так тревожило его в этой башне. Вчера вечером, когда он впервые увидел изменившийся город и подумал, что попал в Йокогаму, он решил, что был перемещен туда в бессознательном состоянии. Но это было не так. Он увидел эту башню до того, как отключился. Что бы ни произошло с Токио, это случилось во время того странного взрыва, это произошло в доли секунды. Шестнадцатый год новой эры… Библиотекарь повернулась, собираясь уйти по проходу между книжными полками. — Подождите минуту, пожалуйста, — мягко остановил её Кеншин, — этот год… — Да? — она повернулась и подняла брови за стеклами очков. — Сейчас шестнадцатый год эры Хэйсэй, не так ли, — ему нужно было подтверждение. — Да, все верно, — девушка наклонила голову с вежливой улыбкой, ожидая продолжения. Кеншин кивнул, и, заметив её заинтересованный взгляд, спрятал глаза, чтобы она не увидела плескающийся в них страх. Должно быть, она приняла его за дурачка, даже не знающего, какой сейчас год. Он посмотрел на девушку и одарил ее широкой улыбкой: — Спасибо большое. — Не за что, — вежливо откликнулась она, — если вам нужно узнать что-то ещё, подойдите к стойке информации, — библиотекарь развернулась и ушла. Кеншин положил меч на пол и, усевшись рядом с ним, развернул книгу на коленях, читая оглавление. Прежде всего он искал таблицу, показывающую течение времени и последовательность эр. Она всегда была в такого рода исторических книгах, насколько Кеншин мог судить по тем немногим, что он когда-либо брал в руки. Она должна быть либо в начале, либо в самом конце. Он перелистал несколько страниц: глянцевая бумага скрипела под его пальцами. Ах. Как и ожидалось, она была здесь, и под ней был перевод на западную систему летоисчисления. Кеншин провел пальцем по таблице с датами и числами. Итак, если первый год эры Мэйдзи соответствовал тысяча восемьсот шестьдесят восьмому году по западному календарю, а его собственный двадцать первый — тысяча восемьсот восемьдесят восьмому… Он посчитал на пальцах. Затем еще раз, не в силах поверить полученному результату. Сто шестнадцать лет. О, боги.***
Кеншин бесцельно шел по улице. Люди проходили мимо, натыкались на него, но он не замечал их. Солнце снова заходило, скрываясь за зданиями и разорванными облаками на западе. Он едва не покинул библиотеку после того, как узнал дату, после подсчета лет, прошедших между двадцать первым годом эры Мэйдзи и две тысячи четвертым. Едва не. Что-то удержало его. Это было не столько любопытством, нет: просто он должен был знать. Знать о том, что произошло с Токио за эти сто шестнадцать лет, за все эти годы, пролетевшие всего за одну вспышку света, оставившую неизменным лишь его самого. И он узнал. Начиная с эры Мэйдзи, он прочёл всю книгу до конца. Всё пошло не так с самого начала. Пятьдесят лет непрерывных войн, начиная с России и заканчивая… всем остальным миром, насколько он смог понять. Он прочитал всё, и ужас поднимался в нем с каждой страницей. Это было в прошлом теперь, он понимал это, но некоторые из этих страшных событий были достаточно свежи, чтобы быть просто текстом на глянцевых страницах, пугающе расплывчатым и двусмысленным в некоторых местах. Кеншин видел войну. Он знал, что скрывается за этими туманными предложениями. Он дочитал до 1938 года и Нанкина, когда был вынужден выйти на улицу и усесться под деревьями на несколько минут, глубоко вдыхая весенний воздух. Он едва не прекратил всё это и не сбежал, хотя был близок к этому. Девушка-библиотекарь бросила на него обеспокоенный взгляд, когда он вернулся. Он выдавил бледную улыбку и вернулся к чтению книги. На следующие семь лет в книге было выделено очень много страниц. Но после… всё изменилось. Япония выжила лишь чудом, выжила и стала процветающей, сильной страной. Все люди на улице были счастливы, жили в достатке и без страха, они жили в мире с самими собой и со всеми остальными. Это было то, на что он надеялся, больше того, о чем он мечтал, когда спустился с горы Хико, чтобы отдать свой меч и душу революции. Да, в этом времени люди были счастливы. Но это досталось слишком дорогой ценой. Слишком много страданий, слишком много потерянных жизней, намного больше, чем Кеншин мог себе вообразить. Теперь он знал, почему узор улиц выглядел настолько по-другому. Токио горел. Дважды. Один раз в 1923, из-за землетрясения. И еще раз, в 1945. Там были фотографии. И его там не было. Это было хуже всего, он не мог защитить никого из них. Сделал ли бы он что-то, одним мечом с обратной заточкой против всей истории, но ему необходимо было там быть. Кеншин покинул библиотеку, когда она уже закрывалась, в трансе, его голова была наполнена черно-белыми фотографиями разрушений и уверенностью в том, что в целом мире не осталось никого, кого бы он знал. Сто шестнадцать лет. Каору уже давно нет. Каково ей было, когда одним солнечным днем в середине мая он ушел за продуктами и не вернулся, оставив её одну с восьмилетним Кендзи. Подумала ли она, что он вновь ушел странствовать, не сказав ей ни слова, с одним лишь сакабато и корзинкой для тофу? Ждала ли все эти долгие годы, до самого конца? — Каору, — прошептал он. Его слова сейчас ничего не могли изменить. Слишком много лет прошло, прошло без него, и он ничего не мог сделать. — Прости меня, — прошептал Кеншин, и его горло сжалось. Он закрыл глаза и позволил неожиданным слезам течь по щекам. Он ничего не мог сделать. Люди проходили мимо него, счастливые и беззаботные под лучами заходящего солнца.***
Кеншину начинало казаться, что все это сон. Видит небо, он желал, чтобы это было так. Но он был слишком длинным, слишком последовательным для сновидения. Это был странно изменившийся реальный мир. Кроме того, подумал Кеншин, если бы это был сон, ему бы не пришло в голову сомневаться в этом. Он нахмурился, обдумывая логичность этой мысли, и тряхнул головой. В любом случае, его сломанные ребра нещадно болели, а человек не чувствует боли во сне. Он провел ночь, бесцельно бродя по улицам Токио. Было бесполезно пытаться заснуть, не тогда, когда все эти магазины, офисные здания и дома рушились под градом бомб, стоило ему закрыть глаза. Вот он и ходил, пытаясь довести себя до изнеможения, чтобы не осталось сил ни на какие фантазии. Утро застало Кеншина в Асакусе, около реки, и он осознал, что начинает узнавать местность. Нет, улицы здесь не располагались так же, как он помнил — этот район наиболее пострадал от разрушений, о которых он вчера читал — но две ночи изучения города, соединившись с его врожденным чувством направления, образовали в его голове практически полную карту. И сейчас, через несколько часов после рассвета, когда улицы вновь наполнились людьми, Кеншин понял, что осталось несколько мест, которые очень мало изменились. Он пошел по узкой аллее, заставленной припаркованными машинами, мимо магазинов с кухонною утварью и застыл, внезапно узнав это место. Это была Накамисэ-дори. Маленькая улочка совсем не изменилась, всё так же заполненная людьми и утопающая в пестром изобилии ларьков, продающих закуски, игрушки и сувениры. Он поднял взгляд на красные бумажные фонари, висящие над каждым ларьком, и ему показалось, что и не прошло столько лет, а он по-прежнему находится в двадцать первом году эры Мэйдзи. Кеншин, игнорируя боль в усталых ногах, приподнялся на цыпочки, чтобы разглядеть поверх голов куда-то спешащих поутру людей храм Сэнсодзи. Внутренние ворота всё еще были там, массивные и квадратные, с возвышающейся над домами серой крышей, точно такие же, как и в его собственном времени, не считая неопрятно намотанных проводов и электрических фонарей, висящих на красно-зеленых опорах, стоящих вдоль улицы над крышами ларьков. Знакомый вид принёс утешение. Кеншин минуту полюбовался на это зрелище и припомнил, какую тень дают кипарисы, растущие на крошечном дворике храма, и какой умиротворенный там воздух, несмотря на вездесущие толпы зевак и туристов. Если ворота и Накамисэ-дори не изменились, то и храм тоже должен находиться на том же самом месте. Это стоило проверить. Кеншин двинулся по улице, легко лавируя между туристами. Ему необходимы были тишина и покой, хотя бы ненадолго, чтобы посидеть и отдохнуть. Было прохладнее, чем вчера, и небо было затянуто облаками; приятный ветер шевелил его волосы, но голова болела и немного кружилась. Кеншин подумал, что это от усталости. Он последний раз спал в больнице, позавчера. Впрочем, он не был уверен, что мог бы уснуть, если бы захотел. Вблизи, ворота выглядели поразительно неизменными: огромный красный фонарик, пыльный и легкий, висел над головой Кеншина; колонны цвета драконьей крови были такими яркими, будто их красили вчера; изогнутые навесы облюбовали голуби. Залитый солнцем и заполненный людьми большой двор в сердце храмового комплекса был такой же, как и всегда. Это удивило его — степень облегчения, которую он испытал, пройдя сквозь ворота на знакомый двор. Кое-что изменилось: положение пристроенных магазинчиков, скамейки, стоящие слева от ворот, форма крыши над колодцем. Судя по тому, что он знал, всё здесь было разрушено и восстановлено десятки раз, но это не имело значения. Место было то же самое. Кеншин прикрыл глаза и выдохнул, впитывая знакомые звуки: металлический звон колокольчика у входа в храм, хлопки молящихся людей, шепот и хихиканье бегающих вокруг детей и пение птиц на деревьях, тихая болтовня отдыхающих на скамейках позади него людей. Кеншин снова открыл глаза: слабая, но искренняя улыбка тронула его губы. Затем он повернулся и направился за большую пагоду, скрытую за деревьями, к лужайке на внутренней земле храма. Здесь было тихо, почти пустынно, и маленькие могилы скрывались за деревьями. Кеншин выбрал одну из них и уселся на землю, прислонившись спиной к холодному серому камню. Невероятно здорово было не стоять на ногах; некоторое время он просто наслаждался ощущением отдыха. Он был слишком возбужден, было очень много вещей, которые необходимо было обдумать с тех пор, как он покинул библиотеку. А здесь и вправду было очень спокойно. Каменная фигура Каннон благожелательно улыбалась ему со своего небольшого постамента, сквозь дымку от благовоний и маленькую вазу со свежими цветами, стоящую в уступе постамента. Щебет птиц, отдаленное бормотание толпы и все эти такие знакомые звуки Токио действовали усыпляюще. Кеншин прислонил свой меч к плечу и положил руку на колено. Да, подумал он, закрывая глаза, он сможет уснуть здесь.***
Кеншин проснулся от пронзительного смеха. Было позднее утро, все еще пасмурное, и он увидел бегущую прямо на него маленькую девочку в широкополой желтой шляпе. — Оро, — Кеншин вытаращил глаза, и тут девочка прыгнула на него, опрокинув его на спину. — Хи-хи, — засмеялась она. Ее приземление было мягким. Чего нельзя было сказать о Кеншине. Он ударился затылком о землю, отчего мир вокруг неприятно закружился. К тому же девочка сидела у него на животе, упираясь в него коленями, от чего у Кеншина заныли сломанные ребра. -Красные, — объявила девочка, показывая пальцем на его волосы. Он мог увернуться от ее прыжка, мелькнуло в голове. Но тогда она бы упала и ударилась. — Привет, — дружелюбно отозвался Кеншин, приподнимаясь на локте. Земля перестала качаться под ним, но девочка все еще сдавливала его ребра. Ей было около четырех. Он потер ушибленный затылок, вытаскивая из волос мелкие камешки. — Привет, — ответила девочка. Ее круглое личико выглядывало из-под края шляпы, обрамленное прямыми и черными волосами, ее глаза были карими, большими и веселыми. — Твои волосы все красные. Почему? — она резко наклонилась потрогать пряди кеншиновых волос, отчего весь воздух вышел из его легких и мир снова начал вращаться. Кеншин натужно улыбнулся девочке и снял её с себя, посадил на землю и сел напротив, скрестив ноги. — Я не знаю, почему, — ответил он, вытряхивая землю, попавшую в рукава, — они всегда были такими, вот что я скажу. С тех пор, как я был таким же маленьким, как ты. — О, — девочка склонила голову набок, серьезно обдумывая полученную информацию. — Хорошо, — добавила она и показала на него маленьким пальцем, — ты спал. Кеншин кивнул. — Ты не должен сейчас спать. Спать надо после обеда. — О, извини, — Кеншин смущенно улыбнулся, — мне хотелось спать, вот что. Девочка обдумала сказанное и кивнула, как бы подтверждая, что объяснений достаточно. — Хорошо, — сказала она, — как тебя зовут? — Кеншин, — ответил он. Ветер зашевелил листья деревьев и принес с собой влажный запах дождя. Кеншин взглянул вверх. Облака плотнее затянули небо, и птицы умолкли. — Похоже, скоро пойдет дождь, — добавил он, — ты должна пойти к своим маме и папе, вот что я скажу. — Ага, — отозвалась девочка, — пойдем со мной? Кеншин поднял брови и поднялся на ноги. — Мама и папа продают рисовые крекеры, — продолжила она, ведя Кеншина за руку к центральному храму, — вот, это тебе, — девочка остановилась, чтобы достать крекер из кармашка спереди платья и протянула ему. Кеншин удивленно взял его и со всей серьезностью поблагодарил. Крекер немного раскрошился, и к нему прилипли комочки ткани. Они шли под сенью деревьев по дорожке из гравия. — Братец Кеншин, — спустя какое-то время снова начала девочка, — а твои мама и папа тоже продают тут вещи? — Нет, — мягко ответил Кеншин, — у меня нет родителей. Он рассеянно откусил кусочек рисового крекера. Девочка скептически посмотрела на него из-под желтой шляпы. — Но у всех есть мама и папа, — заявила она, — как же ты родился без мамы и папы? Кеншин подавился. Девочка была хорошо информированной. — Да, конечно, у меня были мама и папа раньше, вот что я скажу, — ответил он, доедая крекер. Он был удивительно вкусным, даже несмотря на налипший сор из кармана. — А у тебя есть старший брат, младший брат, старшая сестра или младшая сестра, — поинтересовалась девочка. — Нет, у меня нет братьев и сестер. А ты знаешь много слов. — Значит, у тебя нет семьи, — девочка повернулась и посмотрела на него своими большими глазами, раскачивая его руку, и устремилась вперед по извилистой дорожке. Кеншин бросил взгляд за деревья, на украшенные алые ворота рядом изогнутой крышей находящейся справа пагоды. Его дзори скрипнули по гравию. Очень долгое время это было правдой, то, что говорила эта девочка. Очень долгое время он думал, что для него не может быть ничего другого. Каору изменила это. Кендзи изменил это еще больше. Счастье и радость от этого были так свежи, будто это было только вчера. — Нет, у меня есть… Это было сто шестнадцать лет назад. -…была семья, — поправил себя он. Влажный порыв ветра взметнул рукава его кимоно и взвихрил волосы, падавшие на щеки. Конечно, их уже не существовало. Слишком много времени прошло. Каору… Девочка заметила, как изменился его голос. Она снова посмотрела на него растерянно и немного грустно: — Что ты имеешь в виду? Кеншин старался не смотреть ей в глаза. … И Кендзи. Их сын уже давно вырос, завел свою семью, состарился. — Братец Кеншин? Завел свою семью. Кеншин резко остановился, его глаза расширились в внезапном понимании. Если Кендзи обзавелся своей собственной семьей… сколько поколений может смениться за сто шестнадцать лет? Четыре? Пять? — Братец Кеншин, — девочка потянула его за руку. Кеншин обернулся, задыхаясь: — Я кое-что вспомнил. У меня есть одно дело, и я должен бежать, вот что я скажу. — Какое дело? — спросила девочка. Кеншин улыбнулся ей. Его глаза сияли: — Я должен найти свою семью.