***
Он ждал её, сидя на крыльце под огромным вишневым деревом. Юрико увидела его рыжие волосы ещё на полпути к общежитию, и это вызвало в ней неожиданную волну облегчения. Какая-то часть её до сих пор не могла осознать, что всё происходит в реальности. — Добро пожаловать домой, Каору! — Кеншин вскочил, когда она подходила к нему по улице, и спрыгнул со ступенек, чтобы поприветствовать её со счастливой улыбкой на лице. Его волосы снова были распущены, струясь по спине и плечам поверх голубого платья. — Я дома, — автоматически ответила Юрико. Дома… Юрико притормозила, так и не сделав шаг. Это слово, произнесенное вслух, странно отозвалось в ней. Что для неё дом? Общежитие она всегда чувствовала своим временным жильём. Четыре года в Токио, и она всё еще не успела обзавестись настоящий дом, постоянное место для жизни. После шести лет временной работы то в одном, то в другом месте в Камакуре она мечтала найти постоянную работу, даже если это означало уехать из города. Но она всё еще не до конца усвоила, что постоянное — это на самом деле постоянное. Женское общежитие не было настоящим домом. Им был родительский дом в Камакуре, где она выросла. Или её дом был где-то ещё? Вдруг всплыло ещё одно воспоминание, внезапная вспышка: старомодная терраса, мимолетный образ большой, простой комнаты с высоким потолком и гладким деревянным полом… — Ужин готов, если ты голодна, Каору. Юрико подняла голову, удивленная. Воспоминание улетучилось. — Ты сделал ужин? Он остановился, занеся руку, чтобы открыть тяжелую входную дверь, его глаза тревожно сверкнули: — Да, вот что я скажу. Это проблема? У тебя были какие-то другие планы? Я могу… — Нет, нет! Это прекрасно! — Юрико поспешила развеять его опасения. Конечно, он приготовил ужин. Почему она удивлена? Кеншин всегда готовил. — Я умираю от голода, в любом случае, — добавила она, — Чем скорее мы приступим, тем лучше, — Она сняла туфли и прошла в коридор. Кеншин улыбнулся ей, всё его беспокойство улетучилось: — Конечно! Я сейчас накрою на стол, вот что я скажу, Каору, — он быстро зашагал в сторону обеденного зала. Юрико сделала вдох. Он выглядел таким счастливым. От этой мысли ей захотелось смеяться. Хотелось обнять его и закружиться. Кеншин был здесь, и теперь это место казалось настоящим домом. Юрико развернулась, едва не подпрыгнув от радости, и заспешила по коридору в сторону ванной комнаты, улыбаясь во весь рот. Только там, рассеянно вглядываясь в зеркало и намыливая руки, ей пришла в голову очень странная мысль. Кеншин всегда готовил? Как он мог, если она только вчера встретила его? Это, должно быть, давнее воспоминание, не так ли? С тех времен, когда они знали друг друга. Когда они были так близки. Да, заключила она, именно так: в её мыслях это воспоминание каким-то образом было связано с образом того старомодного дома. Дом кого-то из родственников? Они навещали кого-то, когда она была ребенком, во время очередных летних каникул? Это там она познакомилась с Кеншином? Юрико наморщила лоб, пристально вглядываясь в отражение собственных ярко-голубых глаз. Почему она не может вспомнить? Если она знает Кеншина так хорошо, почему не способна воскресить это в памяти? Она так любит его, значит, должна была хранить воспоминания о времени, проведенном вместе, как бесценное сокровище. Вместо этого вспоминались лишь нечеткие проблески, вроде ощущения объятия, того старого дома, и Киото вчера вечером. Странные всплески памяти в темном океане забвения. Чёрт, почему она не может вспомнить? — О, привет, Юрико-сан. Юрико подпрыгнула. — Хана-чан, — смутившись от собственного испуга, проговорила она, — Как твои дела? — Юрико сняла полотенце с крючка и торопливо вытерла руки. — Я запарилась. На улице слишком жарко. — Хана вывернула краны и плеснула водой себе в лицо. — Эй, догадайся что? — Она пыталась нащупать полотенце, с лица капала вода. — Я нашла работу! — Хана энергично вытерла лицо полотенцем и вновь взглянула на Юрико. — Просто продавать фруктовый лед в парке Уэно. Но эта работа предлагается до конца лета, и затем у меня будет пара недель до начала учебы. Разве это не чудесно? — Хана оживленно подняла брови, ликующе улыбаясь Юрико. — Да, это здорово. — Юрико повесила обратно на крючок полотенце и подняла сумку, коротко улыбнувшись Хане в ответ. Ей нужно поскорее поговорить с Кеншином. Её беспокоило, что она неспособна вспомнить, как они встретились. Лицо Ханы приняло хитрое выражение: — Между прочим, я заметила, как Кеншин-сан накрывает на стол. Ты уже приготовила ужин? — Хммм? Нет, это Кеншин, — и он, без всякого сомнения, гадает, что задержало её так надолго. Хана выжидающе смотрела на неё: — Могу я к вам присоединиться? У меня в холодильнике еще остался рис карри, я могу его разогреть… Проклятье, вновь подумала Юрико. Ей правда необходимо поговорить с Кеншином, наедине. Но нельзя из-за этого быть грубой с Ханой. — Конечно, — ответила она, — И я не знаю, что на ужин, но, если ты захочешь немного, я уверена, что Кеншин приготовил… приготовила достаточно.- Юрико мысленно дала себе пинок. Она чуть не прокололась. По крайней мере, Кеншин последовал её инструкции и вновь надел голубое платье, аккуратно расчесал и распустил волосы. К смущению, он выглядел шикарно в этом. Завтра она попробует поискать для него еще что-то.***
— Так что, Юрико-сан, как ты думаешь, Кеншин-сан захочет присоединиться к нашему кулинарному клубу? Мы с Мидори-сан сможем выучить у неё несколько хороших рецептов. Юрико удивленно взглянула на Хану и сделала глоток чая. Они сидели на подушках на застеленном татами полу гостиной, на низком столе перед ними стоял дымящийся чайник и три фарфоровые чашки. Кеншин пригласил их сюда после ужина, одарив широкой улыбкой и пообещав, что скоро вернется. И ушел мыть посуду. — Почему ты не спросишь её сама? — ответила вопросом на вопрос Юрико, аккуратно ставя чашку на столик. Вопреки её первоначальным опасениям, она получила удовольствие от присутствия Ханы на ужине. Девушка болтала без умолку, не давая серьезно поговорить с Кеншином, но Юрико это уже не беспокоило. Она решила для себя, что ужин — не самое лучшее время для обсуждения таких странных вещей, и, что было более важным, Кеншин выглядел довольным присутствием Ханы за столом. Он предложил ей ещё одну порцию, как Юрико и предполагала, и умчался на кухню за дополнительными тарелками. Кеншин приготовил много супа с мисо — настоящий суп с мисо, с тофу, вакамэ и овощами, не ту бурду, которое покупала Юрико в супермаркетах для того, чтобы быстро пообедать. Но Кеншин поджарил только две рыбки. Он незамедлительно предложил свою Хане, но та отказалась, и после обмена любезностями было решено поделить рыбок на три части. Хана была впечатлена. Юрико же улыбалась. Конечно, она должна быть впечатлена. Кеншин очень хорошо готовит. — Да, конечно, — продолжала тем временем Хана, — Я собираюсь спросить её. Я только… — Её голос стал немного тише, лицо приняло задумчивое выражение, — Я не знаю, как долго Кеншин-сан останется у нас. — Она замолчала, покручивая в руках свою чашку и глядя на вращающуюся в ней зеленую жидкость. Юрико поглядела на девушку. Эта тишина была нехарактерной для неё. С таким задумчивым выражением на маленьком круглом личике и этой мальчишеской стрижкой Хана походила в этот момент на серьезного ребенка. — И я не хочу снова её напрягать, — добавила она с кривой успешкой, подняв взгляд и наморщив нос, — Не после того, что Мотоко-сан сказала прошлой ночью. — Ах, — Юрико улыбнулась с внезапной симпатией. Хану это здорово напугало. И Кеншин правда казался вчера очень уязвимым. Для Юрико это было очевидно. К счастью, от шока или измотанности, которые угнетали его вчера, не осталось и следа сегодня днем. — Не беспокойся, — добавила Юрико, — с Кеншин всё в порядке. — Супер! — радостно воскликнула Хана, — Я спрошу её сегодня вечером… А-а-а! — Хана взмахнула чашкой, выплеснув горячий чай на свои штаны. Она резко отставила свою чашку и принялась тереть мокрое пятно на ноге ладонью. Юрико улыбнулась и сделала еще один глоток чаю. Она поторопилась с нехарактерным поведением. — О-о, я надеюсь, не останется пятна, — причитала Хана, — Хорошо, что эти джинсы почти черные, — проговорила она себе под нос, разглядывая ткань. Что ж, подумала Юрико, было хорошо спокойно выпить чаю после ужина. Нужно делать это почаще. Это позволяло и поразмышлять, и поговорить. Возможность поговорить серьезно о действительно важных вещах, несравнимая с краткими разговорами в течение дня. Она лишь желала, чтобы появилась возможность поговорить с Кеншином. — Эй, Юрико-сан? — Хана вновь смотрела на неё, в её глазах горело любопытство, — Мне интересно… почему она зовет тебя Каору? Что? — Юрико взглянула на Хану, будто та была сумасшедшей, — Потому что это моё… Хана наклонила голову к плечу и удивленно нахмурилась. - … Моё имя, — неуверенно закончила Юрико. Её имя. Каору. Что? Юрико откинулась назад, между бровями пролегла недоуменная морщинка. Хана была права: Кеншин звал её Каору. И она даже не замечала этого до настоящего момента. Странно. Очень странно. Хана ждала ответа, взглядом вынуждая её продолжать. Юрико прочистила горло. — Моё прозвище, — уточнила она. Это должно быть так, правда? «С тех времен, когда мы дружили в детстве.» Да, подумала Юрико, это должно быть правдой, ведь это звучит так естественно. Столь естественно, что она даже не заметила, как Кеншин делает это. — Странное прозвище, — прокомментировала Хана, ставя на стол свою чашку. — Я бы звала тебя Юри или Ю-чан, что-то в этом роде. Ю-чан? Юрико скривилась. Пусть боги будут благосклонны к тому, кто посмеет назвать её Ю-чан. Хана легко улыбнулась: — Ю-чан. Мне это нравится. — Она внезапно ухмыльнулась и широким жестом взяла в руки чайник, выпрямив спину, кокетливо качнув головой и притворяясь, что придерживает свисающий рукав кимоно, — Ещё чаю, Ю-чан?***
Кеншин ополоснул последнюю тарелку и поставил её в сушилку, а затем поставил тяжелый горшок для мисо в раковину. Было так здорово снова готовить, снова нормально поужинать с Юрико. После этого даже мытье посуды приносило наслаждение. Он довольно присвистнул, набрал воду в горшок, неловко вытащил его и потряс. Столешница здесь была немного высока для него, и он уже начал чувствовать напряжение между лопатками. Возможно, завтра он поищет подставку, чтобы на ней стоять, как он делал в лапшичной в Синдзюку. Он вылил воду и вновь поставил горшок в раковину. Кто-то шел через обеденный зал в сторону кухни. Кеншин взял губку для мытья посуды и оглянулся через плечо, сдержанно улыбнувшись Мотоко, когда она вошла в комнату с опущенными глазами и напряженным лицом. — Добрый вечер, Мотоко-доно, — сказал Кеншин. Она дернулась от его голоса, будто не ожидала никого здесь встретить. — Кеншин-сан! Что вы…о. — Мотоко оправилась от испуга и слабо улыбнулась ему, а затем подошла к нему, — Вы поужинали? Она скрестила руки и облокотилась о столешницу, затем заглянула в раковину с легким недовольством. — Эммм, — Кеншин кивнул, улыбнувшись, сжав губку в руке над раковиной. — С Каору и Ханой-доно, вот что я скажу. Мотоко моргнула и странно посмотрела на него, изогнув тонкую черную бровь. — Я… я имел в виду Юрико, — торопливо вставил Кеншин, ругая себя. Он не должен был допускать подобную ошибку после сегодняшнего разговора с Такамори. От этой привычки было трудно избавиться. — Простите, но ничего не осталось, вот что я скажу, — добавил он с извиняющейся улыбкой, — Если вы хотите… — Нет, нет, — перебила Мотоко его наполовину прозвучавшее предложение, — Я могу сама приготовить, — Она открыла холодильник и достала оттуда белый пластиковый пакет, — Вы ни в коем случае не должны беспокоиться обо мне. Она достала из своей сумки большую булку, или, наоборот, маленькую буханку хлеба и положила на тарелку, которую поставила в одно из хитроумных устройств на столешнице. Она закрыла дверцу и нажала какие-то кнопки. Устройство загудело. Кеншин вылил еще немного жидкости для мытья посуды на губку и наклонился, чтобы потереть горшок. Стоит закончить с ним поскорее, чтобы Мотоко могла воспользоваться кухней. Она снова прошла мимо него и облокотилась спиной о столешницу, наблюдая за его работой, её серые глаза были скрыты под ровно подстриженной челкой. Кеншин постарался не ерзать. Ему было некомфортно в её присутствии, когда она так следила за ним, а он не мог понять причину. — Итак, — сказала Мотоко, — где они? Юрико-сан и Хана-сан? — О, я не сказал об этом раньше, как следовало, — ответил Кеншин, вновь улыбнувшись Мотоко. Она была немного ниже Юрико, но всё еще на добрых три дюйма выше его. — Они пьют чай в гостиной. Пожалуйста, я приглашаю вас присоединиться. Там есть третья чашка. Я принесу еще чаю, когда он закончится, вот что я скажу, — он оглядел горшок для мисо, стоящие около раковины несколько чашек, пиал и палочек, которые также требовалось помыть. Но Мотоко застыла: — Они пьют чай, а вас оставили мыть посуду? Кеншин пожал плечами, поворачиваясь обратно к раковине: — Да. Но это совсем не проблема, вот что я скажу. — Не проблема? Я уверена, что готовили тоже вы. Кеншин напрягся от её тона: Мотоко говорила почти со злостью. Но почему? Он сам купил продукты, он совершенно точно не использовал её запасы по ошибке. — Да? — Он рискнул уточнить. Может быть, у неё не осталось еды, и ей приходится есть хлеб вместо ужина? Устройство издало длинный тонкий писк, и Мотоко потянулась, чтобы открыть крышку. Кухню заполнил густой мясной аромат. По крайней мере, булка с начинкой, подумал Кеншин. Не плохо. Он снова вернулся к горшку, отчищая легкое жирное кольцо, которое суп оставил внутри посудины. — Я видела, как вы стирали бельё сегодня утром, — Проговорила Мотоко, вытащив тарелку и поставив её на столешницу перед собой. От булочки шел пар. — Вручную, в саду. — Её голос был обыкновенным, почти безэмоциональным, но Кеншин уловил скрытый обвиняющий подтекст, — Вам не нужно делать это здесь. — Оро? — О чём это она? Он всегда стирал белье, в этом не было ничего плохого. Как это может оказаться проблемой? Мотоко пристально поглядела на него, серые глаза изучали его лицо: — Просто знайте, что вы не обязаны это делать, вот и всё, — В конце концов сказала она и ушла, забрав тарелку с собой в обеденный зал. Кеншин выдохнул, не заметив, что он задержал дыхание. Её последний изучающий взгляд обеспокоил его куда больше, чем он пытался показать. Он вновь потер горшок губкой и включил воду, задумчиво глядя, как вода смывает мыльную пену. Он чувствовал себя как рурони, давным-давно, когда он жил в постоянном страхе, что его личность раскроют. Осторожность неоднократно спасала его жизнь, и она стала частью его, крепко оставшись в подсознании даже после того, как длинная череда испытаний наконец закончилась, и он смог мирно жить рядом с Каору. Но Мотоко совершенно точно не раскрыла его, подумал он, вытаскивая горшок и аккуратно ставя его на верхнюю полку сушилки. Его друзья, так же как и его враги, давно умерли. Тогда почему её взгляд заставлял его так нервничать? Это был просто старый инстинкт, глубоко укоренившаяся подсознательная реакция? После всего, ему больше не нужно было скрывать свою личность… Глаза Кеншина расширились, и он застыл в ужасе, после чего лихорадочно дернулся, чтобы поймать чашку, которая выскользнула из его скользких от мыла рук и чуть не разбилась о край раковины. Он обязан был скрывать свою личность. После того, как Юрико нарядила его девушкой и провела в женское общежитие. Неужели Мотоко что-то заподозрила? Заметила ли она нечто странное? Не поэтому ли она так его разглядывала? Кеншин с тревогой посмотрел на чашку в своих руках, воспроизводя в голове слова Мотоко. В них не было ничего подозрительного, но почему она должна была выражать подозрение словами? Мотоко ни за что бы не подошла и не спросила «а вы точно женщина»? Эта мысль была откровенно нелепой. Кеншин поджал губы, разрываясь между беспокойством и мрачным весельем. Затем от тряхнул головой и вновь взял в руки губку. Он не может ничего сделать, ему остается лишь вести себя как обычно, подумал он, намыливая чашку. Он был осторожен, вернувшись из супермаркета, расчесал волосы и тщательно скрыл шрам губкой. Что он мог еще сделать? «Вести себя женственно», предположил он. Но его понимание женственности слабо походило на поведение женщин, которых он узнал. Следует поговорить с Юрико об этом. Её обман зашел далеко, и он не был уверен, как долго сможет скрывать правду. Однако, до того, как Юрико придумает что-то ещё, следует продолжать притворяться и надеяться на лучшее. Между тем, осталась еще посуда, которую требовалось вымыть, и ещё один чайник, который требовалось вскипятить. Юрико и Хана уже ждали его. Кеншин энергично ополоснул чашку и взял следующую.***
Юрико лежала на своём футоне, глядя в темноту, и думала о Киото. Воспоминание было таким живым, дикая смесь образов и эмоций, так непохожая на все остальные разочаровывающе размытые обрывки воспоминаний о Кеншине. У неё пока не было шанса как следует с ним поговорить. Ему потребовалось больше времени, чем она ожидала, прежде чем он присоединился к ним в гостиной, а когда он наконец пришел, вместе с ним появилась Мотоко. Вернее, это Мотоко притащила его. Она промаршировала в гостиную с кипящим чайником и четвертой чашкой в руках, Кеншин напряженно следовал за ней. Мотоко практически приказала ему сесть и протянула чашку сначала Кеншину, потом себе. Затем она невозмутимо поприветствовала всех собравшихся и изящно отхлебнула чай. Настроение Юрико упало. От присутствия Мотоко болтовня Ханы прекратилась, особенно после того, как та разозлилась на Хану за новое прозвище Юрико. Юрико не собиралась останавливать Мотоко. Ю-чан, значит. Но Кеншин вмешался, попытавшись сгладить ситуацию, и резко оборвал Мотоко. После этого он весь вечер активно изображал рурони, оророкал и вел себя глупее, чем на самом деле. Он пытался развеселить Хану, но серьезный разговор был абсолютно невозможен. Юрико повернулась на другой бок и ударила кулаком по подушке. Это было так раздражающе. Похоже на то, что в её памяти зияли большие дыры. Что такое рурони? Она не имела понятия, кроме того факта, что Кеншин был им. И что, в любом случае, означает «оро»? Он выглядел довольным собой, когда заставил Хану рассмеяться, даже смягчил холодный взгляд Мотоко, но в его глазах вновь была стена. Юрико видела её, в определенные моменты, во время небольших пауз в разговоре, когда она сидела тихо и смотрела на него. Даже когда он болтал, развлекая всех, казалось, что он был отделен от них, сохраняя между ними невидимую границу. Иногда Юрико казалось, что она никогда не может её пересечь. Кроме того факта, что она знала, что эта граница уже пересечена. После того, как их вечернее чаепитие закончилось, и они собрали чайные приборы и приготовились ко сну, когда они поднялись наверх по лестнице, чтобы разойтись по разным комнатам, перед тем, как пойти спать, Кеншин нежно посмотрел на неё и мягко улыбнулся, пожелав спокойной ночи. В этот момент ей показалось, что она знала его всегда. Она всё еще не спросила его, сможет ли он поехать с ней в Камакуру в следующие выходные. У неё также пока не было возможности спросить о его занятиях. Она неопределенно спросила его, нет ли у него дел, которые он обязан выполнить, но он с улыбкой отмахнулся от этого вопроса. Не стоит беспокоиться, сказал он. Так, будто она должна была уже знать. Будто должна была помнить. Юрико застонала и перевернулась на спину. Что с ней не так? Почему она не может вспомнить? И это воспоминание из Киото, живая картина, переполненная эмоциями так сильно, ужасающая картина — Кеншин, покрытый собственной кровью. Она была так реальна, реальна, как любое из её воспоминаний. Кроме того факта, что она никогда не была в Киото. Это должно быть сном. Это не могло быть сном. Она видела шрам, бледный, но четкий, пересекающий спину Кеншина. Её класс был там: первая поездка в первом классе старшей школы была в Киото. Но она пропустила её. Она сильно простудилась накануне и осталась дома, лежа в кровати и пытаясь не думать о фантастических достопримечательностях, которые она не может посмотреть, об истории этого города, которую они зубрили всё предыдущее полугодие. Она пропустила её. Не так ли? Возможно, она была там, и просто забыла это? Было ли это ещё одним пробелом в её памяти? Но не её одноклассники стояли в руинах гостиницы Аой-я, с напряженным ожиданием и страхом глядя на дорогу, высматривая своих друзей, возвращающихся с битвы. И было ещё кое-что, что не сходилось. Если Кеншин был так же молод, как выглядел, он должен был быть в детском саду, когда она училась в первом классе старшей школы. Нет, подумала Юрико: он не мог быть так мал. Он должен быть примерно её возраста. В противном случае они просто не могли встретиться. Они знали друг друга так хорошо, были вместе так долго. Но когда она всматривалась в свою жизнь, перебирала в памяти четыре года, проведенных в Токио, шесть лет, которые она провела с родителями в Камакуре после окончания института, хватаясь то за одну работу, то за другую, в стране, охваченной экономическим кризисом, годы в колледже, среди которых не было место тем событиям, той главе её жизни. Возможно, это произошло в смутно вспоминаемые годы между средней и старшей школой; может быть, они провели вместе длинные ленивые летние каникулы в доме каких-то родственников. Но даже в этом случае она не могла понять, когда произошло то, что случилось в Киото. Юрико вновь перевернулась и пихнула подушку, раздраженно вздохнув. Всему этому должно быть рациональное объяснение. Кеншин был близок, как член семьи: в этом не было никаких сомнений. И Киото… Даже если она не могла вспомнить, когда такое могло произойти, она совершенно точно помнила это. Это было так реально, как вся её остальная жизнь. Ей всего лишь необходимо вспомнить, чтобы сложить все детали воедино. Её родители должны знать, подумала Юрико. Они знают, ездила ли она тогда в Киото; они должны помнить, где и когда она встретила Кеншина. Она спросит их об этом. На следующих выходных, как только найдет телефон. Да, решила она. Она узнает у родителей. И это означает, что нет необходимости лежать без сна, обдумывая это сейчас. Юрико твердо выкинула всё из своей головы и закрыла глаза.